– Ох ты, дурачок, – сказал учитель, когда Арно, тяжело дыша, несь красный, прибежал к нему. – И ты из-за этого вернулся! Ты уже поблагодарил меня, сам того не заметив. Поезжай спокойно домой. После праздников сразу и начнем на скрипке играть.
Взяв в классной книжку и еще раз сказав по дороге Тыниссону, тоже собиравшемуся домой, чтобы он завтра вечером обязательно пришел к ним в гости, Арно вернулся к своим.
Поездка домой была несказанно чудесной. Сани прихожан, возвращавшихся из церкви, вытянулись длинной вереницей, звенели бубенцы, слышался говор. Погода была пасмурная и мягкая. Легкие снежинки плавно скользили в воздухе, покрывая тонким бархатистым слоем одежду людей. Всюду, и вблизи и вдали, виднелись ярко чцсниие оыы домом… Ведь это был сочельник!
XXII
Дома, у елки, Арно получил и другие подарки, которые тоже, конечно, доставили ему много радости; но что тут скрывать – скрипка казалась ему милее всего. Обрадовался он и подаренной отцом меховой шапке, и связанной матерью фуфайке, и шелковому шарфу, и евангелию, которое ему вручила бабушка; но стоило мальчику взять в руки скрипку, как глаза его загорались и он забывал все остальное. И не только один Арно – все домашние, начиная с отца и матери, разглядывали скрипку с большим любопытством. У батрачки Мари невольно вырвалось:
– Ох, светики мои! Музыка есть – теперь и плясать можно будет!
После того, как Арно всем показал свой чудесный музыкальный инструмент и все на него вдоволь нагляделись, мальчик начал сам его по-настоящему рассматривать. Это было поздно вечером, когда остальные уже легли спать. Так как других знатоков музыки в доме не было, Арно подозвал к себе Марта. Дверь в горницу плотно закрыли, чтобы никому не мешать, и тут-то, собственно, и начался настоящий осмотр скрипки; только теперь стали испытывать ее звук и попробовали на ней поиграть.
Март сказал, что он когда-то играл на скрипке, но давно, когда был еще молодым парнем, а теперь и сам толком не знает, сумеет ли.
– Попробуй, может, получится, – сказал Арно.
– Попробовать-то можно, – согласился Март, вытирая руки носовым платком. Арно, затаив дыхание, следил за каждым его движением и ждал, что будет дальше. Март поднес скрипку к подбородку, взял смычок и заиграл. Послышалось странное пиликанье, звучавшее приблизительно так: киик-кяяк, киик-кяяк! Но это было только начало, а ведь всякое начало трудно. Под конец музыканту все же удалось извлечь из скрипки нечто похожее на мелодию.
– Видишь ли, в чем дело, – с серьезным видом заметил Март, – она не настроена.
– Как так? Что с нею? – испуганно спросил Арно.
Ему показалось, что Март хочет сказать, будто в скрипке чего-то не хватает или она испорчена.
– Не настроена… – повторил Март и сделал головой такое движение, словно вдруг догадался, в чем тут загвоздка и почему у него дело не ладится.
– И что же теперь будет? – спросил Арно.
– Постой, я посмотрю, – ответил тот.
Он стал чуть-чуть поворачивать какой-то колышек, причем лицо его исказилось такой гримасой, будто он испытывал при этом ужасную боль.
Крак! – щелкнул колышек. Звук этот так напугал обоих, что Март тотчас же бросил настраивать скрипку, а Арно вскрикнул с тревогой:
– Ой! Что ты сделал!
– О, ничего, это колок… – успокоил его Март.
– Не крути больше, попробуй так.
– Да не стоит, а то еще струна порвется; отвык я от этого дела, не получается как следует. А все-таки она не в тоне.
– Что это значит – не в тоне?
– Ну, это… это значит, что звука настоящего не дает.
– Ладно, пусть не дает, а ты все же попробуй что-нибудь сыграть.
Март снова приложил скрипку к щеке, взмахнул в воздухе смычком, словно отгоняя какие-то невидимые существа, мешавшие ему, и затем послышалась унылая, жалобная мелодия «Неведомы деяния господни», которая никак не вязалась с этим новеньким, блестящим инструментом. Такие звуки могли бы исходить только из какой-нибудь старой, ободранной скрипицы, а в этой, наверное, таились совсем другие, более приятные звуки.
– Получается все-таки, – заметил Март, кончая играть, – только поупражняться надо; а так вот – бери в руки да играй – конечно, не бог весть как получится. Я ведь уже черт знает сколько времени не играл. Ну, а теперь попробуй ты.
Арно осторожно взял в руки скрипку, сам не замечая, что на лице его появилась улыбка, а руки тихонько задрожали. Март показал ему, как держать скрипку, как нажимать пальцами на струны.
Когда с этим было покончено, Март велел ему играть. Арно провел смычком по струнам. Послышался тот же жалобный, скрипучий звук, как и у Марта, и Арно не мог понять, как это скрипка, издающая такие чудесные звуки, может сейчас так безобразно скрипеть.
– Не умею, – усмехнулся он и положил скрипку.
– Да, сразу не выйдет, – ответил Март. – Я тоже сначала с ней намучился, а потом пошло. А ну, дай-ка мне ее, попробую еще разок.
