Блокадные брусочки хлеба семья получала в магазине на Заставской. Эту обязанность Тая взяла на себя, как и доставку воды. Иногда грела снег в ведре, на плите, а иной раз отправлялась к люку на улице, откуда бил незамерзающий «родничок». В очередь за хлебом становились спозаранку, затемно, на ледяном ветру мороз пробирал до косточек. Тонкий ватничек, бурки не могли спасти от такого холода. Но Тая вместе с очередью терпеливо ждала, когда откроют заветную дверь. На троих выходило чуть больше полкилограмма – по иждивенческой карточке ей самой приходилось 125 граммов… Годных к обмену вещей в семье не было, и все же удавалось иногда добыть плитку столярного клея или бутылку олифы, которую следовало долго жарить, калить. Прогорклый запах днями не выветривался из комнаты.
В 1942 году с помощью Петра Васильевича Тая устроилась в железнодорожные мастерские Балтийского вокзала учеником слесаря. Это было не случайное решение: детство ее прошло среди людей «крепких» профессий – механиков, кузнецов, слесарей, сварщиков… Так и пошел с 1 декабря блокадного 1942-го ее трудовой железнодорожный стаж.
Учеба, отработка навыков, практика… Мастерили из жести коптилки, чинили путевой инвентарь. Но чаще учеников – и ребят, и девушек – отправляли на восстановительные работы. Бомбежки, артобстрелы повторялись изо дня в день, из ночи в ночь. Не только подвижной состав и станции – железнодорожное полотно само по себе было объектом для нанесения ударов. Его-то и восстанавливали вместе с путейцами ребята и девчушки из учебной группы. Вручную, с помощью тросов, подтаскивали рельсы, шпалы, подбивали, подсыпали балласт… И все это на ветру, на холоде, день-деньской, а вечером, как бойцы МПВО, отправлялись в очередное дежурство. Обычно их пост находился на крыше Варшавского вокзала. Сбрасывали «зажигалки», не давали разгореться огню. Поздно ночью, не чувствуя рук и ног, приходила домой, а утром, пешком, снова в свою мастерскую. К восьми должна быть у своего верстака. За ночь отогревалась в тепле – «буржуйку» топили обломками старых шпал, их на станции хватало.
Осталась позади вторая блокадная зима. С приходом лета, как в детстве, веселее голубело небо, шелестела листва уцелевших деревьев. Все знали: Ленинград врагу не одолеть, наступают дни решающей битвы…
Грозный, устрашающий гул выстрелов тысяч орудий в январе 1944 года возвестил о начале долгожданного наступления. Распалось три года душившее Ленинград блокадное кольцо. До Победы было еще далеко, но ленинградцы знали, что самые тяжелые испытания позади.
9 мая Тая, как всегда, пришла на работу. «Кончилась война!» Радость, объятия, смех и слезы… Не вернуть маму, не дожившую до летнего тепла 1942-го, пал смертью храбрых на Ораниенбаумском пятачке старший брат. Не раз побывала потом Таисия Петровна на мемориальном кладбище в Сосновом Бору, где похоронены герои-балтийцы. «Васильев Алексей Петрович» – навечно осталась память о брате на гранитной плите.
Начиналась мирная жизнь с новыми заботами, надеждами, планами. В декабре 1945 года Таисию Петровну направили на станцию Бологое – там открылись курсы сварщиков. Железная дорога набирала былую мощь, столько всего надо было восстановить, построить заново и так не хватало мужских рук… После практики снова ездила в Бологое, сдала экзамен, получила удостоверение электросварщика третьего разряда. С этим удостоверением и прибыла молодая сварщица на родную станцию Цветочная.
Профессия сварщика требует не только теоретических знаний, точного глаза, твердой руки… Не один десяток метров бугристого шва проведет начинающий электросварщик, прежде чем за его электродом протянется «чистая» линия, ровная, как струна. Сначала ей давали мелкую работу, чтото заварить, «прихватить», но настал срок, и сам Иван Григорьевич Полозов, старый мастер, сказал: «Пора, Таисия, браться за дело». Так и начался ее долгий и такой быстрый, как одна смена, профессиональный путь. Когда дело по душе, время на работе не тянется – летит… Много лет работал на Адмиралтейском заводе сварщиком и ее муж, Иван Филиппович.
Приказ № 338 от 7 мая 1991 года о награждении Таисии Петровны Финогеновой знаком «Почетный железнодорожник» подписал сам министр Путей сообщения Бещев. Свой Почетный знак она получила еще в великой державе, на благо которой трудилась всю жизнь.
