Проспект, отделяющий Баб-Сбаа от Сафсафи, простреливается с блокпоста, поэтому переехать из квартала в квартал именно здесь можно только так. Это место здесь прозвали shari al-maout, «улица смерти».
Заходим в дом, где собираются активисты Сафсафи — нечто вроде штаб-квартиры. В глубине — хорошо натопленная комната с тремя ноутбуками и выходом в сеть. Пока я пишу, а Райед разбирается с почтой, двое молодых парней молятся.
18 часов. Пришли военные, которые командуют подразделениями Свободной армии в этом квартале. Они интересуются, кто мы такие и что здесь делаем. Райед объясняет.
Ребята не хотят, чтобы мы публиковали фотографии здешних блокпостов, потому что этот квартал еще не полностью освобожден, и не следует создавать ложного впечатления. «Не полностью освобожден» означает, что здесь еще присутствуют силы безопасности и есть их посты, в отличие от Баба-Амра, где внутри квартала их нет. «Вы предполагаете атаковать их блокпосты и выбить оттуда противника?» — «Да, inch’Allah». Стычки там-сям происходят ежедневно. Вначале правительственные войска и shabbiha входили в квартал и нападали на манифестантов. Когда Свободная армия стала оказывать сопротивление, силы режима начали использовать против нее бронетехнику. Чтобы ее остановить, САС пришлось возводить свои заградительные посты. Теперь у нее есть и РПГ. Так сказать, легкий тактический размен. Потому что они считают, что «коктейль Молотова» против бронетехники бессилен.
В квартале базируется семнадцать боевых групп повстанцев различной численности. Абу Аммар — молодой парень, с худым, изможденным лицом и реденькой бородкой. Он — штатский, но командует группой в тридцать человек.
Кто-то из офицеров жалуется, что бойцы в Баб-Сбаа не экономно расходуют боеприпасы. Каждый вечер солдат правительственных войск, подойдя к границе квартала, выпускает очередь из гранатомета и убегает. В ответ бойцы САС разряжают магазины в пустое пространство. «Это же глупо, и абсолютно ничего не дает».
Самое неприятное, на их взгляд, это снайперы. Ночью, заметив в квартале какое-то движение, они стреляют. Люди не могут выйти на улицу. Из-за этого некоторые уезжают из квартала.
Армейские блокпосты размещаются в домах, откуда выселены жители. Снаружи они обложены мешками с песком, вокруг расставлена бронетехника. Близко подойти непросто. Ночью на пост заступают снайперы. Те, кто жил по соседству, были вынуждены уехать: оставаться слишком опасно. Но с тех пор, как позиции Свободной армии укрепились — это случилось месяца полтора назад, — многие вернулись. У САС — десяток блокпостов в старом городе, Хомс al-qadimeh: Баб-Сбаа, Сафсафи, Баб-Дриб, Баб-Худ, Баб-Тедмор, Баб-эль-Маздуд. В этой же зоне располагаются десятка полтора постов сил безопасности.
Путаница переулков, скопление старых, облупившихся домишек. Один из офицеров: «Специфика старого города в том, что там проживает много христиан. На улице Хамидия — это торговый район, населенный христианами, — у Свободной армии с местными жителями сложились хорошие отношения. Двадцать дней назад правительственные силы атаковали, заняли улицу и оборудовали там свои посты. Христиане жалуются: передвигаться спокойно они больше не могут, солдаты плохо обращаются с женщинами, а ночью вообще страшно выйти. Многие хотят уехать, но САС пытается их убедить остаться, обещая отбить свои позиции».
Разговор с одним из офицеров, его зовут Абу Лаиль, что в переводе означает «отец ночи»: «Христиан в Свободной армии нет, они держатся нейтрально. Участвуют в манифестациях, но за оружие не берутся. Они здесь — меньшинство и боятся репрессий со стороны режима. Но их кварталы власти не трогают».
В 19 часов — вечерняя манифестация в Сафсафи. Немногочисленная: на маленькой площади собралось, наверное, человек сто, но энергия, которую она излучает, та же, что и везде. Особенно это касается молодежи и детей. Вокруг меня собираются молодые люди, им хочется поговорить, хотя их знание английского ограничивается пятью словами. Каждый показывает шрамы от пуль или синяки от ударов дубинкой. Один рассказывает, что снайпер из крепости убил его брата — просто так. Как только мы где-нибудь появляемся, нам тут же хотят рассказать все.
Ведущий, молодой парень с четками в руках, стоящий на лесенке, оказался неплохим певцом. Когда его сменяет другой, ведущий подходит ко мне. Его английский — в зачаточном состоянии, но понять можно: «Next week I go Saudi Arabia. Please do not show face. Wednesday I go. Face big problem»[69]. Другой парень: «Assad Army see us, shoot. This why we here. We can’t go wide road. They shoot»[70]. Тот же лозунг, что и везде: «No-fly зона, международная поддержка».
