щёки подставлять?
— Да ты опять всё в одну кучу валишь. Я ведь тебе уже про это говорил — не путай ты своё личное отношение с общественным. Ведь про это там тоже сказано: «Богу богово, а кесарю кесарево».
— Так это же вроде про налоги говорилось.
— Почему же только про налоги? Ты шире смотри. Это вообще про то, что есть мирские, так сказать, земные дела, те же правила общежития, законы государства, о которых я тебе уже сто раз говорил, а есть дела духовные, высшего порядка. Так вот про щеку, это как раз про случай с женой твоей. Это про умение прощать, не реагировать на всё как биоробот. А про мирское — это как раз про «не убий». Ведь если сказано «не убий», это же не значит, что только убивать нельзя, а до полусмерти избивать можно. Убийство — это крайняя степень насилия, поэтому про неё и говорится, для краткости и убедительности, так сказать. Не будут же тебе всё перечислять — не наноси побоев, легких, средней тяжести, тяжких телесных повреждений, ну и не убивай.
Артем засмеялся:
— Ну да, как-то бы звучало не очень… Так, значит, щеку подставлять не нужно?
— Про щёку, это про то, что не отвечай злом на зло, не реагируй на внешние раздражители как животное. Но если кто бьет тебя по лицу в прямом смысле этого слова, я думаю, увернуться или блок поставить имеешь право, если сумеешь, конечно, — и дядька тоже засмеялся. — Кстати, вот тот же пророк Мухаммад, про которого мы только что говорили… Он ведь прямо разрешает давать отпор захватчику, но при этом говорит о милости к пленным, говорит, что сражаться можно только с вооруженным агрессором, который притесняет мусульман за их веру, и только до тех пор, пока тот не откажется от своих злых намерений, а никак не с целью насильственного обращения в веру. Иисус задал высшую планку непротивления злу, но ведь понятно, что если бы христиане или мусульмане не могли защищаться, то их просто всех перебили бы со временем те же язычники. И поэтому христиане так же с мечом в руках защищали и свою веру, и своих родных. Вспомни, как говорил Александр Невский, причисленный, кстати, церковью к лику святых: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет». И церковь, которая его к святым причислила, не нашла здесь противоречия со словами Иисуса о щеке, которую нужно подставить, если тебя по другой ударили. И Преподобный Сергий Радонежский благословил Дмитрия Донского (тоже, кстати, святой) на битву на Куликовом бое.
— Ну допустим… Так, выходит, Эльвире и Олегу мне тоже надо другую щеку сейчас подставить?
— В духовном смысле — да! Не отвечай им злостью и ненавистью на их измену и предательство. Понимаешь, проходя через такие вещи в своей жизни, человек и становится человеком. Да — больно, да — обидно, да — первые эмоции возникают сами по себе, но тем ты и будешь отличаться от животного, которое живет лишь на инстинктах, что не будешь злом на зло отвечать.
Артем хмыкнул:
— Гм, легко сказать…
— Согласен… Сказать легче, сделать — труднее. Поэтому-то мы и живем по сей день так, как живем. Войны, преступность, злоба, ненависть… И подчас кажется, что меньше этого совсем не становится с веками. Впрочем, не знаю… Я пятьсот лет назад не жил, а если и жил, то не помню, как там было.
— Как это? — Артем непонимающе глянул на дядьку.
Тот махнул рукой.
— Не заморачивайся. Сейчас не об этом. Может, раньше ещё больше было всякой гадости в людях. Но в те времена народу меньше на земле жило, а сейчас нас уже под восемь миллиардов набралось, человеку даже уединиться порой негде, чтоб спокойно подумать о жизни. Да и той же информации стало столько, что человеку даже полсотни лет назад и не снилось.
— М-да… — Артем встал, сбросив кошку с коленей, и в задумчивости прошелся по комнате. — А почему ты мне сразу так не говорил, в субботу, а про стулья всякие рассказывал?
Дядя Гена улыбнулся.
— А ты бы стал всё это слушать? Для меня важнее было, чтоб ты думать начал, а не просто упивался своей злостью на жену. Хотя я и понимал, что вряд ли у тебя так сразу получится. А уж тем более я не знал, как ты отнесешься к тому, что в Новом Завете сказано. Но раз ты сам его достал и вспомнил про него, вот и поговорили об этом. И я только рад буду, если ты посмотришь на всё это именно с этих позиций.
— Понятно. — Артем остановился у окна.
В дверь постучали.
— Есть кто дома? — раздался Людмилин голос.
— Заходи, Людмила, мы здесь. — Дядя Гена тоже встал и вышел в прихожую. — Сидим вот, о жизни толкуем, философствуем.
— Да я зашла сказать, что джинсы Артемовы, наверное, не скоро высохнут, может, к завтра только. Сырость какая стоит, я их у печки повесила, но всё равно.
— Да ладно, тетя Люда, не к спеху… — Артем тоже вышел в прихожую. — Мне дядя Гена свои брюки дал, да и я всё равно сегодня никуда не собирался.
— Ну вот и ладно. — Дядя Гена хлопнул ладонями и потер руки. — А давайте обедом займемся, а? Артем, ты картошки почистишь?
— Конечно, — согласился племянник.
— Ну а я тогда оладьев постряпаю, — предложила соседка. — Тесто завести недолго.
— А давай! Не откажемся от оладьев, племяш?
— Да я-то не откажусь, — засмеялся Артем.
— Ну вот и ладно! Людмила, ты постряпаешь и приходи, все вместе и пообедаем.
Артем сел на табуретку возле печки, взял нож и стал чистить картошку.
— Слушай, дядь Ген, — С одной стороны ему было интересно слушать дядькины рассуждения, но с другой как-то даже немного разболелась голова от разных мыслей, — я все же не пойму, как на практике быть со всем этим. Ты вот сам говоришь, что наши реакции автоматические, а потом говоришь — прочитай Библию и живи как там написано, ударили по одной щеке — подставь другую. Как же я так смогу?
— Как сможешь? А только пониманием и осознанием того, что ты — человек. — Дядя Гена достал из ящика, стоящего под его кроватью, лук с морковью и принялся чистить их. — Не тот человек, который простое животное, а тот, который создан Богом по образу и подобию своему. Иначе никак. Поверить и принять всем сердцем и душой то, что Богом сказано, полюбить Его, а полюбив — жить так, как Он
