– Вы запомнили их машину?
– Да нет. Для меня все машины одинаковые.
– Белый «Кадиллак»? Спортивная машина?
– Нет. Белый «Кадиллак» или спортивную машину я бы запомнила.
– Кто-нибудь еще?
– Пожилой человек заходил. Худой такой. Лет семьдесят с хвостиком. Теперь я припоминаю, что вот он как раз приехал в белом «Кадиллаке». К Даги много народу приезжает. Я не всегда обращаю внимание. Не заметила никого подозрительного, кроме этих женщин с ключом. Я так хорошо их запомнила, потому что у старшей были какие-то необычные глаза. Злые и безумные.
Я поблагодарила миссис Бельски и дала ей свою визитку.
Оказавшись снова с Рейнджером в машине, я принялась думать о лице, которое Лунатик видел в окне в ту ночь, когда в него стреляли. Тогда это показалось столь невероятным, что я не обратила на его слова особого внимания. Он не узнал лица и не смог его как следует описать. Запомнил только страшные глаза. Лунатику также однажды звонила женщина и обвинила его в том, что у него есть что-то, принадлежащее ей. Кто знает, может, это и была женщина с ключом. А откуда у нее ключ? Скорее всего, от самого Даги.
– Что теперь? – спросила я Рейнджера.
– Теперь будем ждать.
– Я никогда не умела ждать. У меня другое предложение. Давай используем меня в качестве приманки? Я позвоню Мэри Мэгги и скажу, что у меня есть то, что они все ищут, и я готова поменять это на Лунатика. И попрошу ее передать мои слова Эдди Дечучу.
– Ты думаешь, Мэри Мэгги имеет с ним связь?
– А вдруг?
Морелли позвонил через час после того, как Рейнджер завез меня домой.
– Ты будешь чем? – заорал он.
– Приманкой.
– Господи.
– Это неплохая идея, – сказала я. – Мы сообщим всем, что у меня есть то, за чем они гоняются…
– Мы?
– Рейнджер и я.
– Так, значит, Рейнджер.
Я мысленно представила себе, как Морелли сжал зубы.
– Я не хочу, чтобы ты работала с Рейнджером.
– Так это моя работа. Мы оба охотимся за сбежавшими преступниками.
– Я также не хочу, чтобы ты этим занималась.
– Знаешь что? Я тоже не в восторге, что ты полицейский.
– По крайней мере, я действую в пределах закона, – осадил меня Морелли.
– Моя работа такая же законная, как и твоя.
– Но не в тех случаях, когда рядом Рейнджер, – заявил Морелли. – Он псих. И мне не нравится, как он на тебя смотрит.
– И как он на меня смотрит?
– Так же, как я.
Я едва сдержалась. Дыши глубже, сказала я себе. Не впадай в панику.
Я избавилась от Морелли, сделала себе бутерброд с арахисовым маслом и оливками и позвонила сестре.
– Меня беспокоит вся эта возня вокруг свадьбы, – сказала я. – Если ты не смогла продержаться замужем, то чего ждать от меня?
– Мужчины на все реагируют неправильно, – заявила Валери. – Я делала все, что от меня ждали, и оказалось, что это неправильно. Как такое может быть?
– Ты все еще его любишь?
– Не думаю. Больше всего мне хочется вмазать ему как следует.
– Ладно, – сказала я. – Мне пора бежать. – И я повесила трубку.
Затем я полистала телефонную книгу, но не нашла там Мэри Мэгги Мейсон. Что и требовалось доказать. Я позвонила Конни и попросила ее достать мне номер. У Конни были свои источники.
– Кстати, у меня для тебя маленькая работенка, – сказала Конни. – Мелвин Байлор. Сегодня утром не явился в суд.
Мелвин Байлор жил в двух кварталах от моих родителей. Очень милый сорокалетний мужчина, которого жена при разводе обобрала до нитки. Хуже того, через две недели после развода его бывшая жена Лоуис объявила о помолвке с их безработным соседом.
На прошлой неделе они поженились. Сосед все еще не работает, но уже ездит на «БМВ» и смотрит спортивные передачи по телевизору с огромным экраном. Мелвин же живет в однокомнатной квартире над гаражом и ездит на коричневой «Нова» десятилетней давности. В день свадьбы своей бывшей жены Мелвин съел свой обычный ужин, состоящий из холодной каши и молока, и в глубокой депрессии поехал на своей старушке в бар «У Кейси». Мелвин не был выпивохой, поэтому здорово опьянел от двух мартини. Он залез в свою развалюху и впервые в жизни показал характер, ворвавшись в зал, где шел свадебный прием, и помочившись прямиком на свадебный торт на глазах у двухсот свидетелей. Все мужчины в зале ему дружно аплодировали.
Мамаша Лоуис, заплатившая восемьдесят пять баксов за трехъярусный необыкновенный торт, потребовала ареста Мелвина за неприличное поведение, появление на частной вечеринке и уничтожение частной собственности.