* * *
В компьютере одного из активистов смотрим фотографии всех документов, виз и разрешений некоего Пьера Энрико Писсинена, бельгийского журналиста (уроженца Жамблу), въехавшего в Сирию по официальной визе и однажды под вечер отставшего от группы, чтобы попасть в Хомс. Маленький клип, снятый в Баяде, где он по-французски объясняет, что он здесь делает.
21.30. Абу Айхам — молодой человек, который немного говорит по-французски: мы пришли посмотреть его подпольную типографию. Она совсем не похожа на подпольные типографии времен французского Сопротивления: ручной печатный станок Марка Барбеза или типография «Minuit»[71]. У Абу Айхама — компьютер, подключенный к мощному цветному принтеру Encad 736, который способен печатать на пластмассовых листах шириной 90 см. Здесь делают плакаты и транспаранты для манифестаций, с лозунгами и карикатурами, к примеру, на Башара Асада: на дисплее как раз красуется его портрет с головой, похожей на выкрученную из патрона лампочку. А внизу подпись: «Я мыслю, следовательно, я — осел».
Плакат, который они печатали, когда мы пришли, предназначался для блокпоста САС. Под логотипом надпись: «Офицеры и солдаты правительственных войск, мы призываем вас присоединиться к Свободной армии, чтобы защитить свой народ».
На улице — непрекращающаяся стрельба из крепости. САС не отвечает. Это — раздражающий фактор. Однако, уточняет один из ребят, из-за него регулярно гибнут люди, причем часто те, кто не имеет ничего общего с революцией.
Этот же парень показывает нам пачку банкнот по пятьсот сирийских ливров. Деньги — грубая подделка, что видно невооруженным глазом. Их ему выдали в банке, и он никак не может понять, что бы это значило.
Мы выходим на улицу и направляемся к ближайшему блокпосту. Двое бойцов греются у жаровни. У одного из них прицел ночного видения, я прошу посмотреть. Такой прибор я держу в руках впервые, ощущения — удивительные: все видно, как днем, но в зеленом цвете. Изображение четкое, туман не мешает. И тут вдруг начинаешь понимать, что эти типы напротив видят все: ночная тьма ничего не скрывает.
Я спрашиваю: нельзя ли сходить с этим прибором взглянуть на знаменитую крепость, которой я так и не видел. Нас ведут в переулок слева от блокпоста. И ровно в тот момент, когда мы в него входим, раздается громкий взрыв, совсем рядом. Крики, тревога. «Мудрец, в понимании перипатетиков, не свободен от душевных потрясений, но он с ними справляется» (Монтень). Раненых нет. Мы продолжаем свой путь, только Райеду пришлось вернуться, чтобы фотографировать. Стучимся в дверь одного из зданий, и Абу Лаиль ведет меня на крышу, на пять этажей выше. Надо быть предельно внимательным: крепость находится с одной стороны, армейский пост — с другой. Даже без прибора ночного видения открывшаяся картина завораживает своей нереальной красотой: океан хаотичного скопления крыш, там и сям подсвеченных редкими, случайными огнями, оранжевый от тумана и утыканный остроконечными минаретами. Абу Лаиль пытается показать мне блокпост, но я не вижу его даже с прибором. Крепость находится с другой стороны — гораздо ближе, чем я думал: она вздыбилась огромной, тяжелой, темной массой и ощетинилась торчащими из нее антеннами и сучьями соседних деревьев. До нее — метров триста, не больше. После краткого осмотра крепости мы спускаемся, здороваясь с жителями, вышедшими на лестничную площадку. На одном из этажей молодой человек, стоя на стуле с зажатым в зубах карманным фонариком, ковыряется в распределительном щитке. На улице все спокойно. Я возвращаюсь домой, а Райед остается снимать.
Как я уже понял, дом, где мы остановились, это не только штаб-квартира активистов, но и опорный пункт Свободной армии. Одна из комнат заперта на висячий замок, но дверь — стеклянная, и через тонкую занавеску можно разглядеть, что там хранится их арсенал — два РПГ, десяток калашей, несколько М-16.
Вслед за нами появляется активист с разбитым РПГ: гранатомет только что взорвался. Обломки еще пахнут кордитом. Райед, вернувшись, рассказывает мне, что его разорвало возле стены старого города, поэтому разрушений нет, если не считать того, что у грузовика «судзуки» полопались стекла. Рядом находится арка, прикрытая мешками с песком: солдаты правительственных войск, видимо, решили, что это — пост САС.
