– У тебя странный вид, – заметил Чиун. – Не сообщил ли Смит о задержке моих дневных драм?
– Расслабься, папочка, – весело сказал Римо, набирая номер. – Их доставят завтра, когда кончится еврейский праздник.
– День без драмы, – начал Чиун, – это...
– Все равно что утро без апельсинового сока, – закончил Римо, прижимая к уху трубку. – Алло! Могу я поговорить с Завой? Что-что? О, нельзя ли по-английски? Зава! Нет, я понимаю только по-английски. Господи, мне нужна За-ва!
Чиун взял трубку из рук Римо.
– Неужели все должен делать я? – осведомился он у потолка и повел разговор на беглом иврите.
После беседы, длившейся, как показалось Римо, с полчаса, Чиун вручил ему трубку со словами:
– Она сейчас найдет Заву.
– О чем вы там беседовали? – спросил Римо, снова приложив к уху трубку.
– Вечные проблемы всех достойных людей, – произнес Чиун. – Неблагодарность детей.
– Главное, сам помни о неблагодарности, – сказал Римо и тут услышал в трубке голос Завы.
– Римо? Это опять вы? Вы всегда выбираете не самое удачное время.
– У меня важное дело, – сказал Римо и передал ей услышанное от Смита.
– Но Тохала Делит сказал, что не обнаружил никакой взаимосвязи.
– Зава, а где был сам Делит во время войны?
– Во время какой войны?
– Второй мировой.
– Эго знают все – он прошел через ужасы и пытки. Треблинка!
Римо выслушал это и, смакуя каждое слово, произнес:
– Я так и думал.
– Значит, я была права, – отозвалась Зава. – Значит, все же что-то происходит...
– И самое подходящее время для этого – ваш день четвертого июля или как там у вас это называется.
– Мы должны выяснить, что они задумали, – сказала Зава. – Римо, встречаемся у дома Делита. – Она продиктовала адрес и положила трубку.
– У тебя все-таки нездоровый вид, – заметил Чиун. – Может, дело в воде?
Но Римо не позволил Чиуну подмочить свой энтузиазм.
– Игра началась, Ватсон, – сказал он. – Не желаете ли принять участие?
– А кто такой Ватсон? – осведомился Чиун.
Глава пятнадцатая
Тохала Делит жил в пригороде Тель-Авива, в небольшом кирпичном домике с обширной библиотекой, удобной гостиной, маленькой спальней, уютным крылечком и ванной.
Когда Зава подъехала к дому, на ступеньках уже сидели Римо и Чиун и читали какой-то листок. Вид у них был довольный, но низ брюк Римо был запачкан. На Чиуне было кроваво-красное кимоно с черными и золотыми кругами.
– Как вы ухитрились попасть сюда так быстро? – удивилась Зава. – Я мчалась сломя голову.
– Бежали, – просто сказал Римо. – Мы бы добрались и быстрее, только Чиун пожелал переодеться.
– Я давно не надевал свое беговое кимоно, – отозвался Чиун, – и хотя городок ваш маленький, я решил не упускать такой возможности.
Зава выскочила из джина и подбежала к ним.
– Он дома? Где Делит? – спросила она.
– Его нет, – сказал Римо, не отрываясь от листка бумаги, который был у него в руке.
– Что это? – спросила Зава, указывая на листок.
– Поэма, – ответил Чиун.
– Вся ванная оклеена ими. Эта показалась нам самой интересной, – пояснил Римо.
– Я просил его отобрать что-нибудь получше, но куда там! У него начисто отсутствует вкус, – сказал Чиун.
Зава принялась читать вслух:
Оттуда, где слышен хамсина вой,
Скоро повеет большой бедой.
Расколется вдруг земная твердь,
Неся всем израильтянам смерть.
Головы полетят долой —
Устроит стервятники пир горой,
Мертвую плоть терзая жадно.
И будет вокруг угарно и смрадно,
И сгинут с лица земли города,
Чтобы уже не восстать никогда.
Гитлера призрак доволен станет,
Когда все еврейство в прошлое канет,
Пока что смерть таится в песках,
Но неизбежен евреев крах!
– Он задумал взорвать атомную бомбу! – воскликнула Зава.
– Я это вычислил, – сказал Римо.
– Вычислил! – фыркнул Чиун. – А кто прочитал тебе поэму?
– Что делать, если я не знаю иврита?! Кроме того, ты ее отредактировал. Я что-то не помню строки «головы полетят долой». Там, кажется, было, «тела расплавит смертельный зной».
– Образ показался мне неубедительным, – сказал Чиун. – Я решил немного улучшить текст.
– По-твоему, получилось лучше?
– Погодите, – вмешалась Зава. – Нельзя тратить время зря. Мы до сих пор не знаем, где он вознамерился взорвать бомбу. У нас есть установки в Синае, Хайфе, Галилее...
