class="empty-line"/>
Подготовка эшафота к совершению смертной казни
Как назло, 4 апреля 1866 года в Санкт-Петербурге произошло знаковое событие – первое неудачное покушение революционера-террориста Дмитрия Каракозова на императора Александра II, не только радикализировавшее антиправительственную деятельность оппозиции, но и вызвавшую очевидную жестокую реакцию властей в качестве ответа на неё[32].
Государь теперь видит выход из кризиса, а его развитие в стране очевидно, исключительно в ужесточении всей системы уголовного преследования. И именно Александр II настаивает на том, чтобы военно-полевые суды теперь рассматривали дела не только в отношении государственных преступников, но и в случаях «важных нарушений воинской дисциплины и общественной безопасности».
22 июня 1866 года Аудиторский департамент подготовил для военного министра очередной доклад на Высочайшее имя за № 3589 «О важном нарушении воинской дисциплины рядовым Шабуниным».
В соответствии с существовавшим придворным регламентом военный министр каждое утро информировал императора о положении в армии и о текущих вопросах, связанных с военно-политической обстановкой на границах империи, и в этот раз ему пришлось докладывать ещё и о происшествии 65-м Московском пехотном полку. Граф Д.А. Милютин получает личное указание императора судить виновного «по полевым военным законам, с назначением положенных для военного времени наказаний». Таким образом, исход судебного решения с учётом Высочайшего мнения, особых задач полка, личности и потерпевшего, и преступника был практически предрешён заранее.
Здесь мы должны обратиться к Разделу I «О преступлениях, проступках и наказаниях вообще» Военно-уголовного устава, который предусматривал различные виды уголовных наказаний за воинские преступления, в том числе и смертную казнь, в обязательном порядке сопровождаемую лишением всех прав состояния (ст. 2), «суть: повешение и разстреляние».
– «смертная казнь чрез повешение соединяется всегда с позорным лишением воинской чести. Смертная чрез разстреляние может быть по приговору суда, смотря по свойству преступного деяния, соединяема или не соединяема с позорным лишением воинской чести»;
При этом в Отделении IV «О замене одних наказаний другими» была предусмотрена возможность смягчения назначенного наказания: ст. 55 «Смертная казнь с лишением всех прав состояния, по особому Высочайшему соизволению, а в военное время по распоряжению главнокомандующего, в силу предоставленного ему права, может быть заменена: для осужденного к разстрелянию – совершением над ним одного лишь обряда разстреляния, а для приговореннаго к повешению – поставлением его под виселицею на публичном месте, с позорным лишением воинской чести. Сия казнь знаменует политическую смерть, и за оною следует всегда ссылка в каторжные работы без срока или на определённое время».
В ходе подготовки к судебному следствию Лев Николаевич Толстой предварительно встречается с полковником Юношей, сообщает ему о том, что будет выступать в суде защитником рядового В. Шабунина. Полковой командир довольно трезво, а потому скептически оценивает сложившуюся ситуацию: «Однако я не считаю возможным скрыть от вас, граф, что военные законы, особенно относительно нарушения дисциплины и такого тяжкого нарушения, как это сделал Шабунин, – весьма строги, а самый факт предания его военно-полевому суду уже почти предрешает вопрос о наказании. Там мало статей, говорил Юноша, но они категоричны: или смертная казнь, которая по особо уважительным причинам может быть заменена тяжелой каторжной работой, или полное оправдание. Впрочем, простите, граф, я совершенно упустил из виду, что вам, как отставному военному, да ещё севастопольскому защитнику, наши законы известны не хуже, нежели мне, – поторопился оговориться полковой командир» (Бирюков П.И. Биография Льва Николаевича Толстого. Кн. 1. М.: ГИЗ, С. 32).
В качестве адвоката Лев Николаевич получает разрешение полкового начальства посетить арестованного в камере и ознакомиться со всеми материалами предварительного следствия по уголовному делу. В канцелярии полка выясняется, что обвинительное заключение рядовому уже подготовлено, но пока ещё не предъявлено. То есть предварительное дознание проведено самим военным начальством, что было предусмотрено ст. 1218 Военно-судебного устава, правда, для периода военного времени.
По обязательному требованию, при подготовке к суду Шабунина обследовали полковые лекари, которые установили у него необщительность, склонность к уединению, алкогольную зависимость, но ничего такого, что могло бы помешать привлечению его к уголовной ответственности: солдат психически здоров и вменяем. Тем не менее Лев Николаевич планирует собственную стратегию защиты, основанную именно на психическом нездоровье или внезапном помешательстве подсудимого. После двухчасовой беседы с солдатом граф вышел из арестантской абсолютно убеждённым, что его подзащитный «идиот» в медицинском смысле этого термина: «Да, несомненно, это человек не только очень неразвитой, не только глубоко несчастный, но это субъект, часто поступавший бессознательно, под влиянием первой набежавшей в его голову мысли, как бы абсурдная она ни была, а они хотят судить его, как разумное существо, действовавшее даже с заранее обдуманным намерением… Боже! Какая роковая ошибка, какое заблуждение!» (Бирюков П.И. там же).
Эту же версию подтверждал Н. Овсянников в своём очерке «Эпизод из жизни Л.Н. Толстого», приводя слова самого Льва Николаевича: «Как сейчас помню, я, тогда ещё молодой, энергичный, твёрдо верил, что спасти этого несчастного Шибунина – и следует, потому что он страдал формой особого рода помешательства, называемого идиотизмом, и можно, потому что у меня были кое-какие связи[33], но до произнесения приговора я не желал пользоваться ими… Я разсчитывал, что наш закон, основанный на духе милосердия, сам решит это дело в пользу Шибунина, но… я ошибся» (издание «Посредника» № 1036, Тип. Русского товарищества. М., 1912).
И здесь нам, пожалуй, потребуется ещё одно отступление:
Лев Николаевич Толстой, как известно, был человеком обстоятельным, в каких-то вопросах даже болезненно щепетильным. Удивительно, что такой известный писатель, либерал и гуманист, не изъявил вполне естественного желания встретиться с капитаном Болеславом Яцевичем. Хотя бы объективности ради… Ведь для офицера, чья вина состояла только в том, что он строго требовал исполнения воинского устава всеми своими подчинёнными, происшествие с Шабуниным – это очевидный конец карьеры, а этого отставной артиллерии поручик не понимать не может. Вне зависимости от решения суда, командира роты, как пережившего позорное оскорбление от нижнего чина, перевели бы из полка в другую часть, и не факт, что на равнозначную должность. Конечно, опытные офицеры знают, что никогда нельзя разбираться, тем более наказывать нетрезвого подчинённого до момента его протрезвления или применять к нему силу. Знал ли об этих азбучных правилах капитан, сказать трудно, но ведь в одной из самых популярных среди русского офицерского корпуса книг, написанных георгиевским кавалером и будущим харьковским адвокатом В.М. Кульчицким – «Советы молодому офицеру», – прямо говорилось: «Пьяного никогда не тронь. Если пьян солдат, лично никогда не принимай репрессивных мер, чтобы не подвергнуться оскорблению и протесту, часто бессознательному. Прикажи пьяного взять таким же нижним чинам, как он (но не унтер-офицеру
