Оризиан уже ничего не видел, кроме расплывчатых пятен, которые плавали и гасли на краю его сознания с каждым ударом сердца.
— Я ничего не вижу, — прохрипел он в темноту.
Рот не ответил. Они двигались, но Оризиан уже совсем не мог говорить, бок стал влажным и горячим, а руки похолодели и онемели.
— Не уходи, Оризиан. Останься со мной, — услышал он чей-то отчаянный голос. Очень издалека.
Потом он лежал на чем-то мягком и пружинистом. На мгновение его сознание прояснилось. Он увидел, что его окружают деревья, они нагнулись из ночи так низко, словно хотели положить свои ветки ему на лицо. Он и хотел бы отвернуться, но сил не было. Потом послышались какие-то странные, резкие звуки. Через пару секунд он понял — лисий лай.
— Лиса, — пробормотал он, ему хотелось смеяться.
Кто-то склонился над ним. Рот. Близко-близко.
— Что? — спросил человек.
Потом вдруг Рот отскочил. Оризиан услышал сдавленный, похожий на вздох, звук, как будто ветер шевельнул высокую траву, и почувствовал резкий толчок, словно что-то тяжелое ударилось о землю. А потом через него, лежащего, стали перепрыгивать фигуры: бледные, какие-то неземные. Он решил, что это призраки.
Последнее, что он почувствовал, это множество поднимающих его рук. И потерял сознание.
* * *
Лихорадка оставила в сознании Эньяры темные углы. Хотя теперь, на пятый год, память о снах с галлюцинациями, преследовавшими ее во время болезни, была уже не так сильна, как в первые недели после выздоровления. Тем не менее иногда еще, особенно поздними вечерами, ей вдруг становилось страшно, и она боялась заснуть из опасения, что можно не проснуться и навсегда затеряться в том жестоком, похожем на смерть пространстве, в котором все сны превращались в кошмары. Но ей никогда не приходило в голову, что ужасы лихорадочного беспамятства могут преследовать ее и в бодрствующем мире. Ночь Рождения Зимы была переполнена кошмарами.
Она упала, когда Килан толкнул ее в открытые двери башни. А когда сумела подняться на ноги, то увидела, что щитник встал между Оризианом и инкаллимом. Она видела, как его обезглавили. Крик ужаса замер у нее на губах, и в этот момент какой-то дюжий торговец отдернул ее от двери, тут же захлопнул дверь и запер ее на засов. Крики и лязг оружия доносились даже через деревянную дверь.
— Прятаться! Надо спрятаться! — кричал торговец.
Небольшая группа испуганных горожан — счастливчики, оказавшиеся недалеко от дверей, — ринулась к лестнице. Торговец подгонял их, как пастух отару овец.
— Наверх, — кричал он.
Они начали карабкаться по лестнице. Торговец схватил Эньяру и настойчиво потащил за собой. Она видела его странные глаза, в них было нечто среднее между ужасом и яростью, и ей стало страшно. Она инстинктивно вырвалась из его хватки и устремилась в большой зал.
Там было пусто. Когда началось сражение, слуги бросились в кухню или кто куда, надеясь найти укрытие. В зале все осталось так, как было, когда все кинулись во двор, смотреть представление: в очаге горит огонь, на столах перевернутые кружки, на тарелках недоеденные куски мяса и ломаные хлебные ломти.
Она застыла, пораженная несовместимостью сцены прерванного праздника и неистового грохота, который доносился снаружи. Грохот в дверь башни напугал ее. Сначала она подумала, что кто-то еще ищет спасения, и хотела уже вернуться к дверям, но потом услышала грубые голоса с акцентом, который еле понимала, и у нее по спине прокатилась волна страха.
Оставалось утешаться тем, что закрытая на засов дверь выдержит. На какое-то время эта мысль помогла. Нужно найти какой-нибудь темный угол и спрятаться до тех пор, пока не появится возможность выйти. Она подавила слабый внутренний голос, который спросил, что будет, если возможности выйти не представится. И кроме того, она не ребенок, чтобы прятаться. Тем более что ей не давала покоя мысль о необходимости видеть и знать все, что творится во дворе. Там отец и Оризиан. Среди криков и звенящего лязга металла.
Эньяра поглядела на высокие окна зала. Они были высоко над полом, но если удастся подтащить к какому-нибудь из них скамью, встать на нее и подтянуться, то можно выглянуть во двор. Она схватила ближайшую скамью за конец и, морщась от усилий, потащила ее.
Окно разбилось, будто в него швырнули огромный камень. Осколки стекла брызнули во все стороны, и в их облаке появилась темная фигура. Эньяра отпрыгнула. Скамья выпала у нее из рук. Инкаллим приземлился на одно из огромных блюд, сбросил на пол еще несколько кружек и тарелок, закачался, как животное, балансирующее на шаре, но успел оглядеться. Обнаженные руки его по локоть были в крови. И тут он увидел Эньяру. Она приготовилась спасаться бегством.