Теперь Март заиграл «Лабаяла-вальс», как он сам назвал эту мелодию. Он встал с места и начал отбивать такт ногой. Когда с музыкой не ладилось, он помогал себе, притопывая ногой; так он с грехом пополам и сыграл всю мелодию до конца.
Они бы еще продолжали свою пробу, но дверь горницы вдруг открылась и послышался чей-то голос:
– Да бросьте вы, чего вы там скрипите, не уснешь никак. Завтра играйте хоть целый день. А сейчас спать пора.
Арно и Март переглянулись, и Март положил скрипку на стол. Потом они, опершись грудью о край стола, стали с обеих сторон молча глядеть на лежавший перед ними инструмент.
Наконец Арно, проведя пальцем по блестящей поверхности скрипки, сказал:
– Ну и скользкая.
– Ну еще бы, – тоном знатока отозвался Март, – их ведь по нескольку раз полируют. Да только не всегда те, что хорошо отполированы, и есть самые лучшие; иной раз поглядишь – прямо старье негодное, а возьмешь в руки – так, скажу тебе, заиграет, что заслушаешься.
– И эта тоже заиграет, надо только уметь.
– А как же, чего ей не играть, заиграет; я только говорю, что иная тоже еще очень хорошо играет. Завтра еще чуточку поупражняюсь, тогда увидишь, какие польки я из нее вытяну.
– Но, Март, польки – это же еще не самая лучшая музыка.
– Ой, конечно, лучшая, да еще марши – ух, здорово!
– Я один раз слышал, как наш учитель у себя в комнате играл, то совсем тихо, то громче и громче… ох и красиво! Мне бы тоже хотелось научиться так играть. Хоть и печальная была та музыка, зато красивая.
– Ну да, музыка бывает разная. Мой покойный старик дядя, так он, помню – я тогда еще совсем мальчонкой был, – играл «Как француз шел на Москву». И знаешь, Арно, вот это была штука! Все там было – и как русские женщины плачут, и как французы «ура» кричат, радуются. Ух, черт! Как соберемся мы, мальчишки, так, бывало, ватагой за ним по пятам и ходим: сыграй да сыграй! Делать нечего – берет старик скрипку и играет. А мы слушаем, аж уши шевелятся. Вот это была музыка!
– А сейчас эту вещь уже не играют?
– Да нет, кто же нынче старые песни играть станет. Их в наше время никто и не помнит. Говорят, будто эту вовсе нельзя играть – «Как француз шел на Москву». Запрещено будто. Не знаю, на ярмарке это было или где в другом месте – один парень, говорят, заиграл, а урядник тут как тут: не смей!
– Откуда же урядник сразу узнал, что это и есть та самая вещь?
– Ну, те-то узнают.
– А как ты думаешь, Март, – правда, будет хорошо, если я, когда научусь играть, выучу эту вещь. Как ты думаешь?
– Конечно, хорошо.
– А кто-нибудь еще помнит ее?
– Кто его знает. Может, и есть такие. Но сначала я хочу выучить ту, печальную, что учитель играл. Тоже красивая была. А ты сам помнишь это – «Как француз шел на Москву»?
– Да где там… Кое-какие куски, да и те – точно в тумане… Подожди, как это там было…
Март зажмурил глаза, несколько раз слегка постучал пальцем по лбу и затем стал тихо, про себя мурлыкать какую-то мелодию. Временами он останавливался, стараясь ее припомнить.
Тра-ра-ра-ри-ри, тра-тра-тра-ри-ри, тир-ра-ра-ра-ра… Постой, постой, как же дальше? Ах да: три-ра-ра, три-ра-ра, три-ра-ра, трих-трах-тра. Да, так и есть. Дальше шло быстрее, – трарит, трарит, траритта – тат – татааа… Ну да, вспоминается, надо только вспомнить. Ладно завтра попробую на скрипке, посмотрим, может, что и получится.
Было уже далеко за полночь, когда оба музыканта отправились наконец спать. Всюду было темно, только редко-редко где мелькал огонек. Погода была такая же, как вечером, тихая и теплая: за окном резво кружились снежинки. Где-то вдали залаяла собака, послышались глухие голоса, потом опять все стихло. В доме царила тишина. Из горницы доносилось тиканье стенных часов и мерное дыхание спящих.
Арно бережно уложил скрипку в футляр и отнес ее на стул, стоявший у его кровати. Прежде чем уснуть, он еще не раз выглядывал из-под одеяла – на месте ли она или, может быть, какие-то невидимые духи унесли драгоценный подарок. Но вот наконец явился сон и окутал Арно своим покровом. Все сновидения кружились вокруг скрипки, все они были как-то связаны с полюбившимся мальчику инструментом. Арно вдруг оказался на колокольне, возле него Либле играл на скрипке, делая при этом забавные движения: он прыгал вдоль стен, пускался вприсядку, стуча каблуками о пол так, что вся колокольня вздрагивала, а колокол, висевший на двух крепких балках, тихо позванивал. Потом Либле вдруг пропал. Сначала он стоял на краю окошка, все еще продолжая играть, но вдруг исчез, словно спрыгнул вниз.
