В течение кратчайшего времени Давид так преуспел в занятиях, что удивился не только он сам, но и Арес, хотя «мастер меча» никогда вслух в этом не признавался. В один из дней сумасшедший дядюшка в фехтовальном зале натравил на Давида одновременно четырех рыцарей, и случилось то, на что никто не рассчитывал — меньше всего сам Давид, — бой длился не более пяти минут, и он его выиграл! То, что Давид все еще наивно воспринимал как собственную своенравную волю меча, а также все эти трюки и уловки, которые ему показал Арес за прошедшие дни, научили его многому: вихрем летать по залу и разоружать одного бойца за другим, причем он ухитрился не получить при этом даже царапины. Давид и сам поражался своей ловкости, выносливости и силе.
Лукреция следила за боем с довольной улыбкой. Давид слышал, как она говорила о нем с братом. Что он вскоре будет лучшим, так она сказала, и что им с его помощью удастся убить фон Метца.
Однако сам Давид не предполагал оставаться здесь долго, дожидаясь, пока действительно не станет лучшим. Он по-прежнему не верил в то, что когда-нибудь почувствует себя в «Девине» как в родном доме. И он вовсе не намеревался убивать Роберта фон Метца, чтобы добраться до каких-то святынь или ради других фанатических целей. Если он действительно должен убить его, то только по одной причине — отомстить за все те ужасные вещи, за которые был ответственен этот человек: за его, Давида, похищение вскоре после рождения, за ужасные события в аэропорту, за убийство Квентина…
Он, между прочим, поверил в то, на что ему всего лишь намекнула его мать. Позже Арес подтвердил, что этот сумасшедший магистр тамплиеров, считающий себя лучшим человеком на Земле и Спасителем мира, не колеблясь отправил на небеса дом Квентина вместе с монахом, чтобы таким образом уничтожить последние доказательства реального существования Давида. Хотя Давид, как и прежде, был зол на Квентина за чудовищную ложь о своем происхождении, в которой монах его взрастил, потеря Квентина причинила ему тем не менее непроходящую боль. Она словно проделала дыру в его сердце, которую никто другой уже никогда не сможет заполнить.
Но он молчал об этом. Его мать и ее брат могут думать что хотят… Он покинет «Девину» самое позднее тогда, когда все открытые счета будут проплачены, так как он так же мало хотел стать рыцарем ордена приоров, как и ордена тамплиеров. После того как он выполнит взятые на себя обязательства, он исчезнет и проведет остаток жизни, спрятавшись от этого мира в каком-нибудь буддистском монастыре. Или они вместе со Стеллой поедут куда глаза глядят и создадут собственную нормальную семью, в которой борьба поведется исключительно за приоритет той или иной телепрограммы или за то, кто первый займет ванную комнату, и борьба эта будет свободна от применения всякого рода физической силы.
Стелла…
Давид так сильно по ней тосковал. Прошло всего несколько дней с тех пор, как он видел ее в последний раз, но, несмотря на это, ему казалось, что он ничего не слышал о ней уже целые годы. Чувствовала ли она все это так же, как он? Был ли их поцелуй ее первым поцелуем, или перед ним были и другие? Играло ли это для нее существенную роль? Показался ли ей их поцелуй таким же незабываемо прекрасным, как ему? Любит ли она его так же сильно, как он ее? Снова это неожиданное чувство в его чреслах, но одновременно он неосознанным жестом хватается за четки, висящие на его голой груди. Он мог бы ей позвонить и задать все эти вопросы и сказать еще многое другое, потому что к этому времени Лукреция уже поставила ему телефон в гостевой комнате. Сделать это ему никто не запрещал.
Но хотел ли он этого?
Возможно, Стелла в ярости, что он исчез внезапно, не попрощавшись, и поэтому сразу же бросит трубку. В конце концов, она ведь ничего не могла знать о его похищении. Или она беспокоилась о нем, что в конечном счете означало, что она хотела бы его увидеть и убедиться в его хорошем самочувствии? Если правда то, что утверждают Лукреция и Арес, и фон Метц действительно посягает на его жизнь, тогда Стелла окажется в большой опасности, как только очутится рядом с ним. И что вообще он должен ей рассказать? Что он начал обучаться владению мечом? В доме своей матери, с которой познакомился всего несколько дней тому назад, а раньше даже не подозревал о ее существовании? Что он хочет еще некоторое время побыть здесь, чтобы довести до совершенства свою боевую технику, а затем отомстить магистру ордена тамплиеров, у которого на совести не только смерть его родного, но и его приемного отца — Квентина?
Все это звучало совершенно абсурдно. Ничего этого он не мог ей рассказать. Но он ей все же позвонит.
