— За что? — с интересом спросил Кир-Кор.
— Ну как же! Вы заметили меня первый.
— А, да… Это было очень не просто. За последние два года вы, голубь мой, совершенно классически возмужали.
— О, неужели в этом году мы с вами выглядим одногодками?!
Охота шутить у Кир-Кора сразу пропала.
— Между прочим, — проговорил он, — у меня двадцатилетний сын.
— Знаю, Кирилл Всеволодович. Вы стали отцом в моем возрасте…
— Но о чем-то еще этот факт говорит?
— О том, очевидно, что я должен извиниться перед вами за неуместную шутку.
— Будем считать, здесь мы внезапно достигли полного единомыслия. Остальное — нюансы.
— Спасибо, сударь. — Лирий Голубь обезоруживающе улыбнулся. Протянул единомышленнику блеснувшую колбу: — Экзарх вам передал.
Две молодые пары, из тех, кто в этот момент проходил мимо, обернулись при слове «экзарх». Кир-Кор видел, как они, уходя, еще несколько раз оборачивались.
Колба оказалась полужестким пакетом из блескучего пластика. Прозрачным был только верхний торец. Не вскрывая пакета, Кир-Кор обнаружил внутри роскошную синюю розу, посмотрел на ювена.
— Символ мудрости, — пояснил тот.
— Благодарю. — Кир-Кор пошарил в кармане. — Символ послушания, — сказал он, вручая представителю экзархата жетон-вадемекум.
— Зачем же так горько? — Лирий Голубь спрятал жетон в специальный футляр. — Не мы это придумали. И не Ледогоров. Марсианскую Конвенцию Двух заключили между собой наши предки, и нам с вами остается лишь склонить голову перед законом.
— Совершенно верно. Теперь моя очередь извиняться?..
— Кирилл Всеволодович!.. — Лирий Голубь покраснел, как девица. — Давайте лучше пойдем потихонечку, а?..
— Не смущайтесь, юноша, — ободрил его Кир-Кор на ходу. — Склоняя голову, я почему-то припомнил статью восьмую, параграф второй. Там сказано: представитель экзархата, изъявший на время жетон-вадемекум… ну и так далее. Припоминаете? Иными словами, де-юре на какое-то время вы мой властелин.
— Сопровождающий, — тихо возразил Лирий Голубь. — Всего только сопровождающий. Грум. — Он прислушался к писку карманного справочника. Бросил взгляд на часовое табло: — Если мы прибавим шагу — успеем вскочить в вагон метранса белобережного направления.
«Юный грум выбрал зачем-то слишком большой экипаж», — подумал Кир-Кор, однако шагу, согласно статье номер восемь, послушно прибавил. Свое убеждение в том, что добираться отсюда до Белого Берега проще на реалете, он оставил невысказанным. Сопровождающий как-то по-особенному внимательно, цепко взглянул на него, улыбнулся грустно, сказал:
— На реалете не проще.
— Отчего же? — спросил Кир-Кор машинально.
— Ваш костюм… У нас вторые сутки льет дождь. Впрочем, здесь где-то было открыто экспресс-ателье…
— О, нет-нет, вы правы, метранс в настоящих метеоусловиях вне конкуренции.
Кир-Кор вскочил в вагон первым и придержал створку готовой захлопнуться двери — сопровождающий успел протиснуться боком. Дверные створки, отзвенев музыкальной капелью, сомкнулись, Лирий Голубь в полный голос торжественно произнес:
— Грагал, примите мое присутствие в вашей жизни!
Оба салона в вагоне были безлюдны. Кир-Кор выбрал кресло, кивнул на соседнее:
— Садитесь рядом, землянин.
— С удовольствием. Редкий случай — вокруг никого, и можно разговаривать без оглядки.
Вагон, роняя нотки-капельки стартового музыкального наигрыша, набирал скорость. «Случайный случай», — мысленно скаламбурил Кир-Кор.
— Случайность, но не совсем, — произнес Лирий Голубь. — Это последний вагон белобережного направления. Время позднее, и практически все пассажиры метранса в такое время едут в город на другой берег Авачинской бухты петропавловским полукольцом.
Тронув кнопку на подлокотнике, Кир-Кор развернул кресло вполоборота к собеседнику, заглянул в голубые глаза:
— Вы с кем-нибудь из грагалов в родственных отношениях, случаем, не состоите?
— В родственных? Нет. — Ресницы юноши затрепетали. — Насколько мне известно, нет. В дружеских — да, состою. Вы хорошо его знаете. Его имя — Сибур. Подружились мы с вашим сыном в прошлом году.
— Превосходная новость, но ведь не Сибуру вы обязаны тем, что способны интротомировать пси-информацию. Или эта ваша способность мне просто мерещится?
— Нет, не Сибуру. Скорее — генетическим мутациям в поколениях моих предков.
