Мне чужда философия «с волками жить — по-волчьи выть». Как неинтересно стать умнее глупого, так невелико достижение быть чуть лучше плохого. Тягу М. Горбачева к прорывам в новое качество я не принимал за способ самоутверждения и возвышения. Конечно, его тщеславие нельзя было у не заметить даже в сумерках, но оно могло бы сойти за пятно на солнце, не стань в какой-то момент первым «эго» генерального секретаря, неутолимым и безудержным.
К политикам теория Ломброзо еще реже приложима, чем к заурядным уголовникам. Порчу на политиков напускает власть. Абсолютная власть портит их абсолютно и, похоже, непоправимо. Бесконтрольный, неуправляемый взлет чаще всего перерастает во взлет к зияющим высотам.
Чуткие слухом да могли уловить среди шумных восторгов 1985—1986 годов скептические нотки. В бурном старте М. Горбачева меня лично настораживали самоуверенность, прямолинейность суждений, лихость в распоряжении унаследованным политическим капиталом. В «Опытах» Монтеня можно прочитать: «Безумие судить, что истинно и что ложно, на основании нашей осведомленности». Постичь все в одночасье никому не дано. И винить нового лидера в пробелах осведомленности было бы несправедливо. Но все же — не многовато ли подмешивалось любительства в дела, предписывавшие строжайший профессионализм?
Это не мешало мне по достоинству принять заявление от 15 января 1986 года — советский призыв к освобождению Земли к концу XX века от военного атома. Воодушевляющий старт для новой внешней политики. И заслуги М. Горбачева здесь непреходящие.
Позиция США сделала неосуществимым план денуклеарйзации планеты, что прискорбно. Из случившегося на встрече с Р. Рейганом в Рейкьявике М. Горбачев извлек, по моему восприятию, единственно правильный урок: Советский Союз прекратит подыгрывать американской стратегии, перестанет тянуться за каждой следующей новинкой в военном арсенале США. Без внимания качественную гонку вооружений, которую ведет другая сторона, предупредил генеральный, СССР не оставит, ответ последует, он будет эффективным, но не чрезмерно экономически обременительным для нашей страны.
Сколько нервов я истратил, чтобы раскрыть глаза Л. Брежневу и другим на несостоятельность и ущербность подравнивания под США советского военно-технологического мышления. Мы обрекали себя на амплуа догоняющих, на подражание контрагенту в условиях разительных отличий советской экономики от американской, нашего удручающего отставания в кибернетике, приборостроении, материаловедении. Наконец-то повеяло свежим. Прекратить бы еще поставки блоку НАТО аргументов, оправдывавших содержание в Западной Европе огромной военной машины, бездонную милитаризацию этой части континента, и можно было бы привести в движение застывшие фронты.
Пересмотр военной доктрины Организации Варшавского договора укладывался в это русло. Намечалось, поскольку зависело от Советского Союза, многообещавшее развитие, притуплявшее острие политики силы и стимулирующее ростки доверия. Но затем все пошло через пень колоду.
Советская сторона завибрировала. США заносили в свой актив одну несбалансированную нашу уступку за другой. М. Горбачев настоял на принятии «нулевого» варианта Р. Рейгана по ракетам средней дальности в Европе, лишавшего СССР отдельного класса вооружений, но оставлявшего нетронутым ракетно-ядерный потенциал Англии и Франции, а также крылатые ракеты воздушного базирования, имевшиеся у США. Из военных инфраструктур Советского Союза и Организации Варшавского договора изымались важнейшие компоненты или, правильнее, несущие опоры, тогда как Североатлантическому блоку позволялось ограничиться в основном перестановками в дислокации сил.
Возможно, линия М. Горбачева диктовалась насущными экономическими и иными внутренними заботами. Во многих областях положение было аховое. Инерция гонки вооружений оказалась столь мощной, что ненасытность Молоха пошла на убыль лишь на четвертый год перестройки. Средств на жизненно важные для населения гражданские расходы катастрофически недоставало. Их наскребали по грошам в расчете на ближайшую неделю, а то и на день.
Генеральный остерегался выкладывать все карты даже на Политбюро или секретариате ЦК. Излучать («исторический оптимизм», не дать заметить ни своим, ни чужим, куда нас занесло, было его тактикой. Лихорадочные инициативы в переговорах с США по разоружению подавались за свидетельство прочности тылов, за показатель свободы маневра, какой обладает лишь государство с двойным или тройным запасом прочности.
