– А что мы будем смотреть в «Олимпии»?
– Конечно, Аргентину! Надеюсь, вы любите фламенко?
Она рассмеялась:
– Вы думаете, что я пресытилась русскими танцами и мне пора сменить обстановку? Мысль в самом деле неплохая.
Появление графини в прославленном зале незамеченным не осталось. Поверх черного бархатного платья с длинными рукавами, спереди закрытого до самой шеи, но оставлявшего обнаженной почти всю спину, она накинула нечто вроде короткого домино из той же ткани, завязывавшегося у подбородка большим бантом из черного атласа. На фоне платья сияла брошь из бриллиантов и жемчуга, на правой руке Тани звенели такие же жемчужные с бриллиантами браслеты, левую украшал один-единственный бриллиант, который Альдо уже видел днем.
«Она и правда очень хороша, – подумал венецианец, на мгновение залюбовавшись тонко очерченным профилем, склоненным над программкой. – Но почему она так печальна?» Ему и в самом деле показалось, будто ее нежные прелестные губы едва приметно дрожат. Неужели он расстроил ее, пригласив на это представление?
Занавес поднялся, открыв декорацию: залитая жгучим солнцем испанская улица, по которой взад и вперед разгуливали прохожие. Вскоре показалась и высокая, кажущаяся еще выше от многочисленных оборок на шлейфе ее черно-красного севильского платья фигура прославленной танцовщицы. Аргентину нельзя было назвать настоящей красавицей, ее ослепительно белые зубы, в которых ей нравилось держать алую розу, слишком выпирали, но, когда послышался треск кастаньет, и ему ответил перестук каблучков, и оборки разом взметнулись вверх и закружились, Морозини забыл о своей спутнице, отдавшись ритму танца. Эта женщина, эта Аргентина, поистине обладала даром околдовывать толпу, и каждый из номеров ее программы завершался громом аплодисментов...
Когда начался антракт и в зале зажегся свет, Альдо пришлось спуститься с облаков, и тут он увидел, что Таня не только не аплодирует, но, кажется, даже скучает.
– Вам не нравится? – спросил он.
– Нет, – вздохнула графиня, устало пожав плечами. – Никогда мне не понять, почему смотреть на эту женщину сбегаются такие толпы. Она до того безобразна...
– Согласен, но ее огромный талант заставляет об этом позабыть!
– При условии, что вам нравится такая музыка, а вот я ее не люблю.
Альдо немедленно вскочил и подал спутнице руку, помогая встать.
– В таком случае мы немедленно уходим! Но вам следовало сказать мне об этом раньше. Я никогда не привел бы вас сюда. Мне же хотелось доставить вам удовольствие, – в виде извинения прибавил он.
– Мы еще недостаточно хорошо знакомы для того, чтобы вы узнали мои вкусы. И потом, я очень проголодалась!
– Тогда едем ужинать!
– Не рановато ли?
– Какая разница! Не выгонят же нас из-за этого на улицу, и столик у нас заказан. Вокруг будет чуть поменьше народу, только и всего!
– Лично я на это жаловаться не стану. Больше того, я вообще предпочла бы маленький кабачок в тихом местечке...
– В таком виде? Да в ваше тихое местечко мгновенно собрались бы толпы. Но, если вам не нравится «У Максима», мы можем пойти куда-нибудь еще.
Графиня прижала к себе руку Альдо, на которую опиралась, и с улыбкой ответила:
– Нет-нет, все прекрасно! Не обращайте на меня внимания: иногда я, по-моему, немного схожу с ума...
– Вам это так идет!..
Видимо, так подумал и Альбер, пузатый и прославленный, метрдотель знаменитого ресторана, когда они появились на пороге. Он незаметно окинул молодую женщину оценивающим взглядом, нескрываемо повеселел и поздоровался с Альдо, как с хорошим знакомым, после чего провел пару к столику, стоявшему на самом виду в зале, который резное красное дерево, медь и красная кожаная обивка сидений превратили в шедевр стиля «модерн», Морозини прошептал:
– Графиня предпочла бы тихий уголок, Альбер!
– О, как жаль! Тем более что у нас не так много тихих уголков.
Альбер все же проводил их к угловому столику, и Таня с довольной улыбкой наконец уселась.
– А теперь я бы выпила глоточек шампанского! – вздохнула она, стягивая с рук длинные, выше локтя, черные перчатки.
Пока Альдо обдумывал меню, Таня рассеянно поглаживала то браслеты на левой руке, то бриллиант на правой, и, казалось, ее мысли снова унеслись куда-то далеко.
– Вы ведь действительно любите драгоценности, не так ли? – спросил Морозини, понаблюдав за ней несколько минут.
– Да, просто обожаю! Это самое прекрасное из всего, что создали земля и люди!
– О, как вы безжалостны к человеческому роду! Не хотите ли рассказать мне о тех драгоценностях, которые ищете?
– Хочу, но сделаю это позже, если вы ничего не имеете против. А сейчас... Знаете, мне весь день не терпится задать вам один вопрос: что вы сделали с той жемчужиной, которую я сегодня видела у Феликса? Вы так быстро ее спрятали...
– Просто снова убрал в сейф.
– Вы приносили ее Феликсу для того, чтобы он ее купил?
– Не совсем так. Чтобы показать ее.
– А кому она принадлежит? Она ваша?
– Нет, не моя. Что касается имени владельца, мне не давали разрешения его называть. Может быть, вам известно, что это один из законов нашей профессии: мы должны хранить тайну, если нас не освободят от этого обязательства. В данном случае этого не произошло.
– Как жаль! Я только мельком успела ее увидеть, и мне очень хотелось бы всласть ею полюбоваться. Я и не думала, что может существовать еще одна такая же огромная жемчужина, как «Peregrine». У нее есть имя?
– Да. «Регентша»!
– Мило...
Таня потребовала устриц, но, прежде чем приступить к ним, принялась осторожно поддевать вилочкой каждую устрицу на своей тарелке.
Это позабавило Морозини.
– Жемчуг ищете?
– Всегда может внезапно повезти. С одной моей подругой такое однажды случилось.
Зал постепенно заполнялся мужчинами во фраках и смокингах и дамами, усыпанными драгоценностями. Таня наконец решилась попробовать устриц, но, внезапно закашлявшись, закрыла лицо салфеткой и вскочила с места.
– Извините, – приглушенным голосом пробормотала она. – Я... я сейчас вернусь!
И так быстро убежала в туалет, что Альдо едва успел подняться с места, чего требовали правила хорошего тона. Нет, вечер явно не удался! Все решительно идет не так, как надо! Морозини тоже отодвинул тарелку, закурил и принялся ждать...
Ждать ему пришлось довольно долго, и он все сильнее нервничал. Докурил уже вторую сигарету, но Таня так и не появилась. Скорее раздраженный, чем встревоженный, он уже хотел пойти взглянуть, в чем дело, когда к его столику приблизился Альбер, который сообщил, что прекрасная спутница Альдо просит ее извинить, ей вдруг стало нехорошо, и, поскольку ее недомогание никак не проходило, она решила вернуться домой.