— Вы, значит, интротом наследственный…
— Последственный, точнее будет сказать. Семейное предание связывает этот наш родовой феномен с последствиями Чернобыльской катастрофы. Той… которая в самом конце прошлого тысячелетия, если вам доводилось…
— Доводилось, — перебил Кир-Кор. — Вы сами отдаете ли себе отчет, насколько уникальна способность к интротомии среди землян вашего возраста?
— Настолько же, насколько она обычна среди грагалов, — блеснул находчивостью интротом.
«Мальчишка явно не глуп, но острит невпопад», — подумал Кир-Кор, прикрывшись «шубой» пси-непроницаемой защиты.
«Не реагируй, — посоветовал внутренний голос. — Юнец острит от избытка хорошего настроения. Просто он рад общению с тобой».
Кир-Кор поколебался, но «шубу» пси-защиты не снял. Интротом взглянул на собеседника глазами пойманного лемура:
— Я снова что-нибудь не то сказал?
— Вы чем-то обеспокоены? — осведомился Кир-Кор.
— Я внезапно вас потерял. То есть… похоже, вы свернули поле пси-эманации, наглухо закрыли свой псиконтур.
— Когда вы общались с Сибуром, он что, ни разу не пользовался пси-защитой?
— Пользовался, но…
— Это вас шокировало?
— Нет, но…
— А теперь, ювен, я позволю себе задать вам вопрос, ответ на который вы, по идее, должны были бы знать, но пока, очевидно, не знаете. А зря… Как вы думаете, почему все грагалы — практически все — предпочитают проводить свой отпуск на Земле?
— Хотелось бы знать. Однажды я задал этот вопрос Ледогорову…
— И что же он? Отмахнулся?
— Нет, — серьезно сказал интротом. — Агафон Виталианович объяснил, что в наших делах может возникнуть ряд деликатных вопросов, ответы на которые лучше находить самостоятельно.
— Здесь Ледогоров, наверное, прав. Дерзайте, юноша.
Тоннель кончился, и сквозь залитые дождем прозрачные стены вагона забрезжили вдали расплывчатые огни.
— Людям свойственно любить свою родину или прародину, — стал рассуждать вслух Лирий Голубь. — Граждане Дигеи наверняка испытывают ностальгию… Трудно не испытывать ностальгию в ином звездном мире, и в этом все дело!
— Грагалам тоже свойственна любовь к прародине, не стану этого отрицать, — согласился Кир-Кор. — Хотя они, как сие следует из названия нашей космоэтнической группы, не столько граждане Дигеи, сколько граждане Галактики вообще.
— Гм… Надо понимать, на опросительной мишени мой ответ в десятку не попал?
— Попал. В том смысле, что здесь ностальгия — дело десятое. — Кир-Кор взглянул на юношу, смягчился: — Видите ли… если на перелет из одного звездного мира в другой с помощью современных технических средств тратится не очень много времени, ностальгия как сильное чувство просто не успевает созреть и окрепнуть.
— Верно, — пробормотал обезоруженный интротом.
— Поэтому, кстати сказать, большинство граждан Дигеи, несмотря на упомянутую вами ностальгию, проводят отпуск не на Земле, отнюдь.
— Да… у грагалов в этом смысле все наоборот.
— Занятно, не так ли?
— Загадочно, я бы даже сказал…
Лирий Голубь погрузился в раздумья, Кир-Кор отвернул кресло в сторону.
Дождь усилился, прозрачные стены выглядели волнистыми от воды. Вагон замедлил ход и внезапно пробил торец станционного павильона — взметнулись кверху мокрые черные крылья эластичных полотнищ погодной диафрагмы.
Белый перрон в ярко освещенном зале. Створки дверей вагона раздвинулись с музыкальным наигрышем. Никто не вошел. Некому было входить. На табло часов безлюдного перрона светились четыре нуля. Рядом с нулями камчатской полночи сияло название станции: «Сессиль-Кампанья». По рассказам местных жителей, этот шедевр импортной ономастики изначально никакого отношения к станции не имел; так назывался здешний фешенебельный ресторан, некогда «прославивший» отвратительными скандалами весь полуостров. Рассказывают, огненные буквы рекламы ночного курортного ресторана «Сессиль-Кампанья» были видны с большой высоты пассажирам стартующих и прибывающих иглолетов. В конце концов одиозное заведение было стерто с лица земли не то лавиной, не то катастрофическим селем. Там, рассказывают, было снесено буквально все. Даже название. Осталось только народное прозвище злополучного места: «Спаси, маманя»: Годы спустя название ресторана «Сессиль-Кампанья» по совершенно необъяснимой причине унаследовала станция. А полушутливый топоним «Спаси, маманя» отчего-то приклеился к воздвигнутой на вершине соседней сопки метеорологической обсерватории — у местных синоптиков уже иссякла потенция бороться с чуждым их тезаурусу прозвищем «спасимаманцы»…
