Кроме нее.
На танцпол уже не тянуло. Так и сидела, отвечая короткими репликами на болтовню Насти и ощущая жар в затылке — от того, как глядел Назар. Анечка вскоре куда-то подевалась, через некоторое время она увидела ее за столиком с другой девчонкой, она что-то горячо говорила, размахивая руками, и казалась огорченной. А потом пришел Голованов, приволок им с Настей по коктейлю и бухнулся на диван с другой стороны от ее новоявленной товарки, подальше от самой Миланы. И это тоже мелькнуло короткой вспышкой в голове. Короткой, но яркой.
Это Стах. Стах! Наверняка он что-то сделал, что от них все шарахаются. От нее все шарахаются! Даже Настька, обращающая внимание только на себя, и та заметила, иначе бы не допытывалась про Остапа. Первые же дни было все хорошо, а сейчас произошло что-то, из-за чего они уже несколько вечеров с девчонками тусят тесной девичьей компанией. Вернее, тем попроще, у них Игорь есть, который, хоть и поглядывал иной раз привычно голодными глазами на Милану, а все-таки прибился к Насте, иногда переключаясь на Олю. Но и он же не каждый день появляется.
И значит, Стах действительно здесь в роли кукловода. Все делают то, что хочет он. А он хочет, чтобы мужчины к ней и на пушечный выстрел не приближались. Очевидно же.
Милана сделала глоток из своего бокала и глянула из-подо лба на Назара. Кречет, блин. Шестерка несчастная. Вот Стах — тот действительно хищник.
— Я отойду, Олька что-то хочет, — раздался щебечущий птичий Настин голосок.
Оля действительно зачем-то энергично жестикулировала сестре, настойчиво требуя, чтобы та подошла. Она раскраснелась и была несколько растрепана. Судя по всему, хотела привести себя в порядок, а девочки по одной в туалет, как известно, не ходят. Потому Настя подхватилась с дивана и рванула к ней. И Милана осталась наедине с Игорем, вдруг подумав, что сейчас у нее, возможно, есть единственный шанс узнать, какого это черта происходит.
Она шустро пересела к нему и наклонилась ближе, пытаясь перекричать музыку:
— Танцевать пошли!
Игорь поднял на нее глаза, слегонца ошалелые. Потом бросил быстрый взгляд в сторону бара и проорал ей в ответ:
— Ну… я с Настёнкой… как бы!
— Так мы ж ничего такого. Просто потанцуем недолго. Думаешь, обидится?
— Да она-то, может, и не обидится, но я как-то не готов.
— Обещаю, приставать не буду, — торжественно выкрикнула Милана.
— Миланчик! Пощади! Не пойду я с тобой танцевать!
— И что так? — мрачно спросила она, поймав его взгляд.
На несколько секунд Голованов задумался. Казалось, его извилины реально зашевелились в поисках отмазки. Но принятые на грудь порции алкоголя и отсутствие хоть какого-то образного мышления не подсказали ему ровным счетом ничего, кроме как опустить голову, а потом резко кивнуть в сторону бара:
— Что-что? Пасут тебя, вот что!
Милана решительно обернулась и наткнулась на лицо Назара Шамрая. Тот и правда… пас. Шею вытянул, наполовину сполз со стула, наблюдая за их с Игорем общением. Зверь перед прыжком.
— Он мужикам всем нашим передал, чтоб никто и на пушечный выстрел не подходил. Иначе морду начистит, — закончил мысль Голованов.
Милана от удивления распахнула рот, да так и застыла, пытаясь осознать услышанное, потом шумно выдохнула и, зло усмехаясь, выпалила:
— И все послушались? Вы что тут? И правда дикие? Да кто он такой?! Мало ли что он говорит! Вот у тебя… что, своей головы нет? — с каждым словом в ней словно сжималась скрытая пружина.
— Голова — есть, потому и лишиться ее — не хочется, — проворчал Игорь.
— Ты же боксер! Боишься?
— Назара? Плевать ему, что я боксер.
Милана вопросительно вскинула брови.
— Не смотри на меня так! — буркнул Игорь. — Он знаешь, какой кабан. И уж точно дикий, когда дерется. Если сказал, что на тебя смотреть запрещено, то лучше и правда не смотреть. Нас таких тут знаешь сколько? Да все!
