слышны выстрелы из орудий, как страшный гром гремел под Краковым – были мы в 20-ти верстах от Кракова. <…> Нам целые сутки не давали есть. Я вечером написал письмо на родину, и лег спать, и не мог уснуть. Вдруг скомандовали: «Вставай живо! Одевайсь!». Мы встали и оделись в поход. Шли мы ночью 2 батальона. Не на Краков, а повели нас в Галицию, через реку Вислу. Шли мы всю ночь голодные 33 версты.
И. С. Ильин, 26 ноября
Сколько ни всматриваюсь, никак не могу увидеть ни у кого желания не только пылкого, а даже скромного ехать на позиции вторично. Не знаю, чем это объяснить, – может быть, тем, что все уже раз ранены и это психология людей, которые были ранены?.. Кадровые офицеры сдержаннее и молчаливее, они обязаны, это их долг – война, но те, кто из запаса, и прапорщики, те проще и меньше стесняются высказывать свое мнение и свое настроение.
Р. М. Хин-Гольдовская, 27 ноября
Дела наши неважны. Лодзь взята немцами. Газеты пренебрежительно относятся к этому немецкому «успеху». Лодзь, оказывается, нам совсем не нужна, и мы просто ее «эвакуировали»…
Д. В. Фибих, 28 ноября
Дела наши идут плохо. Немцы, разбитые под Варшавой, делают снова попытку овладеть ею и взяли уже Лодзь, от которой уже были отражены. От теперешнего исхода этих боев зависит судьба этой войны, хотя мы и захватили всю Галицию, но Перемышль, не говоря о Кракове, все еще держится. Но удивительна также и стойкость немцев! Ведя войну на двух различных фронтах, немцы могут еще одерживать победы. И в самом деле: вся Бельгия в их руках, французы с англичанами уже несколько месяцев напрасно стараются выгнать их из своих пределов, у нас же Калиш, Ченстохов, а теперь и Лодзь в их руках.
В. М. Векилова, 30 ноября
В четверг приезжал государь. Гимназия его встречала. Какое милое, славное лицо, бледное, грустное. По дороге он получил телеграмму о взятии немцами Лодзи. Лицо безучастное. На обратном пути из собора, говорят, он улыбался. Я, кажется, сделалась патриоткой. <…> А что такое Я? – Тринадцатилетняя девочка с красивыми глазами, вьющимися волосами, крупным носом и плохим цветом лица? А много ли еще таких девочек с красивыми глазами и дурным цветом лица? Бесчисленное множество. И мне нет до них никакого дела и они меня даже не знают.
Декабрь
Т. Я. Ткачев, 1 декабря
Трудно сейчас быть пророком, а еще хуже быть панегиристом и, захлебываясь от тупоумного, а, может быть, и преднамеренно нечестного восторга, воспевать героизм и доблести. Теперь эти слова звучат диким и бессмысленным анахронизмом. Во времена Гекторов и Ахиллесов – они, может быть, и выражали сущность вещей, а в эту войну им не должно быть места в нашем лексиконе. Нужны новые слова для определения понятий этой чудовищной бойни. Вместо героев здесь имеются просто люди, выполняющие закон железной необходимости. Они мерзнут, простуживаются, не доедают, не досыпают, стреляют, умирают… Но только без эффектов, без бутафории, без красок и красочности, которая связана в нашем представлении с героизмом. Это все теперь нужно отбросить, как ничего не выражающие понятия. <…>
Досужие хвалители с апломбом присяжных сутенеров и альфонсов слова восторгаются и проституируют на страницах печати и ради красивой фразы не щадят ни своего имени, ни своего ума, ни своих седин. Вечные проститутки «Русского Слова», «Биржевки», «Нового времени» создают шумиху и так называемое «общественное мнение». И когда читаешь эти слюнявые слова, полные риторического пафоса, краска стыда и обиды заливает лицо. Хочется крикнуть этим сознательным и бессознательным кликушам прямо в лицо самыми последними непечатными словами: «Постыдитесь, добрые люди. Нельзя же танцевать канканы на похоронах».
Но эта война имеет удивительное свойство так извращать человеческие понятия о дозволенном и недозволенном, что фантастическое восхваление массой и сплошное безумие приобретает вполне закономерный характер. Видел я одного путейского инженера, читающего лекции в одном из высших русских учебных заведений, который говорил убежденно:
– Германию нужно уничтожить, заводы Круппа взорвать. Я бы сам поехал это делать. Нужно раздавить милитаризм в корне.
А когда ему задали вопрос, что он намерен сделать с заводами Крезо и Амстронга, удивленный путеец заявил:
– Так это же заводы наших союзников!
Значит, этот интеллигентный и неглупый, должно быть, человек в простоте сердечной забыл, что наши сегодняшние союзники вчера были нашими врагами и могут быть ими завтра, что они и не переставали никогда быть врагами. <…>
За обедом зашел «непринужденный разговор» о положении евреев в России.
Наш генерал – академик. У него длинная, с изломом голова и физиономия добродетельной приживалки, каждый день гадающей на кофейной гуще. Против генерала сидел штабс-капитан. И вот эти господа начали решать между первым и вторым блюдом судьбу нескольких миллионов людей.
– Выселить их в Палестину! – резюмировал свои умозаключения генерал.
– Ваше превосходительство! А как же быть с тем, что некоторые ученые серьезно доказывают, что европейские евреи – потомки мавров, т. е. к Палестине не имеют никакого касательства?
– Лишить их возможности размножаться путем поголовного оскопления, – заливается в тон генералу штабс-капитан.
А после еврейского вопроса разговор перешел на геологию, а с геологии на женщин. с… >
По улицам города (Радом – прим. авт.), особенно вечером, гуляет много военных. Здесь и нижние чины, и чиновники канцелярий частей, и интендантства, и офицеры, и проститутки. Кинематографы битком набиты той же публикой. В гостиницах, отдельных кабинетах – тот же состав. И все проникнуто одной доминирующей мыслью: здесь, в тылу армии, можно купить женщину, купить вина, несмотря на строжайший запрет продажи последнего. На станциях и в вагонах гвардейского экономического общества достают коньяк. При помощи маклеров достают целыми четвертями чистый спирт. В публичных домах достают… все: триппер, сифилис, вино.
М. С. Анисимов, 3 декабря
Четыре часа утра, опять в поход. Дороги очень разбиты, кони постоянно делают остановку, часто прислуга пособляла кто за постромки, кто за колеса. Все перегрязнились, руки, шинели – всё в грязи. Грязи до колена, ноги невозможно выдернуть, то и смотри, что подборы отлетят, а где чуть в гору подпрягали, так что в орудие 5 упряжек или 10 лошадей, да еще и прислуга помогает. Обозы с великим трудом везли, так что на дороге приходилось кормить лошадей, а так же кухни походные с великим трудом везли.
Рев женщин, солдаты скота берут, а
