Оказавшись внутри, он прижал ее к двери, прижался к ней всем телом, его руки спешили и требовали ответа. Наконец и она запустила пальцы в его густые, взъерошенные волосы, сжавшись отчаянно в ответной дрожи. Она уже чувствовала себя на пике страсти, хотя знала, что они находятся еще только у подножия. Ее разум помутился от тех ощущений, что должны были прийти на настоящем пике. Она почувствовала, как его пальцы расстегивают ремень на ее джинсах.
— Не здесь! — вскричала Карен, потянув в спальню. Она закрыла дверь, заключив Себя в безопасную, все укрывающую темноту. Они упали вдвоем на кровать, слившись в самом жарком, какой только мог быть, поцелуе.
— Дай мне хоть на секунду перевести дыхание, — взмолилась она, приподнявшись, чтобы хватить немного воздуха. Она слышала, как Эрик скатился с края кровати. Кровать вздрогнула, и она услышала, как он выругался, как ей показалось, на четырех различных языках.
— Что случилось, Эрик?
— Не могу сбросить эти проклятые сапоги! — заорал он в ярости. — И не могу стянуть джинсы, пока не избавлюсь от Сапог. О, черт!
Она села и стала стягивать свои.
— Мои тоже не снимаются! Мы так долго простояли на этом чертовом приеме, что наши ноги отекли. Помоги мне, Эрик! Сними с меня, а я сниму с тебя!
Эрик вытянул ее ногу, захватил каблук сапога и спросил:
— Готова?
— Готова!
Наконец они свалились вместе посреди кровати в сплетении рук, ног, хохоте, поцелуев и неподатливых сапог.
— Индира? — Голос Эрика раздался где-то возле ее колен. Он звучал довольно слабо. — Как ты себя чувствуешь?
Карен тщательно взвесила свой ответ. Вопрос показался ей очень серьезным и потому требовал взвешенного ответа. Она лежала лицом к потолку, чувствуя себя такой легкой, такой счастливой.
— Эрик, я чувствую себя такой опьяненной и такой свободной… как выпущенный из рук воздушный шарик в ветреный день. Свободной и полной ликования… свободополной… и ликованияполной… и доброполной… и снаполной…
— Я… думаю… мы… спать…
— Спокойной… ночи… дорогой…
— Что случилось? — прорычал Эрик на следующее утро.
Карен не могла ничего вспомнить о том, что было после съемок. Она спала как убитая. Она попробовала пошевелить ногами. Они были какими-то странно тяжелыми. Карен села и похлопала себя по бедрам.
— Я все еще одета! — Сначала она вспомнила о сапогах, потом в памяти всплыло и все остальное. Она упала головой на подушку и закрыла лицо руками. Это, должно быть, из-за того странного чая, который мы пили.
Эрик застонал.
— Ты меня достаточно любишь, дорогая, чтобы отнести мою голову на кухню и влить в мое горло немного грейпфрутового сока и кофе? Мне кажется, что у меня на зубах лапландские рукавицы.
Она поцеловала его в лоб и откинула назад его спутанные волосы.
— Я так и сделаю.
— Это будет великим актом милосердия. А потом принеси ее назад и очень осторожно положи на подушку.
Карен сняла с себя сапоги и джинсы. Потом отворила дверь в холл, так, чтобы видеть Эрика, сбрасывающего свои сапоги и расстегивающего свой ремень. — Спасибо, добрая госпожа, — пробормотал он.
Она поцеловала его в ухо.
— Отдохни, пока я сварю кофе. Я позову тебя, когда все будет готово. Хочешь что-нибудь еще?
— Тебя, моя дорогая. Немедленно после сока и кофе. Если только моя голова не отвалится.
— Я принесу тебе аспирин.
Приготовив аспирин и поставив вариться кофе, она открыла холодильник и обнаружила, что у нее нет грейпфрутового сока. Однако она находила его таким кислым, что одна только мысль о нем вызывала у нее слюну. Но Эрик настаивал, что это единственная вещь, которая могла очищать его горло от нью-йоркской копоти.
— Я выйду, — сказала она, надевая брюки и рубашку. Но он уже мычал во сне, — чтобы найти для моего любимого грейпфрутовый сок, — пропела она, вытаскивая из шкафа пару сандалий. — Скоро вернусь, дорогой. — Она нагнулась, чтобы поцеловать Эрика в шершавую щеку. — Скоро вернусь, любовь моя.
Воздух обрушился на Карен, как лапа монстра, обжигающая и влажная. Идти сквозь него было все равно что сквозь горячее суфле. Пот стекал с ее плеч и сбегал по спине, собираясь на талии в лужицы. Стиснув зубы, она направилась в сторону Лексйнгтрн-авеню, где у Гристед продавался свеженадавленный сок, который Эрик особенно любил. И он, кстати, наверняка захочет съесть несколько свежих бриошей, добавила она про себя.
Она купила полгаллона грейпфрутового сока и три бриоша — два для Эрика и один для себя — и, прижимая к потной груди восхитительно холодную бутылку сока, поспешила обратно сквозь миазмы жары и смог. Карен надеялась, что Эрик еще спит. Она любила открывать по утрам дверь в спальню, так, чтобы мягкий свет из холла падал наискосок на кровать, а потом вносить поднос с завтраком на двоих и снова закрывать дверь, и слушать, как Эрик ворчит на нее из-за ее застенчивости, когда снимает с нее в темноте трико и слизывает масло с ее пальцев. Она ускорила шаги, ей оставалось пройти всего один блок.
— Вот она! — раздался вопль, который прозвучал, словно кто-то царапал ногтями по грифельной доске. К ней кинулась ватага девчонок, протягивая блокноты для автографов. Все они были одеты в сари, их глаза подведены краской для век, латунные браслеты звенели при каждом движении. Из-за угла вслед за первой высыпала еще одна группа. Карен кинулась к двери и навалилась на нее всем телом. Дверь была заперта.
— Ин-ди-ра! Ин-ди-ра! — скандировали они, сгрудившись вокруг нее. Подпишите, Индира! — грязная рука сунула ей в одну руку блокнот и втиснула ручку в другую.
Карен подписала и попросила:
— У меня нет времени подписать больше, я спешу.
Но в руку ей был уже сунут еще один блокнот, и еще один, и еще, и девочки все кричали: «Ин-ди-ра! Ин-ди-ра!». Она вспомнила ужасные фотографии рокзвезд, растерзанных их поклонниками, и вся задрожала так, что выронила ручку на землю.
— Я должна идти, — запротестовала она, едва не плача от расстройства.
Но толпа поклонниц все прибывала и прибывала. Они назойливо тянулись к ней.
— Я видела тебя вчера вечером в новостях!
— Подпиши мне!
— Не толкайся, Линда! Подпиши мне!
— Помогите! — закричала Карен, когда из-за поворота показался белый грузовик, но водитель только взглянул безмятежно. В это время вперед выскочил репортер, сопровождаемый мужчиной с миниатюрной телевизионной камерой на плече.
— Сюда, Индира, взгляни сюда! — крикнул телеоператор.
— Телевидение! — завизжали совсем обезумевшие девчонки.
— Помогите, пожалуйста, помогите мне! — молила Карен, в голосе ее звучал настоящий ужас. Замелькали вспышки блицев, и она уже не могла ничего видеть в глазах ее расплывались красные круги. Жадные руки вцеплялись в нее, хватали за плечи, за волосы, за лицо. Она попыталась вывернуться и услышала отвратительный звук разбившегося стекла — холодный сок побежал по ее ногам. А они уже рвали на ней одежду.