– Сколько у вас достопримечательностей! – усмехнулся Римо.
– Ничего смешного тут нет! – воскликнула Зава. – Он же задумал взорвать весь Израиль!
– Ладно, – сказал Римо, вставая, – но истерикой делу не поможешь. Слушайте, в поэме говорится с хамсине и смерти от песков. Пески означают пустыню. Это ясно. Но что такое хамсин?
– Гениально! – сказал Чиун.
– Элементарно, Ватсон, – отозвался Римо.
– Хамсин – восточный ветер из пустыни Негев, – пояснила Зава. – Он, похоже, решил отправиться на установку возле Содома.
– Я сразу мог это сказать, – вставил Чиун.
Римо скорчил рожу Чиуну и быстро произнес:
– Зава, найди Забора...
– Забари.
– ...и встретимся у Мертвого моря.
– Ладно, – сказала Зава, вскочила в джип и укатила на большой скорости.
– Детективная работа, оказывается, куда легче, чем я думал, – признался Римо.
– Гениально! – откликнулся Чиун со ступенек. – Твоей мудрости поистине нет предела! Ты не только позволил этому четырехколесному сооружению уехать без нас, но ты еще стоишь и радуешься своей гениальности. Радоваться, не имея на то оснований, – значит утратить связь с реальностью. Ну как такой человек может быть хозяином положения?!
Но Римо не собирался позволить Чиуну испортить его настроение.
– Ты мелок! – пробормотал он.
– Если бы здесь был Меллок, – парировал Чиун, – нам не пришлось бы топать по пустыне пешком.
– Подумаешь! – буркнул Римо. – Так все равно быстрее.
И он побежал.
Зава ворвалась в дом Йоэля Забари, когда его супруга зажигала субботние свечи. Зава была в пыли и с трудом переводила дыхание. Она тащилась в дом, и Забари и его четверо детей удивленно посмотрели на нее от стола.
Они только что закончили десерт, и на лицах детей играл довольный румянец. Сегодня, во время поминальных служб, выступление их отца было принято очень хорошо.
– Что такое? – спросил Забари. – Что случилось?
Зава уставилась на свечи. Она помнила еще с детства, что восемь свечей, зажженных в субботу, означают мир и свободу, и свет, источаемый душой человека.
Затем взгляд Завы упал на детей. Светловолосая, темноглазая Дафна, которая в один прекрасный день станет прекрасной балериной. Восьмилетний Дов, все мысли которого устремлены на программу мира, что не оставляло равнодушным никого из тех, кто с ним знакомился. Стефан – спортсмен, боец, поборник правды. И Мелисса, которая из девочки превращалась в женщину. В настоящую женщину в мире, где очень трудно оставаться женщиной.
Увидев их наивное удивление. Зава вспомнила, зачем здесь оказалась. Она вспомнила о планах Тохалы Делита. Этого не должно произойти. Она этого не допустит.
На ее плечо опустилась мягкая теплая рука Шулы, супруги Йоэля Забари. Ее муж смотрел на Заву пристально и внимательно.
– Пойдемте со мной, – выдохнула кое-как Зава. – Это крайне важно.
Забари заглянул ей в глаза, посмотрел на праздничные свечи, потом – на жену, в глазах которой застыл безмолвный вопрос. Затем он взглянул на детей, которые уже, словно позабыв о появлении Завы, снова занялись своими делами, весело чирикая за столом. Дов положил одну ложку на другую и стукнул по ней. Ложка сработала как катапульта, подбросив другую, которую Дов ловко поймал в воздухе. Он улыбнулся, а Дафна зааплодировала.
– Хорошо, – сказал Йоэль Забари. – Я готов. Идем сейчас?
Зава кивнула.
– Извини, дорогая, – сказал Забари и коснулся щеки жены изуродованной правой половиной своего лица. – Я скоро вернусь, – сказал он, помахав рукой детям за столом. – Извините меня, милые.
– Тебе обязательно надо идти, папа? – осведомился Стефан.
Йоэль Забари грустно кивнул головой, потом посмотрел на потолок и сказал: «Прости меня, Господи» Как-никак это была суббота!
Зава вышла вместе с Забари.
– Мы возвращаемся к тому лабиринту из труб, где ты опять заблудишься? – спросил Чиун.
– На этот раз все будет иначе, – уверил его Римо.
Они продолжили бег. Римо передвигался ровным гладким шагом, словно по движущейся пешеходной дорожке, а не по песку. Руки ходили туда-сюда в такт бега.
Чиун, наоборот, бежал, засунув руки в рукава своего красного с черными и золотыми кругами кимоно. Он бежал, и за ним поднимался длинный шлейф. Чуть касаясь песка, Чиун несся вперед словно брошенный сильной и меткой рукой нож. Казалось, он вообще не двигает ногами.
