— Мне кажется, ты несколько преувеличиваешь. — Я раскрыл створки шкафа, и перед гостем разверзся необъятных размеров алкогольный бар. — Будешь?
— Нет, спасибо. Я последнее время предпочитаю не употреблять.
— Похвально. Тогда я тоже не буду. — Я разочарованно закрыл бар и пододвинул к себе банку с кофе.
— Так вот, — продолжал мой собеседник, — наша бездумная жизнь вряд ли имеет смысл, не только для нас самих, но и для высшей истины. Мы дышим, ходим, мечтаем, страдаем, питаем надежды, наслаждаемся богатством и властью либо влачим жалкое существование — все равно. Для вечности мы — всего лишь мертвецы!
Против столь крепкого довода было довольно сложно возразить. И все же я ввязался в полемику:
— Все это субъективно. Зависит лишь от угла зрения. Вот допустим такое суждение… Каждая человеческая жизнь обладает высочайшей ценностью. Не только для нас самих, перефразируя тебя, и даже в меньшей степени для нас самих, но, прежде всего, для Вселенной. Вселенной, если хочешь, в значении Вечности.
Чай Алексея наконец остыл, и он принялся дробно прихлебывать из чашки. Я подумал, что он все-таки голоден, и предложил ему бараний шашлык, приготовленный моей домработницей. Он ограничился куском пирога.
— Для вечности не может быть ценной всего одна человеческая жизнь, — возразил Алексей. — Миллиарды миллиардов организмов населяют пространство. Живя мгновение, по меркам Вселенной, умирают, но и бесконечно воспроизводят себе подобных. Какой смысл в заботе высшего разума или высших структур всего лишь об одном биологическом объекте? И что этот объект может полезного сделать в масштабах бесконечности со всеми ее измерениями?
— Хм… Ты судишь о предмете категориями своего восприятия. То есть категориями низшего, с позиции иерархии мироздания, биологического, как ты говоришь, объекта. Восприятия довольно узкого, потому что не обладаешь всеобъемлющей информацией о материальном и нематериальном. Но ведь Высший разум наверняка в своих суждениях руководствуется иными отправными точками. Иными смыслами, которые неподвластны нашему пониманию. Да и количество — не аргумент. Думаю, для Высшего разума что десять, что миллиард миллиардов — одно и то же. Он в состоянии одновременно все осмыслить, все охватить… Что касается человека, то он просто еще не понял своего предназначения…
— И никогда не поймет. Это ему не дано!
Алексей уже расправился с пирогом, допил чай и теперь, разомлев от сытости, все же попросил налить ему бокал вина.
— Не уверен, — отвечал я. — Когда-нибудь перед человечеством откроется портал храма Истины!
— И это будет самый трагический день за всю историю существования нашей популяции. Может быть, даже последний день! Апокалипсис!
Я усмехнулся. Закурил.
— Мы с тобой, как в том анекдоте. Выпивают два человека: оптимист и пессимист. Оптимист говорит, что стакан наполовину полон, а пессимист — что наполовину пуст. Кто прав?..
— Правы оба. Этот спор относится не к математическим категориям, а эмоциональным. Следовательно, Истина заключается всецело в индивидуальном восприятии каждого…
Я знал, что Алеша прочитал огромное количество книг и продолжает запоем их читать. Те книги, в которых иной и слова не поймет. Он мог дискутировать на любую тему и ставить перед участниками диспута такие неожиданные вопросы, на которые — кто знает? — даже все живущие и жившие философы мира, объединившись, ответили бы с огромным трудом.
Я ничего такого не читал, да и задумывался о смысле жизни редко, но мне все это было понятно, легко и интересно. Это так ново и так захватывающе по сравнению со скукой бытового общения. Ведь люди в целом действительно страдают скудоумием. Их мозги давно уже заплыли жиром. У них чего-нибудь спросишь и слышишь железный скрежет с трудом проворачивающихся ржавых шестеренок. Это они думают…
— Хорошо. — Я затушил сигарету. — Давай начнем сначала. Как ты это сказал?
— Я сказал, что жизнь человеческая коротка, как миг. Что все наши усилия тщетны, тем более что в большинстве своем они направлены на добывание материальных и нематериальных благ и их последующее поглощение…
Мне думается, я понимаю состояние Алексея. Понимаю, что не дает ему покоя, что день и ночь точит его сердце. Ему за сорок — сложный, тяжелый возраст, когда человек считает, что почти все уже позади и больше ничего в его жизни не изменится. Все, о чем он раньше мечтал, будучи молодым, здоровым и жизнерадостным, оказалось лишь иллюзией. Вот она жизнь в своей голой откровенности! Почти все прошло, вся физическая и духовная энергия растрачена впустую, а из тех грез, которые когда-то так сладко тревожили юное сердце, ничего не осуществилось. Мир не перевернут, новые вселенные не открыты, тебя никто не знает и ты никому не нужен, кроме нескольких ненасытных баб. И теперь остается превратиться в стареющего нытика, сожалеющего о несовершенных деяниях и несделанных открытиях. Вот это его и терзает.