Давид встал, чтобы набрать ее номер — хотя бы для того, чтобы несколько мгновений слышать ее голос, если она ответит.
— Алло? — прозвучал заспанный голос из телефонной трубки.
— Стелла? — с трудом выдавил из себя Давид. Его горло было как будто сдавлено. Напряжение, в котором он находился из-за неизвестности ее реакции, было перенести труднее, чем то, что возникало в нем, когда Арес вызывал его на бой якобы для упражнений. — Стелла, это я… Давид!
По громкому шороху, послышавшемуся из трубки, он сообразил, что она мгновенно приподнялась и села в кровати.
— Давид?! — взволнованно вырвалось у нее. — Где ты?
— У меня все в порядке, не беспокойся, — ответил Давид, уклоняясь от прямого ответа и вздыхая с облегчением. Голос Стеллы естественно звучал изумленно, но нисколько не раздосадованно. — Я живу сейчас со своей семьей.
— Что?! — Стелла почти кричала. Лучше всего было бы в этот момент испуганно прикрыть ей рот ладонью. — Но ведь у тебя нет семьи! — убежденно заявила она. — Здесь была полиция…
— Поверь, все действительно в порядке, — успокаивая, перебил ее Давид. — Я не знаю, как тебе объяснить, но…
— А почему ты сообщаешь о себе только сейчас? Я так беспокоилась! — На этот раз она перебивала его и не давала ему высказаться, и теперь в ее голосе звучал упрек.
— Мне очень жаль, — ответил он честно. — Но в результате все вышло наилучшим образом.
— Наилучшим образом? — чуть не задохнулась от возмущения Стелла на другом конце провода, так что Давид испуганно отодвинул трубку от уха на несколько сантиметров. — Ты внезапно исчез, и мне отнюдь не казалось, что все складывается наилучшим образом.
Давид смущенно замолчал, подыскивая слова для подходящего извинения, которое не будет стоить ему головы.
Но прежде чем он смог что-либо сказать, все решила Стелла. Тоном, не терпящим возражений, тем, которым она командовала в прошлую пятницу, когда настояла на посещении больницы, она заявила:
— Я хочу тебя видеть!
Он рассчитывал, что она выскажет желание встретиться с ним и заботиться о нем, но стремительность и резкость, прозвучавшие в его словах, его и ошеломили, и в то же время тронули.
— В самом деле? — уточнил он.
— Да! В самом деле! Где ты находишься?
— Почему ты хочешь меня видеть? — спросил он, вместо того чтобы самому ответить.
«Потому, что я тебя люблю. Потому, что я без тебя скучаю. Потому, что ты мне нужен. Потому, что я не могу без тебя жить». Он хотел, чтобы она выбрала какой-нибудь из этих ответов.
Вместо этого она сказала:
— Потому, что я о тебе беспокоюсь. Потому, что ты мне нравишься.
Это было не то, о чем он думал, но все же это было начало. Давид улыбнулся:
— Я буду рад тебя видеть.
— Тогда объясни, где ты и когда мы сможем встретиться, — потребовала Стелла.
Он медлил. «Она ведь подвергает себя опасности, — предостерегал его голос разума. — И этой опасностью являешься для нее ты, пока жив фон Метц». Но желание Давида увидеть ее оказалось сильнее.
— Может быть, завтра, — ответил он. — Ты сможешь за мной заехать?
Теперь, начиная с пяти часов утра, вход в «Девину» охраняли стражники. Роберт считал себя терпеливым и выдержанным человеком, но просидеть почти целую неделю в пыльном автомобиле — это было испытание, и оно не могло не подействовать ему на нервы. Цедрик всегда был не слишком разговорчив и в продолжение почти тринадцати часов после того их разговора, если Метц не ошибся во времени, вообще ничего не сказал. По радио передавали одни и те же песни, а в ежечасных последних новостях он тоже не услышал ничего действительно нового, что помогло бы ему отвлечься. Пол «Туарега» под его ногами, затекшими от полной неподвижности, был к тому же усеян пустыми стаканчиками из-под кофе и прочим мусором. Он чувствовал себя грязным, от него воняло, потому что простая питьевая вода в смеси с минералкой в пластиковых флягах не могла заменить ванны или душа.
Короче говоря, его терпение давно лопнуло и лучше было бы ему уехать, но, после того как они потерпели поражение два или три дня тому назад, в нем оставалось еще его неодолимое упорство, помогавшее ему и дальше сидеть рядом с шофером на своем сиденье, с которым он давно уже малоприятным образом сросся, и хранить молчание, пристально глядя через стекло на «Девину».