Достигала ли горбачевская тактика цели? Общественность рукоплескала. Уже кое-что. Американская администрация искусно подыгрывала советскому лидеру, — комплиментов хоть отбавляй, и чем они восторженней, тем настоятельнее похлопывания по плечу перемежались дополнительными домашними заданиями: здесь извольте устранить «асимметрию», там поступитесь, тут войдите в положение Соединенных Штатов, и Сезам откроется: Аппетит приходит во время еды. В политике он повышается при взгляде на беспомощность, растерянность и податливость партнера. Вашингтон ; до деталей был осведомлен: Советский Союз погружается во мрак, и Горбачев не постоит за ценой, 1 чтобы продлить свое ускользающее время.
Алогичность поведения советского политического руководства вызывала нас, экспертов, на вопросы. Я спрашивал маршала С. Ахромеева, главного советника генерального секретаря по проблемам безопасности, А. Яковлева, самого М. Горбачева, а также других политиков, военных, дипломатов, в чем сокровенный смысл или, грубее, сермяжная правда договоренностей с США, фиксирующих в основном советские шаги навстречу американцам? К тому же разветвленный международный контроль за выполнением советских обязательств по соглашениям с США должен был нами же и оплачиваться. Почему, интересовался я, те же самые меры по свертыванию советской военной активности нельзя осуществлять в одностороннем порядке? И если США хотят наблюдать за действенностью наших решений, пусть сами платят за полученное удовольствие.
Комментарий С. Ахромеева звучал так: распорядок движения к разоружению определяет генсекретарь. Поскольку актуальные договоренности принимаются за часть и задел более обширного пакета урегулирований, он счел допустимым известные перекосы. Без них не обойтись ввиду разнородности военных структур сторон. Важней представляется создание прецедентов и моделей договоренностей на будущее, которые окупят добрую волю СССР, демонстрируемую на данном этапе.
А. Яковлев не вдавался в существо. «М. Горбачев тоньше нас разбирается, как правильнее с прицелом на перспективу выстроить советскую позицию. И нечего нашими сомнениями сбивать его с толку», — заметил вице-архитектор перестройки.
Генеральный, когда я подступился к нему с тем же делом, показал, что у него нет желания расширять круг дегустаторов у разоруженческого котла. «Все, что заслуживает внимания, учитывается», — вымолвил он и перебрал пальцами пуговицы, как бы убеждаясь, что пиджак надежно застегнут.
Между тем голова должна была трещать от недоумений: Вашингтон и его попутчики по НАТО взламывали оборонительную систему Организации Варшавского договора, призвав в помощники... СССР. Советское руководство небезуспешно доказывало, что обеспечение безопасности стало преимущественно политической задачей. Но доказывало это применительно только к себе и своим союзникам при выжидательном поведении атлантистов. Как иначе прикажете квалифицировать тот факт, что перестройщики искали сделки с «главным противником» без координации действий стран — членов Организации Варшавского договора или даже за спиной союзников? Как «расширительное толкование», согласно американской терминологии, нового политического мышления? Или, будем беспредельно терпимыми и вежливыми, как нелояльность?
В 1988—1990 годы меня приглашали практически на все заседания «комиссии Зайкова». Этот институт, возглавлявшийся членом Политбюро Л. Зайковым, занимался согласованием линий МИД и Министерства обороны СССР, оперативным улаживанием возникавших между ними разногласий и подготовкой предложений председателю Совета обороны М. Горбачеву, когда комиссии не удавалось привести дипломатов и военных к общему знаменателю. Кроме того, комиссии вменялось отслеживать точность соблюдения советскими делегатами на переговорах по разоружению, что велись в различных местах и по разным темам, данных им директив, выявлять, «е возникает ли разнобоя между самими делегатами, к примеру, в темпах переключения с первой на вторую и т.д. позиции.
Могу ответственно констатировать, что МИД, Министерство обороны и Генштаб, представленные, как правило, Э. Шеварднадзе, Д. Язовым и М. Моисеевым, в моем присутствии ни разу не помянули необходимость консультаций со странами — членами Организации Варшавского договора, прежде чем выходить с тем или иным предложением на администрацию США. Информационные встречи с послами названных стран, созывавшиеся в Женеве и прочих центрах с разной степенью регулярности, а также контакты между офицерами в объединенном штабе ОВД, естественно, не были заменой сотрудничеству на политическом уровне.
