Забив обе корзины до отказа, женщина решительно повязала шаль, закрыла за собой двери и отправилась к дому Нур-ад-Дина. Конечно, такое путешествие заняло совсем немного времени, ибо дома, как известно, стояли почти рядом. Поэтому всего через минуту, не растеряв решительности, Мариам уже стучала в калитку соседа.
— Тетя Мариам! — радостно воскликнула Мариам-младшая, дочь Нур-ад-Дина, который должен был страдать от никому не известных хворей.
— Да хранит тебя Аллах всесильный и всемилостивый, девочка! Как отец? Он сильно страдает?
— Отец? — озадаченно переспросила Мариам. — Страдает? Но почему он должен страдать?
Но Мариам не обратила на слова девушки никакого внимания. Она отдала корзину, что была полегче, своей тезке, а сама решительно направилась в комнаты.
— Тетя Мариам, — пыталась окликнуть ее девушка, — почему отец должен страдать?
— Малышка, когда люди больны, они страдают. Вот я и спрашиваю, так ли плох твой отец, как говорит об этом молва.
Сейчас Мариам-ханым была не соседкой, а лекарем. И потому некая отрешенность появилась на ее лице. Она прикидывала, с чего начать и куда послать Мариам, если ее усилия не принесут успеха.
— Мой отец болен? — Лица Мариам-младшей не покидало озадаченное выражение, и наконец Мариам-старшая обратила на это внимание.
— Конечно болен, болен жестоко. Добрые люди опасаются, что он не протянет и до следующего Рамадана.
— Кто, о прекраснейшая, не протянет до следующего Рамадана? — раздался сильный и звучный голос Нур-ад-Дина. Оказывается, Мариам-младшая привела свою почтенную тезку в гостевую комнату, где за щедро накрытым столом удобно расположился тот самый, смертельно больной купец Нур-ад-Дин.
— Ты, почтенный Нур-ад-Дин… — несколько неуверенно ответила Мариам-ханым.
Свиток — о нет, только не это! — тринадцатый
— Что ж, мой усердный Мераб, — удовольствие в голосе невидимого Алима звучало более чем отчетливо, — теперь тебе осталось придумать, как уважаемая ханым выберется из этого неловкого положения.
— Полагаю, незримый маг, что мне и придумывать ничего не придется, ибо уважаемая ханым не из тех женщин, которых просто смутить.
Незримый Алим в который уж раз за это утро удивился и тому, как легко Мераб смог привыкнуть к своему необыкновенному умению и к тому, с каким удовольствием юноша оживляет кем-то придуманный мир.
Мариам недоуменно осмотрелась по сторонам. Ничто в этих уютных покоях не напоминало приютстрадальца. Шелковые яркие подушки, накрытый низкий столик, еще один, на котором стояли шербет в высоком ярком кувшине и поднос с фруктами. Запах яств смешивался с ароматом стоящей в углу курильницы. Напротив Нур-ад-Дина сидел мужчина, удивительно на него похожий, но чуть моложе. Этот неизвестный тоже с немалым удивлением слушал почтенную ханым.
— Мне кажется, уважаемая, что это ты несколько нездорова, — мягко заметил Нур-ад-Дин.
— Я здорова! Я пришла излечить тебя от смертельной болезни, которая грозится уложить тебя в могилу меньше чем за год.
— Аллах всесильный, женщина! Да если я от чего-то и страдаю, так это от твоей воистину болезненной глупости! Вчера ты едва не загнала меня в могилу, спалив весь хлеб в доме, а сегодня прибежала врачевать меня от какой-то хвори.
— Я?! Спалила весь хлеб в доме? А кто вчера едва не утопил меня? Скажешь, что это был сам халиф багдадский?
— Я всего лишь пытался спасти тебя из огня.
— А я всего лишь хотела вылечить тебя.
Мариам испуганно переводила взгляд с отца на гостью, не решаясь вмешаться в их перепалку. Голоса Нур-ад-Дина и Мариам-ханым становились все громче и… И в этот миг заговорил второй мужчина, который доселе молчал в изумлении:
— Брат, прекрасная незнакомка! Не соблаговолите ли вы замолчать? — Видя, что его никто не слушает, он тоже закричал: — Замолчите! Оба!
От неожиданности Мариам действительно замолчала. От негодования замолчал и Нур-ад-Дин. Мгновение стояла тишина, а потом они оба гневно обрушились на обидчика:
— Да как ты посмел закричать на меня, глупец!
Два голоса, мужской и женский, слились в один. А тот, кто столь неучтиво прервал перепалку, лишь удовлетворенно рассмеялся.
Рассмеялся, о нет, расхохотался в голос и Мераб. Он наслаждался своими новыми ощущениями: так может почувствовать себя хозяин балагана с марионетками, который вдруг понял, что его куклы вовсе не вырезаны из дерева и украшены цветными лоскутами. О нет, в мгновение ока его куклы стали живыми людьми, а он, кукловод, теперь может более не делать ни одного движения, лишь любоваться тем, сколь причудливы судьбы героев им же самим созданного мира.
— …Вот поэтому я и остался сегодня дома. Ибо, согласись, прекраснейшая из женщин, что любые заботы меркнут по сравнению с приездом любимого младшего брата, которого я не видел более десяти лет!
Мариам кивнула. Увы, она была не просто опечалена, о нет. Душу ее грызла досада. «Я мечтала помочь ему, спасти его… А выставила себя на посмешище, словно девчонка! Какими глазами он будет смотреть на меня, глупую гусыню, поверившую даже не слухам, а лишь обрывку чьей-то фразы!»
Мариам пила шербет, почти не ощущая его вкуса и мысленно сокрушаясь все сильнее и сильнее. Нур-ад-Дин же, сидя напротив нее, воистину отдыхал душой. Он любовался ее прекрасным, столь любимым лицом и радовался тому, что эта женщина, еще недавно погруженная в печаль об ушедшем муже, возрождалась к жизни. И более того, она столь беспокоиласьза него, Нур-ад-Дина, что бросилась на помощь, ведомая лишь чьей-то глупой болтовней.
«Аллах всесильный! Ну почему же я, достойный мужчина, вдовец, человек умный и наблюдательный, до сего дня так и не разглядел, как она хороша?! Почему давно не понял, что она ищет моего общества так же, как я — ее? Почему еще вчера, лакомясь ее сладкими лепешками, не уразумел, что люблю ее, сильную, мудрую, одинокую?»
О, то были мысли, воистину переворачивающие все с ног на голову! Или, быть может, все ставящие с головы на ноги?
Мариам же испытывала совсем иные чувства. Вернее будет сказать, что чувства были такими же: она тайком мечтала о Нур-ад-Дине, но мудро сдерживалась, давая ему возможность сделать первый шаг. Если только он, о Аллах всесильный, сам этого захочет. Ибо почтенной вдове показать, что она грезит о каком-то мужчине… Это невозможно! Более того, это непристойно! Как тогда на эту воистину падшую женщину будут смотреть соседи?!