Еще одна крупная фигура нарисовалась в окне и тоже спрыгнула в зал. Пока Эньяра отвлеклась на второго инкаллима, первый воин спрыгнул на пол. Она развернулась и бросилась к двери, но не успела сделать и нескольких шагов, как получила сильный толчок в спину. Ноги оторвались от земли, и она полетела прямо в жаровню, стоявшую у дверей. Падая, она задела ее плечом и, еще ошеломленная падением, почувствовала ужасный жар: жаровня рухнула на пол. Девушка откатилась в сторону от раскатившихся углей. У нее все кружилось перед глазами, но она успела заметить смутные очертания инкаллима, выросшего рядом с ней, и какой-то столбик желтого света, наверное, это пламя отразилось в клинке его меча. Она оказалась прямо у его ног, но он легко отскочил, и она его не задела. В тот же миг острие клинка уперлось ей в грудь, а сильная рука схватила за волосы, чуть не выдирая их с корнем. Голову задрали, а потом шлепнули обратно на пол, очень больно. Она почувствовала, как по затылку потекла кровь.
— Не шевелись, — приказал инкаллим.
— Отпусти меня, — вскрикнула она.
Потом ей завели руки за спину и подняли на ноги. Ее ноздри уловили запах дыма, крови и пота. Подошел второй инкаллим, захватил лицо девушки в ладонь и начал разглядывать, поворачивая ее голову из стороны в сторону. Потом хмыкнул и что-то сказал второму, Эньяра не поняла что. Судя по впечатлению, какое на него производили все ее усилия, он мог быть сделан из камня. Двое мужчин почти шепотом перебросились еще несколькими словами, потом подтащили ее к дверям башни. Потом оглядели лестницу. На ней было темно и тихо. Второй воин откинул засов на двери, и в башню ворвались инкаллимы с убийственно мрачными глазами и готовыми к крови клинками. Они метнулись вверх по лестнице. Эньяру вышвырнули во двор. Она прокатилась по всем ступеням, рухнула на булыжник и осталась лежать, от боли боясь шелохнуться. Кто-то грубо схватил ее и поднял на ноги. Она зажмурилась от яркого пламени, уничтожавшего конюшню. Вокруг конюшни валялись тела защитников замка. Лужи крови темно поблескивали, но то одна, то другая оживала во вспышках пламени. Весь двор заволокло дымом. Нескольких лошадей вывели из конюшни, и один инкаллим еле удерживал их. Животные испуганно топтались, ржали, отскакивали от языков пламени огромного пожара и отбрасывали дикие тени на стены. Возле стены была свалена небольшая куча трупов. В ее центре, сгорбившись, стоял на коленях ее отец. Как раз в тот момент, когда она его увидела, он вдруг резко дернулся и повалился на землю.
— Отец, — закричала она. Чьи-то руки больно стиснули ее запястья.
Направлявшаяся к ней группа инкаллимов заслонила дальнейшее. Они под руки тащили Иньюрена, у которого из раны на голове текла кровь, идти он не мог. С ними шел худой на'кирим, но таких Эньяра еще не видела.
Она начала лягаться и пинаться. Иньюрен поднял взгляд.
— Эньяра, — с трудом выговорил он.
— Молчи! — рявкнул на'кирим.
Они подтащили Иньюрена и Эньяру к лошадям. Инкаллимы опять появились из башни. Они двигались решительно, но без спешки. Эньяра поглядела на окна. В них было темно. Воины вскочили в седла, а связанных Эньяру и Иньюрена подкинули и перебросили через шеи лошадей перед всадниками. Порывы ветра разносили искры и дым по всему замку. У Эньяры жгло глаза. Лошадь дернулась, и Эньяра чуть с нее не соскользнула, но грубая и сильная рука поддернула ее обратно.
Все инкаллимы моментально собрались. Их было меньше, чем в начале схватки, но не намного. Одна из женщин выкрикнула несколько коротких команд, Эньяра их не поняла. Еще полдюжины инкаллимов сели на лошадей, и они тронулись к воротам. Остальные потрусили рядом с лошадьми, несущими Эньяру и Иньюрена.
Когда они ступили на мощеный брод, Эньяра почувствовала на лице холодок морского ветра и попыталась поднять голову, но приходилось слишком напрягать шею, потому что ее сильно подбрасывало на несущейся лошади. И все-таки ей удалось бросить взгляд на город впереди. Он был ярко освещен, но не праздничными кострами и факелами Рождения Зимы, это было более грандиозное освещение. Горели дома. Несмотря на топот копыт и плеск воды, до нее доносились громкие, пронзительные крики. В Колгласе шло сражение.