– Я заеду, – пообещала я. – Приготовь мне бумаги. И заодно возьму номер телефона Мейсон.
Я схватила сумку, выскочила в холл, сбежала по ступенькам и в вестибюле налетела на Джойс.
– Я тут прослышала, – сказала она, – что ты все утро ездила по городу и расспрашивала про Дечуча. Он теперь мой. Так что отвяжись.
– Разумеется.
– И мне нужно досье.
– Я его потеряла.
– Сука, – прошипела Джойс.
– Мурло.
– Толстая задница.
– Подстилка.
Джойс круто развернулась и выскочила на улицу. В следующий раз, когда мама зажарит курицу, я загадаю на куриной дужке, чтобы у Джойс появился фурункул.
В конторе было тихо. Дверь в кабинет Винни закрыта. Лула спала на диване. У Конни уже был номер телефона Мэри Мэгги и готовы бумаги с разрешением на поимку Мелвина.
– Дома у него никто не отвечает, – сказала Конни. – И на работу он не пошел, сказался больным. Наверное, прячется дома под кроватью, надеясь, что все случившееся было дурным сном.
Я сунула бумаги в сумку и набрала номер Мэри Мэгги.
– Я решила заключить сделку с Эдди, – сказала я, когда Мейсон взяла трубку. – Вот только я не знаю, как с ним связаться. Я подумала, раз он ездит на вашей машине, он может вам позвонить. Ну, чтобы сообщить, что машина в порядке.
– Что за сделка?
– У меня есть кое-что, разыскиваемое Эдди, и я хочу поменять это на Лунатика.
– Лунатика? А кто это?
– Эдди поймет.
– Ладно, – согласилась Мейсон, – если он позвонит, я ему передам, но я ничего не могу обещать.
– Разумеется, – сказала я. – Просто на всякий случай.
Лула открыла один глаз.
– Эй, ты снова сочиняешь?
– Я теперь наживка, – объяснила я.
– Ничего себе шуточки!
– А что это такое Чуч разыскивает? – заинтересовалась Конни.
– Понятия не имею, – ответила я. – Это часть проблемы.
Обычно люди, разведясь, покидают Бург. Мелвин был исключением. Одним из немногих. Я думаю, что после развода он был слишком вымотан и раздавлен, чтобы искать себе новое жилье.
Я остановилась напротив гаража Селига и обошла его вокруг. Это был полуразрушенный гараж на две машины с полуразрушенной квартиркой на одного человека на втором этаже. Я поднялась по лестнице и постучала. Никакого ответа. Я еще побарабанила по двери, прижалась ухом к облезшей двери и прислушилась. Там кто-то двигался.
– Эй, Мелвин, – крикнула я. – Откройте.
– Уходите, – сказал Мелвин сквозь дверь. – Я плохо себя чувствую. Уходите.
– Это Стефани Плам, – сказала я. – Мне нужно с вами поговорить.
Дверь открылась, и выглянул Мелвин. Нечесаные волосы, красные глаза.
– Вы должны были этим утром появиться в суде, – напомнила я.
– Я не смог. Я болен.
– Надо было позвонить Винни.
– Ой, об этом я не подумал.
Я принюхалась.
– Вы пили?
Он слегка покачался на каблуках и ухмыльнулся.
– Нет.
– От вас пахнет, как от лекарства от кашля.
– Вишневый шнапс. Кто-то подарил мне его на Рождество.
О, черт! Я не могу тащить его в участок в таком виде. Надо, чтобы он протрезвел.
– Я в порядке. Вот только ног не чувствую. – Он глянул вниз. – Минуту назад чувствовал.
Я вытащила его из квартиры, закрыла дверь и пошла впереди него по расшатанным ступенькам, чтобы он не сломал шею, если вздумает свалиться. Я засунула его в свою «Хонду» и застегнула ремень безопасности. Он так и повис на этом ремне, рот открыт, глаза остекленевшие. Я довезла его до дома моих родителей и почти волоком втащила в дверь.
– Гости, как мило. – Бабушка Мазур помогла мне втащить его на кухню.
Мать гладила и напевала что-то невнятное.
– Никогда не слышала, чтобы она так пела, – сказала я бабушке.
– Она это делает целый день, – сообщила бабуля. – Я уже начинаю беспокоиться. И она целый час гладит одну и ту же рубашку.
Я усадила Мелвина за стол, налила ему черного кофе и дала бутерброд с ветчиной.
– Мам? – спросила я. – Ты в порядке?
– Да, конечно. Видишь, я глажу, дорогая.
Мелвин перевел глаза на бабушку.
– Знаете, что я сделал? Я помочился на свадебный торт моей бывшей жены. Нассал на всю глазурь. При всех гостях.
– Могло быть и хуже, – заметила бабушка. – Вы могли бы и кучу наложить на площадке для танцев.
– А вы знаете, что происходит, если вы писаете на глазурь? Она тает, стекает по краям.