Впрочем, Алексей вполне уравновешенный человек, со здоровой психикой. И в целом — оптимист… А у меня свои проблемы — мне за тридцать…
После двух часов напряженных прений наш разговор заходит о дружбе. Об идеалах дружбы.
Мне кажется, что Алеша уже давно мой самый лучший друг. Как жаль, что наши отношения зиждутся на бизнесе и деньгах…
без номера
До тридцати кажется, что у тебя времени вагон и спешить совершенно некуда.
Ты еще все успеешь, еще всего достигнешь.
Большая-пребольшая ЖИЗНЬ еще впереди, и совсем не беда, что ничего не сделано, — не сделан ребенок, не посажено дерево, не построен дом, выражаясь восточным языком.
Можно посидеть в компании с друзьями и девчонками, выпить, можно поехать на дискотеку до утра, можно сыграть в футбольчик, в шахматишки или поджарить шашлычок в лесу.
В конце концов можно спать до полудня, объедаться до желчной отрыжки, смотреть все подряд сериалы…
Но вот однажды — бац!
Это бывает обычно на следующий день после тридцати.
Вдруг отчетливо понимаешь, что молодость безвозвратно прошла и больше никогда не повторится. Что время упущено. Что шансов вырваться уже нет.
Да и той энергии, которая раньше била из тебя ключом, тоже нет.
Что жизнь совсем не так длинна, как раньше казалось.
Что твои друзья — дерьмо, и на самом деле ты зверски одинок, что твоя работа — гетто для недоносков и твоя зарплата — унизительная подачка, что свою жену ты глубоко ненавидишь, и она тебя ненавидит, да ты и сам себя ненавидишь…
И тогда в твоей душе происходит окончательный слом.
Ты сдаешься, ты больше не способен сопротивляться. Ты превращаешься в тряпку и останешься ею до конца жизни…
26
Мне чуть за тридцать. Я не женат. Не сложилось. Дети есть. Я им помогаю.
Один раз я едва не женился. Тогда я работал инженером на рыбокомбинате и занимался в основном комсомолом, а вернее, комсомолками.
Девушки у нас работали особенные: очень красивые и смешливые. Почти все они были немосквичками и жили в многоэтажном общежитии квартирного типа. Попасть постороннему в это общежитие было совсем не просто, еще труднее проникнуть туда незамеченным. Ну а о том, чтобы остаться там на ночь, не стоило и мечтать.
Но моя святая обязанность была расковырять этот муравейник. Знаете, как в детстве: втыкаешь в муравьиную горку, в эту маленькую модель мира, толстую палку и проворачиваешь ее широкими кругами. Муравьи мечутся в панике, не могут понять, в чем дело: их славный город мастеров, который они возводили денно и нощно, не покладая, так сказать, рук или, точнее, лапок, рушится им на головы, а ты наслаждаешься всей этой агонией и своим божественным всемогуществом…
И так цели ясны, задачи определены.
Первый раз попал я в это общежитие под предлогом проведения комсомольского рейда. Я сошел с автобусной остановки и долго стоял на пригорке, глядя на одноподъ-ездное здание общежития. Я представил себя Наполеоном, собирающимся взять непокорную Москву и пленить ее жителей. (Главное, чтобы потом не пришлось уносить ноги!)
Перед штурмом нужно все тщательно разведать. Я вместе со своими заместителями обошел все квартиры, интересуясь, естественно, чистотой и порядком, и сделал один поразительный вывод. В непринужденной домашней обстановке, в легкой уютной одежде мои комсомолки оказались во много крат более привлекательными, чем я думал.
Особенно мне понравилась девушка N из Краснодарского края. В обтягивающем трико, улыбчивая, с искристыми, наполненными необычайным очарованием глазами, она показалась мне пределом мечтаний любого героя. В квартире, где она проживала вместе с подругой, я задержался дольше всего, проверяя все до последней мелочи. Даже в унитаз заглянул, белоснежный глянец которого позволил мне и моим активистам принять окончательное решение: я вручил милым хозяйкам переходящий вымпел «Лучшая квартира», а потом сам повесил его на внутренней стороне входной двери.
