class="p1">Дождь перестал. Выйдя на крыльцо, Артем вдохнул полной грудью свежий, но вполне теплый ещё осенний воздух. Подойдя к бочке, полной дождевой воды, он зачерпнул её в пригоршни и ополоснул лицо. Вода была холодной, бодрящей. Фыркнув и стряхнув капли, он прислонился к забору. Прямо перед домом чуть слышно шумел остатками листвы прозрачный березник. Понемногу смеркалось. Достав сигарету, Артем закурил. Из углярки с охапкой дров и полным ведром угля пришел дядя Гена.
— Что, тоже проветриться вышел?
— Да надо бы, а то дома весь день просидел. Хоть сигарету выкурить. Кстати, первая за сегодня.
— Ну вот видишь, — рассмеялся дядька, — так и совсем перестанешь.
— Если б у тебя тут жить остался, наверное, и перестал бы.
— Так, живи сколько хочешь, не жалко. Мне всё веселее…
— Ну-у… Отпуск же не бесконечный. Всё равно рано или поздно надо будет возвращаться на работу. Да и семейные дела выруливать куда-то придется как ни крути. Завтра вот хочу ещё в райцентр съездить.
— Зачем?
— Да у меня там дружок армейский живет. Лет пять уже не виделись, думал, повидаться заодно, пока в этих краях. Когда из деревни автобус туда идет? В районе обеда примерно?
— В двенадцать есть автобус, к часу на месте будешь.
— Нормально… Джинсы, поди, высохнут к тому времени?
— Надо к Людмиле зайти, спросить. Да она сама принесет, как сухие станут.
Постояли какое-то время молча, глядя на лес.
— Слушай, дядь Ген, я ещё вот что хотел у тебя спросить. — Артем вернулся к крылечку и присел на ступеньку.
— Спрашивай. Что знаю — скажу. — Дядька сел рядом, поставив ведро с углем и положив дрова на лавку.
— Ты вот про разные религии говорил… Они ведь каждая только себя правильной считают. А у тебя получается, что они часть одного целого. Как это?
— Ты правильно говоришь, это у меня так получается, а не у них, — и дядя Гена засмеялся. — Любой поп ведь меня в еретеки сразу запишет. А что до религий… Я тебе уже сказал, я не богослов, не теософ и не отношу себя к великим их знатокам, я просто сам думать пытаюсь. Но вот смотри… И христианство, и ислам говорят, что человек живет лишь единожды. Обе религии также утверждают, что спасти свою душу (ну или попасть в рай — считай как хочешь) может только адепт именно этой религии. Как по мне, так при таком подходе все люди должны на свет появляться в абсолютно равных условиях, стартовать с одного места, так сказать. Родились все одинаковые, с одинаковыми характерами, с одинаковыми способностями, возможностями и наклонностями, всех одинаково воспитали до определенного возраста и в одинаковых условиях, сказали им — вот есть такие правила жизни, за их соблюдение вам будет то-то, за несоблюдение — то-то. Всё, дальше живите как хотите, у вас полная свобода выбора. Ну и живут потом все как считают нужным, а в конце каждому и воздается по заслугам. А у нас что получается? Представь, где-нибудь в дебрях Амазонки в каком-нибудь племени родился человек. Живет он среди таких же соплеменников, которые и связи-то с внешним миром не имеют. Живет, взрослеет, умирает. За всю свою жизнь он толком и не узнает, что такое ислам, кто такой Христос, а если и услышит, то для него это всё пустым звуком, по большому счету, останется. Может, конечно, придет в те края какой-нибудь мессионер и начнет завлекать в свою веру. Но как этот человек примет её? Скорее всего, просто заменив своего бога на Христа, если убедит его в этом проповедник, но поймет ли он по-настоящему суть учения? То, о чем я уже говорил. Но скорее всего он так и умрет, поклоняясь своим духам. И что, после этого Бог милосердный, Бог, который есть любовь, откажется от этой души? А жил он, предположим, абсолютно так, как в Библии написано — не воровал, никого не убивал, любил маму-папу, жену, детей своих, других соплеменников. То есть любил ближнего как себя самого. Неужели же его в ад отправлять только за то, что крестик не носил или намазы не совершал? Разве это справедливо, разве это милосердно, разве это по любви?
— Во-во, — поддакнул Артем, — я как раз прочитал, когда ты выходил: «Бог есть любовь…», апостол один сказал.
— Правильно… Апостол Иоанн. Я как-то с одним священником разговаривал, спрашиваю его, а откуда вообще души берутся? Они до рождения человека уже где-то пребывают, а потом их — раз! — и в какое-то тело на землю? А после, как помрет, на суд божий и без права на обжалование? Нет, говорит, нигде они не пребывают, их вообще нет до самого момента зачатия, и лишь в этот момент молодая душа и зарождается, так сказать, одновременно с телом. Ну, говорю, тогда вообще здорово получается — душу эту никто не спрашивает, хочет она, не хочет, но папа с мамой дитя сделали, вот и живи. Я про Амазонку тебе пример приводил, но представь другую ситуацию — родился такой ребенок, допустим у нас в России в семье идейных коммунистов в каком‑нибудь 1920-м году. Ему с детства твердят про то, что бога вообще нет, про атеизм и всё такое. А ребенок ведь родителям верит, он как губка — всё впитывает, они для него авторитеты непререкаемые, что вполне естественно для человеческой натуры, и он растет именно с этим пониманием мира. И его ведь за это даже винить нельзя, устроен так человек, тем более маленький. Он ещё сам соображать не научился, не разбирается в жизни. Потом война, он идет на фронт в двадцать один год и его убивают. И что дальше? Была у такого человека хоть какая-то возможность прожить свою жизнь иначе? Был у него выбор, кем быть — атеистом, христианином, мусульманином? Ведь нет же! А если и был такой выбор, то это скорее будет исключение из правил, такие люди какие-то особые условия имели, чье-то влияние со стороны помимо родительского. Но разве можно такой душе поставить в вину то, что она досталась атеисту и в такое время? Её же никто не спрашивал, когда и где родиться. И за что её потом судить да на муки вечные в ад отправлять? И таких примеров можно сотни придумать. Да они и были…
Нет, Артемка, такой подход моя душа принять не может. По делам Бог судить будет, по тому, как жил человек, была ли в нем эта самая любовь к ближнему, а не по тому, к какой вере
