их силы перед предстоящими трудами.
Затем Элфодд повел их в комнату Мерлина, где ждала Харита. Она увидела монахов и, думая, что они пришли совершить обряд над умирающим, закрыла лицо руками.
— Успокойся, сестра, — сказал Элфодд, — не думай о худшем, но надейся, ибо эти люди пришли нам помочь. Мы не полагаемся на плоть и кровь. Противник наш силен, и мы должны быть сильнее. За три дня, Харита, мы не смогли ослабить злодейские чары, и я призвал этих добрых братьев помочь нам в нашей борьбе.
Харита кивнула. В глазах ее стояли слезы.
— Теперь иди, — сказал Элфодд, — и отдохни немного. Вернешься, когда восстановишь силы.
Он сделал мне знак, чтобы я проводил Хариту.
— Идемте, госпожа моя, — сказал я и взял ее под руку. Она не противилась. Я проводил ее до опочивальни, зашел на кухню, велел принести еды и вернулся посидеть рядом, покуда она ест, а заодно проследить, чтобы она легла.
Харита лишь взглянула на еду и отодвинула миску. Я придвинул ее обратно.
— Непременно надо что-нибудь съесть. — Мне больно было видеть ее муки. — Ему не станет лучше оттого, что ты себя заморишь. Ешь.
Она неохотно взяла деревянную миску и начала мешать похлебку, потом поднесла ложку ко рту, разжевала и проглотила кусок. Не думаю, что она ощущала вкус, но это было неважно. Ложка следовала за ложкой, и скоро миска вернулась на стол — пустая.
Харита встала и слабо улыбнулась.
— Мне немного лучше. Спасибо, Пеллеас. Теперь я посплю. — Она повернулась к ложу.
— Я уйду, чтобы ты могла лечь, — сказал я, направляясь к двери, — а потом зайду и посижу еще.
— Пожалуйста, не заботься обо мне, лучше побудь с Мерлином.
Я тут же вернулся в комнату. Братья стояли на коленях, а Элфодд переходил от одного к другому с чашей и хлебом. Причастив их, он подошел ко мне. Я преклонил колени и принял из его рук хлеб и вино.
Потом все двенадцать встали, подняли ложе с Мерлином и вынесли его на середину комнаты. Каждый взял по свече из тех, что зажгла Харита, и по кадильнице, которую Элфодд зажигал от свечи. Держа свечу в одной руке и кадильницу в другой, братья окружили ложе, опустились на колени и склонили головы. У некоторых неслышно шевелились губы. Комнату наполнил сладкий аромат ладана, дым завитками поплыл в неподвижном воздухе.
Я встал в дверях на тот случай, если добрым братьям что-нибудь понадобится.
Через несколько мгновений аббат Элфодд начал читать латинскую молитву, и братья один за другим присоединились к нему. Я плохо знаю ученый язык, но кое-как разобрал, что они просят Веемогущего явить Свою мощь и спасти Своего раба.
Я слушал и постепенно понимал, что молитва на самом деле — предложение жертвы: каждый был согласен занять место Мерлина, лишь бы освободить того от страшного сна.
Я дивился их вере. Каждый готов был отдать за Мерлина жизнь. Растроганный их любовью, я упал на колени и, распростершись на полу, стал повторять в душе суть их молитвы: "Великий Свет, отдаю себя ради моего брата. Восстави его, молюсь и, если за жизнь надо отдать жизнь, прошу, возьми мою".
Так я молился снова и снова, пока молитва не перешла в литанию, рвущуюся из глубины души и растекающуюся благовонным фимиамом у Господня трона.
Не знаю, как долго я так лежал. Я не ощущал ни хода времени, ни чего-то другого. Казалось, человеческий мир перестал существовать, бесчисленные узы, связывающие душу, ослабели, и я обрел полную свободу. Остались лишь голоса монахов, аромат ладана и молитва в моем сердце.
Я заметил легкое движение света. Пахло горячим воском. Я решил, что свеча догорела и поднял голову. В этот самый миг послы- шалея звук, который иногда издает арфа от дуновения ветра.
Воздух слегка заколыхался, словно задетый оперенным крылом. Я почувствовал прохладу на лице и мед на языке. Ноздри мои наполнило неведомое благоухание.
В тот же миг появилась дева в развевающейся белой одежде, высокая и дивно прекрасная, с волосами цвета солнца и молочно-белой кожей. Глаза ее были, как самый лучший нефрит, зеленые и глубокие, губы — цвета спелой вишни. Высокое чело украшал венец из золотых дисков, и каждый сверкал золотым солнцем. Тонкий стан опоясывала цепь из ярких золотых дисков.
Я не помню, открывалась ли дверь — открывалась, наверное, — и все же мне показалось, что дева просто возникла среди нас.
В руках дивное видение держало серебряный поднос с чашей, накрытой белым шелком, тонким и легким, как облако. Чаша под шелковым покровом сияла ясным и ровным светом.
Без единого слова девица приблизилась к ложу, на котором лежал Мерлин. Добрые братья и настоятель Элфодд в изумлении отпрянули; одни осеняли себя крестным знамением, другие стояли на коленях, низко склонив головы.
Я лежал, как оглушенный, и смотрел на деву; чтобы отвести взгляд, мне пришлось бы вырвать свои глаза. От изумления и восторга сперло дыхание, я думал, сердце мое разорвется. Иисусе Сладчайший, ничего прекрасней и страшней не было в моей жизни!
Дева стояла у ложа, с бесконечным состраданием глядя на спящего, умирающего Мерлина. И тут она заговорила — слова снежным пухом слетали с ее губ.
Она сказала:
— Мерлин, твой сон окончен. Теперь проснись, дорогой друг, труд твой не завершен.
При этих словах девица подняла руку и сняла с чаши покров. В тот же миг чаша вспыхнула, как полуденное солнце, и засияла слепящим светом. Я не мог его вынести и закрыл руками глаза.
Когда я решился их открыть, света уже не было; чашу снова скрывал покров. Девица улыбнулась и легонько коснулась лба Мерлина.
— Встань, — сказала она. — Ты исцелился.
В этот самый миг снаружи раздался рев — шум проносящегося ураганного ветра. Дворец содрогнулся; где-то стукнула, закачавшись на петлях, дверь. И в шуме ветра я различил вой — вой зверя, которому копье охотника вошло в грудь, но пронзительный и бескровный. Так воет неземнородная тварь.
Мерлин, бледный и исхудавший, открыл глаза и сел. Свободный от злых чар мой хозяин в недоумении озирал собравшихся. Потом, поняв, что к чему, он закрыл лицо руками и зарыдал.
Глава 10
С воплями радости мы кинулись к нему. ”Мерлин исцелился! Чары разрушены! Слава Искупителю-Богу! Мерлин жив!”
Наши крики звенели под потолком и эхом разносились по дворцовым коридорам.
