— Да чтоб тебя! — донеслось из кабины. — Эй, чело-вече, уснул, что ли?
Ноги еще подгибались, тряслись руки. Держась за стену, я добрался до кабины и спросил:
— Приехали?
— Ага, как же. Ты совсем глухой? Стучит сзади. Теперь точно приехали, я ж те говорил гайку тогда хорошо ключом держать, а ты? Все, тормозимся, снова в редуктор полезу.
Впереди слева высились развалины — часть древней дороги из бетона и асфальта. В наши времена никто бы не смог построить такое: дорога сначала шла по земле, затем изгибалась и на толстых опорах взлетала ввысь, где снова становилась горизонтальной… И обрывалась зубьями изломанного асфальта, кусков бетона и торчащей арматуры. Под этим местом на земле далеко внизу лежала груда осыпавшихся обломков.
— Ты собираешься въехать на самый верх? — спросил я.
— Собираюсь? Уже въезжаю!
Чак лихо повернул, «Каботажник» накренился и вкатил на крошащийся асфальт.
— Если там встать, вокруг далеко видать будет, никто к нам не подскочит незаметно.
К педалям под рулевым колесом были привязаны высокие деревянные колодки, чтобы карлик мог дотянуться ногами, сидя в кресле, предназначенном для человека обычного роста. Он вдавил газ, и «Каботажник» покатил по древней дороге, лавируя между пластами вздыбившегося асфальта. Пейзаж за боковым окном ушел вниз, а потом его вообще стало не видно. Сквозь рокот двигателя доносились скрежет и стук в редукторе.
— Осторожно, — сказал я, упираясь ладонями в лобовое стекло. — Тормози, не проедешь.
— Не учи водилу, управила! — И Чак увеличил скорость.
Впереди была широкая темная трещина, которая вела куда-то в крошащиеся, заполненные погнутой арматурой недра древней дороги. Под днищем громко стукнуло, потом еще раз, сзади. «Каботажник» содрогнулся.
— Прости, малыш! — крикнул Чак, задрав голову, словно обращался к кому-то большому. — Скоро в больничку попадешь, Бурчун тебя обследует, полечит… Да и новую одну вещь тебе привинтит, слышь, а? Я с Бурчуном на этот счет давно столковался, уже и заплатил, он два сезона мне ее мастырил… Ну, лады, вроде приехали.
Он повернул, нажав тормоз, и «Каботажник», с которым карлик так ласково разговаривал, стал боком к краю дороги.
— Заглушу движок, — решил Чак, потянув на себя рычаг. — Совсем горючки мало.
— Есть у тебя здесь бинокль? — спросил я.
— Есть ли у меня бинокль? — Он полез из кресла. — «Каботажник» мне дом родной, человече! Дом на колесах да с крыльями, других домов у Чака нет. Я здесь сплю, я здесь ем, живу я здесь, короче! Ясно, у меня здесь есть бинокль. И не только бинокль.
Когда двигатель смолк вместе с шипением тормозной системы, стал слышен шум ветра — на верхотуре он дул вовсю. Отпихнув меня, Чак побежал в кормовой отсек.
— Быстрее давай, — сказал я, подходя к двери.
— Не подгоняй, не мание! — крикнул он в ответ. Сдвинув створку, я спрыгнул и прикрыл глаза рукой.
Было очень светло и просторно; теплый, почти горячий ветер дул непрерывно. Солнце висело в зените, по небу плыли пышные белые облака.
В проеме появился Чак с разводным ключом и биноклем. Сунув его мне, спрыгнул и поспешил к задней части самохода, прокричав на ходу:
— Смотри тока хорошо! И сразу мне говори, ежели чего углядишь.
Он опустился на колени у колеса, покряхтел, потирая загорелую шею, и полез под автобус. Я направился к тому месту, где дорога обрывалась, уселся на далеко торчащий вперед кусок бетона, свесив ноги, поднял бинокль.
Отсюда открывался вид чуть не на всю вершину Крыма. Каменистые пустоши, поля, холмы, рощицы и пустыри с редкими развалинами тянулись во все стороны, теряясь в голубой дымке. Далеко впереди темнело Инкерманское ущелье, от него к нам ползли клубы пыли.
Я подкрутил окуляры, посмотрел на мутную завесу и крикнул, не оборачиваясь:
— Чак!
Возня под автобусом прекратилась.
— Чак! — повторил я.
— Только не говори, что нас окружает стая мутафа-гов, — раздалось за спиной.
— Хуже. Иди сюда.
Встав рядом, карлик приложил ладонь козырьком ко лбу.
— Ну чё там?
Я поднялся на ноги и протянул ему бинокль. Чак долго смотрел в него. Горячий ветер подул сильнее, и я присел на корточки, ухватившись за бетон.
— Едут, гады. Целая армия едет, — наконец сказал он. — Мотовозы там у них… Много мотовозов, однако. И еще техника всякая. И автотаран, 'Чтоб ограду херсонскую продолбать.