То, что Назар любитель махать кулаками, ей стало понятно сразу, когда она заметила его разбитые руки. Это ж надо было так вляпаться! Кто бы рассказал, что так бывает — она бы ни за что не поверила.
— И давно?
— Ну вот… с воскресенья, получается.
— Ого! Да за это время в вашем селе даже ленивый бы уже знал об этом!
— Так все и знают, — рассмеялся Голованов, — только бабам не говорят, вот тебе и не донесли. Стыдно же признаться, что все зассали! Так что ты это… давай лучше… отодвигайся от меня, а то твой Шамрай мне реально что-нибудь открутит, глянь на него!
— Он не мой, — фыркнула Милана и посмотрела на Назара.
— А он, походу, так не думает, — хохотнул боксер, в то время как Кречет таки соскочил с высокого барного стула и двинулся в их сторону, нахмурившись и всем видом распугивая народ, так что от него шарахались. — Вот черт! — пробормотал Игорь и вскочил с места. — Короче, разбирайтесь тут сами кто чей!
И с этими словами испарился. Как корова языком слизнула. В то время, как Шамрай приближался к Милане, буравя ее взглядом. А когда оказался рядом, просто навис над ней, сунув руки в карманы джинсов. И не отрывался от нее… или ее декольте?
От этого его взгляда пружина внутри нее разжалась, и Милана выкрикнула ему прямо в лицо:
— Ты совсем охренел? Тебе Стах велел или сам инициативу решил проявить, чтобы ему угодить? Не много на себе берешь, а?
После чего имела удовольствие наблюдать, как его рожа вытягивается от удивления, и он на некоторое время зависает.
— Я хотел пригласить тебя, — наконец услышала она его немного смущенный голос. — Ну… когда медляк будет.
— Думаешь, если всех отвадил, то я сразу с тобой побегу танцевать?
— Я… не знаю. Ты мне скажи.
— Не побегу. Потому что не хочу и потому что ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь.
Назар помолчал. Глядел на нее и никак наглядеться не мог. Она была красивая. Просто невозможно красивая. За грудиной спирало все от того, что она настолько красивая. И смотреть нельзя, и не смотреть — как? Ведь не будет ничего, не получится, не бывает. Ей не интересно, а он не понимает, как подступиться. Да и не подпускает. Не подпустит.
Губы ее были плотно сомкнуты от злости, а он неосознанно копировал эту же сомкнутость. Замкнутость. И даже алкоголь ни черта не помогал. После их стычки накануне, когда она бесхитростно заявила, что когда чего-то хочешь — надо говорить прямо, Назар не находил себе места. Именно поэтому — отчаянно хотелось сказать. А как скажешь такое?
Но сегодня вдруг это показалось возможным. Хотя бы озвучить. Наверное, примерно после четвертой рюмки вискаря, когда наблюдал за тем, как она общается с боксером-недоделком. Почему, черт возьми, с Головановым она разговаривает, а на него только шипит дикой кошкой? Чем он хуже? Его, Остапа, Понамаря. Остальных местных мажоров. Ему стоило только шикнуть на них — все разбежались. Уже полгорода знает, что Назар Шамрай к этой девушке неровно дышит, а сам Назар Шамрай еще и не говорил с ней толком ни разу. Перегавкивался, огрызался, отмалчивался. Но не говорил.
А теперь скажет. Говорит. Уже почти сказал.
— Я не вмешиваюсь, я хотел, чтобы возле тебя кто попало не шлялся.
— Это мое дело, понял? — ее раздраженность становилась почти ощутимой, уплотняя воздух вокруг нее. Не пробиться. И словно уткнувшись в эту непробиваемую толщу, Назар долбанулся о нее еще раз. Прямо лбом. Со всей дури.
— Не только твое, потому что ты мне нравишься!
— Даже если и так, это не дает тебе никаких прав.
— Я сказал, что ты мне нравишься!
— А ты мне не нравишься, — пожала плечами Милана и небрежно бросила: — И знаешь, я тоже очень хочу, чтобы вокруг меня не шлялся кто попало. Вроде тебя!
Его лицо окаменело ровно в том выражении, в каком и было за мгновение до ее слов. Лишь глаза неожиданно сделались тоже каменными, хотя только что горели, безотрывно глядя на нее. Больше не горели. Погасли. И лишь потом мускулы пришли в движение — заиграв желваками от сжавшихся челюстей и между бровей вдруг обозначилась резкая черная вертикальная линия.