Давно уже нет на железной дороге паровозов. Стоят они только, молчаливые, с погашенными топками, в музее-депо под Шушарами. Такой диковиной кажутся они нынешней детворе… А бывшей девчушке со станции Цветочная по ночам все слышится крик паровозов блокадной поры. Зимний ветер, паровозный крик и глухая канонада близкого фронта…
ЛАДОЖСКИЙ ВЕТЕР
Воздушная тревога всегда неожиданна, какой бы она ни была по счету. К реву пикирующих самолетов, свисту бомб, грохоту, сотрясающему все вокруг, привыкнуть невозможно…
В тот день к пирсу только что пришвартовалась баржа с эвакуированными ленинградцами – ослабленные, обессиленные женщины, дети, старики едва передвигались по настилу. За пять-семь минут их нужно было увести прочь, рассредоточить в шумевшем на берегу кустарнике. Когда Макаров увел последних, укрываться самому было поздно – грохнул первый взрыв. Бросился плашмя возле съезда с пирса, глянул на секунду вверх – казалось, все бомбы летели сюда, на него – и снова лицом в сырой укатанный песок… А через полчаса, когда стихли взрывы бомб, пальба зениток и снова стал слышен шум свежего ладожского ветра в зарослях ивняка, по пирсу потянулась к барже цепочка грузчиков. Мешки с мукой, рисом, сахаром штабелями укладывались в трюм, и от него, ответственного за погрузку, зависело, чтобы баржа отправилась в срок. На рейде ждала швартовки очередная. Ладожская артерия питала огромный город, Ленинградский фронт – рассечь ее противник пытался и с воздуха, и с суши.
До войны, после окончания Ленинградского института водного транспорта, Макаров имел уже немалый опыт работы. Осень и первую блокадную зиму встретил в кораблестроительных мастерских, находившихся недалеко от Горного института. Голод выбирал последние капли сил, и путь от Вознесенского проспекта, где он жил с семьей, до мастерских с каждым днем давался все труднее. Чувствовал, вот-вот сляжет. В феврале 1942 года побрел в управление Северо-Западного пароходства, на улице Герцена. Проститься с бывшими однокурсниками, товарищами по работе. Неожиданная встреча изменила судьбу. В город, с восточного берега Шлиссельбургской губы, откуда шло снабжение Ленинграда, приехал по служебным делам бывший однокурсник Пётр Войк. «Какое прощание? В Кобоне нужен представитель СЗРП. Собирайся!» Так и уехал по ледовой Ладожской дороге к месту назначения Александр Валентинович.
Блокадный Ленинград готовился ко второй навигации по Ладожскому озеру. Военный совет фронта, руководство города принимают решение достроить на западном берегу Осиновецкий порт с механизированными причалами. Еще более грандиозное строительство предстояло развернуть на восточном берегу, куда прибывали грузы с Большой земли. В Кобоне из-за мелководья баржи не могли подойти к берегу, предстояло построить пирсы.
Зимой работы велись со льда: в прорубленные в метровой толще льда майны опускались изготовленные здесь же ряжи, которые и заполняли бутовым камнем. Основные работы развернулись в марте… Из-за весенней подвижки льда были разрушены первый и девятый пирсы, их восстановили. 28 мая к пятому пирсу пришвартовался первый пароход. В этот же день гитлеровское командование бросило на бомбежку порта более сотни самолетов, стремясь сорвать навигацию. Прямым попаданием были разрушены участки причалов, два пирса, погибло свыше 50 строителей…
Но все это будет весной, а тогда, в середине зимы, когда Макаров приехал в Кобону, строительство только начиналось. Найти жилье оказалось непросто – небольшое рыбацкое поселение было переполнено: военные, дорожники, строители, интенданты, ремонтники флота… Огромное хозяйство, перевалочный транспортный узел, через который шло не только продовольственное снабжение Ленинграда. Предприятия города, от заводов-гигантов до мелких артелей промкооперации, выпускали все необходимое фронту: танки, пушки, бронепоезда, стрелковое оружие, боеприпасы, оптику, радиостанции, телефонные аппараты, одежду, обувь, медикаменты… Сырье, детали, топливо и многое другое по заявкам предприятий направлялось через Ладогу с Большой земли. Встречным потоком для военных заводов Урала, Сибири двигалось демонтированное оборудование. Вывозились и культурные ценности – варварские обстрелы, налеты авиации не прекращались ни на день. Кроме того, было известно, что летом 1942 года немецкие войска попытаются «исправить» то, что не удалось им в сентябре 1941-го, – снова пойдут на штурм Ленинграда.
Устроившись кое-как с жильем (снял койку в частном домишке), Макаров окунулся в круговерть дел – дни и ночи проводил на закрепленном за ним пирсе. Погрузка, выгрузка велись безостановочно, по жесткому графику. С берега от штабелей тянулась цепочка грузчиков с тяжелыми мешками – по 40–60 килограммов, а были и с сахаром, весившие все сто. На барже укладкой груза распоряжался шкипер, все береговые заботы, включая электроснабжение, лежали на Макарове. Он же подписывал и грузовые документы. Каждое ведомство, подразделение – автомобилисты, речники, грузчики – четко выполняли свои обязанности. Кроме дисциплинарной ответственности были и финансовые рычаги – на пароходство в случае задержки могли начислить немалые штрафы.