вам придется прятаться в Шаббат. Или у госпожи Трац, или в лесу.
Хая хватает за руку Айвана, начавшего очередной круг по комнате:
– Ты что, собираешься делать это вместе с Еленой и детьми? Уходить в лес каждую пятницу вечером?
С каждым словом, слетающим с губ Айвана, отчаяние Хаи растет.
– Сестра, я сделаю что угодно, чтобы защитить свою семью, и это относится к вам троим. – Айван улыбается Хае, но это лишь пустые слова. Его глаза, как и глаза Хаи, наполнены страхом. – Как у вас с едой? Деньги вам нужны?
– У меня сохранилась часть материнских драгоценностей, но я не хочу их продавать. – К глазам Хаи подступают слезы. – Это все, что у меня от нее осталось.
– Не глупи, Хая! – не выдерживает Айван. – Думаешь, она хотела бы, чтобы ты держалась за побрякушки, когда голодает твоя семья? Обещай, что продашь их, если потребуется.
Хая опускает голову.
– Она сделает это, – говорит Ицхак.
– Магда, ты продолжаешь ходить в город для обмена? – спрашивает Айван, направляясь к задней двери.
– Да, дядя, но только раз в неделю.
– Я сообщу вам имена людей, которые дадут хорошие деньги за драгоценности. Они не евреи, но сочувствуют нашей ситуации.
Айван открывает дверь, и Магда, Хая и Ицхак встают из-за стола.
– Приходите сегодня на ужин, – говорит он перед уходом. – Мальчики все время о вас спрашивают, а Елене хочется по-женски посплетничать.
Он примирительно улыбается Хае, и она улыбается в ответ.
– Придем. Спасибо, Айван. Передай, пожалуйста, Елене, что мы с удовольствием разделим с вами трапезу, – отвечает Ицхак.
Глава 13
Освенцим-Биркенау
Весна 1943 года
– Проснись, Циби! Проснись!
Ливи расталкивает сестру. В бараке темно, и все остальные спят.
– В чем дело? Оставь меня в покое, – бормочет Циби.
– Ты во сне пела, – шепчет Ливи.
– Правда? – Циби со вздохом открывает глаза. Сквозь трещины в штукатурке просачиваются узкие полоски света, и Циби различает контуры лица Ливи, страх и тревогу в глазах сестры. – Это был просто сон. – Она прижимает к себе Ливи. – Там был дедушка Эмиль. Он взял нас за руки и провел по лагерю.
– Здесь? В Биркенау? – Ливи ошеломлена.
Она никак не может это вообразить. Уж слишком странно.
– Он отвел нас в баню. Там нас ждал дедушка Ицхак. Он играл «Хатикву» на мамином противне для выпечки. Это было так странно, Ливи. К противню были приделаны струны, как у скрипки.
– Ты уверена, что не сходишь с ума?
Ливи как будто улыбается, но в голосе слышится тревога. Они видели нескольких девушек, потерявших рассудок, что гарантировало их смерть.
– Заткнись, Ливи! Я еще не закончила. Помнишь, как мы всегда подпевали ему, когда он исполнял «Хатикву»? Ну и во сне мы делали то же самое. Наши дедушки сказали нам, что будут присматривать за нами.
– Циби, ты веришь, что они могут присматривать за нами? – спрашивает Ливи.
– Я верю, что возможно всё. Посмотри на нас, Ливи. Мы здесь уже почти год, и мы живы.
– Это только благодаря тебе, одна я бы не выжила.
– Ты сильнее, чем думаешь, сестренка. Ну давай спать.
На следующий день, когда они возвращаются после долгого пути на холоде из Освенцима, следом за ними к их нарам подходит Рита. Она вручает Циби два синих платья – типичный наряд немецкой домохозяйки – и пару темно-синих фартуков и белых косынок.
– Наденьте эти платья в воскресенье утром, – говорит им Рита.
– Зачем? – спрашивает Циби.
– Просто наденьте. А пока положите их под тюфяк, чтобы никто не стащил.
Когда Рита уходит, Циби и Ливи рассматривают одежду. Циби оглядывается по сторонам – не подглядывает ли кто за ними. Несколько девушек слышали их разговор с Ритой. Циби осторожно засовывает платья под их тюфяк.
В воскресенье утром после переклички и завтрака около их нар появляется Рита.
– Давайте, надо переодеться. Быстрее! – командует она.
Циби достает платья.
Сестры быстро снимают свою изорванную грязную одежду и заменяют ее на свежий наряд.
Когда Циби начинает надевать через голову фартук, к ней подходит Рита.
– Дай помогу. Должно быть идеально.
Капо тщательно разглаживает фартук, а потом завязывает ленты на талии Циби, расправляя складки. Закончив, она делает то же самое для Ливи. Рита отходит назад, чтобы полюбоваться своей работой.
– Важно, чтобы вы хорошо выглядели. А теперь повяжите косынки.
Другие девушки в бараке молча наблюдают за ними.
Рита возвращается ко входу в барак, а потом вызывает всех на построение.
Девушки из блока 21 присоединяются к другим девушкам на плацу для построений. Снег прекратился, и теперь в этот яркий весенний день сияет солнце. К блоку подъезжает черный сверкающий автомобиль, из которого выходят офицеры СС в отутюженных формах, сверкающих медалями. Их встречает немка, старший офицер, которую нечасто можно увидеть в лагере.
Тысячи женщин стоят ровными рядами и наблюдают за происходящим.
Офицеры тихо разговаривают с женщиной-офицером, а затем в сопровождении лагерных капо начинают обход рядов женщин. Когда они подходят к заключенной, один из офицеров указывает налево или направо. Капо тотчас же направляет узницу в левую или правую часть большой зоны в дальнем конце плаца.
– Это отбор! – шепчет Циби. – Не забудь, Ливи, держаться прямо и ущипни себя за щеки, чтобы порозовели.
Кажется, сестры уже несколько часов стоят по стойке смирно, когда наконец нацисты подходят к блоку 21. Невозможно сказать, какая команда – налево или направо – определенно означает смерть, поскольку они видят, что сильных, относительно здоровых девушек отправляют в ту и другую сторону.
Циби смотрит, как мужчины подходят ближе. Они подойдут к ней раньше, чем к Ливи. Не говоря ни слова, Циби меняется местами с сестрой.
Стоящая впереди в шеренге их подруга Ленке протягивает руки офицеру для осмотра. Руки красные и опухли от холода.
– Они отправили Ленке налево, – шепчет Ливи. – Это хорошо? Может, нам тоже надо показать руки.
Циби бросает взгляд на свои руки. Ранка на указательном пальце замотана грязным бинтом. Она срывает бинт,