— Это значит, что они выступили сразу вслед за нами.
— Ага, и знаешь, кто виноват? — Карлик повернулся и ткнул в меня биноклем. — Ты! Ты и твои похождения в ущелье! Твою же ж мать, что ты опять там натворил у них?! От неуемный человек!
— И еще это значит, — добавил я, — что мы движемся прямо перед ними.
Чак подергал мизинцем за серьгу.
— Так… так… — пробормотал он, пятясь. — И деваться нам некуда. Ежели в мастерскую до вечера я «Каботажника» не загоню, встанем посреди Крыма и тогда можем сразу себе могилы копать. — С этими словами он развернулся и побежал назад.
Выпрямившись, я зашагал к автобусу.
* * *
— Святой мутант, ну, некуда деваться! Ремонт срочно нужен, без ремонта «Каботажник» в любой момент встанет. И горючки нет почти… И не взлететь щас… Надо в Херсон-Град въезжать — и это прямо перед тем, как на него гетманы нападут!
Солнце сползало к горизонту. «Каботажник» катил между скалами, длинная тень скользила по камням сбоку. Под днищем громко дребезжало, мотор глох уже трижды, и Чак со страшными проклятиями запускал его. Он дважды заставлял меня перекидывать гофрированные шланги между баками, стоящими вокруг трубы в центре отсека, и теперь из того, в котором еще оставалась солярка, доносилось приглушенное хлюпанье, какое бывает, когда остатки воды утекают в трубу.
— Хорошо хоть почти приехали. Щас за скалами этими пустырь начнется городской.
Сидя на лавке возле кабины и протирая ветошью втулку, которую Чак снял, отключив привод на воздушный винт, я спросил:
— Что Херсон-Град вообще собой представляет?
— Город-базар, тем и живет, — пояснил карлик. — И стоит он на месте, где, говорят, до Погибели большие железные авиетки опускались.
— Что опускалось?
— Ну, как у небоходов, у них лее не токмо дирижабли вроде моего «Каботажника», у них еще авиетки есть.
Он оглянулся на меня и добавил с деланым сочувствием:
— Не помнишь, болезный? Эк тебя по башке-то приложили. Ну, навроде птиц они, понимаешь? Только из дерева да этого… люминия всякого. Корпус такой, в нем пилот сидит, по бокам крылья, впереди пропеллер крутится. Движок там, лонжероны разные. Летают, Быстрее, нежели дирижабли, гораздо быстрее, но зато в воздухе долго держаться не могут. Дирижабль, понимаешь, легче воздуха…
— Как это? — не понял я. — Что ты плетешь?
— А и не плету я, малый! — тут же взвился Чак. — Это паук паутину плетет, а я дело говорю! Ты слушай и не перебивай старших! О чем я? Да! Дирижабли легче воздуха, если в совокупности брать всех составляющих, включая газ, который в баллоне, понимаешь ты? А авиетки — они по-любому тяжелее, в них совсем газа нет, только подъемная силища, которую пропеллер создает с крыльями. Потому они не могут просто так висеть, а только двигаться, носиться туда-сюда как оглашенные. Для этого им горючки нужно немерено. Соответственно, они легкие, юркие, а все равно подолгу не летают. Но! Я ж сейчас не о том совсем. Вроде у древних были такие авиетки, называемые самыми-ле-тами… нет, само…
— Самолет, — сказал я. — Самолеты, так они назывались. Меня этому учили.
— Кто учил? — удивился Чак. — Правильно говоришь — самолеты. Откедова это слово знаешь?
Я пожал плечами, проверяя, хорошо ли почистил втулку.
— Учитель мой. То есть я так думаю… управителя ведь в детстве должны были обучать? Должны. Ты не слышал такое имя: Орест?
Чак покачал головой.
— Откуда ты его взял?
— Всплыло в голове, уже когда из ущелья сбежали. А еще пару раз вспоминался такой старик худой. Может, это он и есть? Короче, я всякие слова старые иногда вспоминаю: термоплан, самолет, автобус. И мне кажется, что им меня выучили в детстве, ну как будущего управителя.
— Так ты ж не управитель вроде как?
— В том-то и дело: иногда мне кажется, что нет, а иногда…
— Ладно, я ж не о том. А, тощие, пошли прочь отсюда!
К автобусу выскочили несколько облезлых песчаных шакалов, дикие глаза их горели злобой, из розовых пастей летела слюна. Заливаясь лаем, шакалы метнулись к машине сбоку, и Чак крутанул руль им навстречу. «Каботажник» накренился, вильнул, под бортом раздался визг, потом еще более злобный лай.
— Я думал, их панцирники давно всех перегрызли, — проворчал Чак, добавляя газу. — Но между скал еще живут. Так, про что я? Да, у людей до Погибели были такие большие железные авиетки, самолеты то бишь.
