Чтоб меня.
Я только что сказал «наша комната»?
Я бью по мешку снова и снова, рыча сквозь стиснутые зубы.
Это плохо. Очень плохо.
Нет. Мне это не нравится.
Три недели.
Три гребаные недели сна рядом с этой девушкой.
Эта девушка. Она просто девушка.
О, я попаду в ад. Без сомнений. Особенно после сна прошлой ночью.
Завершая свою утреннюю тренировку, я выхожу из тренажерного зала в коридор. И вот она. Бу рассмешила ее чем-то. У нее красивый смех. У него не нежное и легкое звучание. Это не хихиканье. Он раскованный и будоражащий. Когда она смеется, я чувствую, что у меня есть возможность увидеть настоящую Лили. Ту, чей разум не помешал ей жить нормальной жизнью. Ту, которая не параноик и не на грани всё это время.
Свободная Лили.
На ней надета пара маленьких черных шорт для тренировки и широкая белая футболка, завязанная в узел на животе. Затем я вижу ее ноги и хмурюсь.
Подхожу к ним, и мы встречаемся на полпути. Я говорю.
— Сними ботинки.
Смущение искажает ее лицо.
— Почему?
Потому что они выглядят слишком сексуально на твоих длинных ногах, и я ничего не могу с собой поделать.
— Потому что они не твои, — говорю я, как ни в чем не бывало.
Ее глаза расширяются, и она отчетливо говорит:
— Ммм, да, они мои.
Что?
Хорошо, итак, на берцах ярко-розовые шнурки, но ты не можешь их купить где угодно. Мне кажется, что мне нужно надавить на это.
— Ты не можешь их просто купить абы где, Лили.
Бу и Лили обмениваются взглядами, затем улыбаются. Лили произносит:
— Да, Нокс, я не могу. Бу купила их для меня, и они мне очень нравятся, поэтому я останусь в них.
Я не понимаю.
Поворачиваясь к Бу, я спрашиваю:
— Почему ты купила ей ботинки? Ей не нужны ботинки.
Бу мгновение колеблется, прежде чем тихо сказать:
— Потому что у нее был день рождения и это то, чего она захотела, поэтому это то, что она получила.
Ее день рождения?
Я, мать вашу, забыл о ее дне рождения. Превосходно. Теперь я чувствую себя засранцем.
Что мне теперь говорить?
— Уф, прими мои запоздалые поздравления. Думаю, ты можешь оставить себе эти ботинки.
Закатывая глаза, она бормочет:
— Спасибо, членоголовый. — Она тянет за собой Бу, и они исчезают, спускаясь вниз по лестнице.
Глядя на то, как она уходит, у меня появляется идея. Она, вероятно, не очень хорошая, но хоть что-то. Заходя обратно в тренажерный зал, я спрашиваю Рока:
— Ты знаешь, что у Лили был день рождения?
Рок продолжает бить мешок, но учащенно дыша, отвечает:
— Да. Бу подарила ей ботинки. Вито — цветы. Я подарил ей электронную книгу.
Какого черта?
Вито подарил ей цветы? Маленький ублюдок. Мне нужно с ним поговорить.
Я проговариваю:
— Подарил ей электронную книгу?
Рок пожимает плечами.
— Ей она нравится. Всегда с книгами. — Он поворачивается ко мне, ухмыляясь. — Знаешь, что говорят о женщинах, которые читают?
Я не имею ни малейшего понятия, что говорят о женщинах, которые читают, но знаю, что он скажет что-то пошлое. И это не поможет ни мне, ни моей эрекции, с которой я ношусь уже три недели. Оборачиваясь, я стреляю в него взглядом, и он сдавленно смеется себе под нос.
Мне нужно что-то найти. И для того, чтобы это найти, мне придется основательно покопаться.
Время заворачивать подарок.
***
Лили
— Парень абсолютно испорченный, но одновременно он такой романтичный. Мне нравятся доминантные персонажи. Но знаешь что забавно? Если бы у меня был парень, который относился бы ко мне так, как в этой книге — я бы сбежала. И быстро, — я говорю Бу. Я дала ей почитать немного эротических книг, и они ей понравились. Поэтому, как и следовало ожидать, мы разговариваем о непристойностях.
Бу откидывается назад в своем садовом кресле.
— О, я тебя понимаю, дорогуша. Этот чувак богат, могущественен и ему нужна саба. Я не саба. Я никогда не была сабой. Но ради него, я бы притворилась ею. — Через мгновение она добавляет: — Но как бы то ни было, эта девушка.... блин! То, с чем она мирится? И как он иногда с ней обходится? Ой. Она — пятьдесят оттенков безумства.
Я прыскаю со смеху.
— Пятьдесят оттенков безумства?
Бу загорает на солнце с закрытыми глазами, она поджимает губы и кивает.
— И еще немного.
Еще одна вещь, которая изменилась в доме — то, что я могу выходить на улицу, когда пожелаю. Будь я под наблюдением или без присмотра. И это делает меня счастливой. Хоть я и не большой фанат солнца (Ирландка, помните? Я получаю солнечные ожоги от фейерверков), но мне нравится знание того, что я могу видеть его, когда захочу.
Бу и я сейчас находимся на свежем воздухе для нашего каждодневного получения витамина D, как и на протяжении нескольких недель. Она говорит, что это полезно для тренировок, потому что витамин D помогает усваивать кальций, который нужен телу по ряду причин. Она также сказала мне, что десять процентов людей в США испытывают дефицит витамина D, и огромная доля из них — женщины, что означает, что многие из этих женщин испытывают недостаток кальция.
И вот я здесь, даю своей заднице немного витамина D.
Жаркое послеполуденное солнце с приближением заката превращается в мягкое и теплое, и я спрашиваю.
— Ты когда-нибудь прежде напивалась, Бу?
Фыркая, она произносит:
— Уф, да. Несколько раз, вообще-то. Более чем достаточно для моей молодости. Моей матери было тяжело меня контролировать, когда я была подростком, — она замолкает, прежде чем спросить: — А что?
Пожимая плечами, я объясняю:
— Мне просто было интересно. Я никогда не делала ничего из таких вещей, и сейчас я чувствую, как будто у меня не было полноценного детства и юношества. Мне двадцать три и у меня длинный список вещей «у меня никогда не было». — Смеясь над самой собой, я говорю: — Это неправильно. Я расстроена из-за того, что никогда прежде не напивалась. Кто так делает?
Бу сразу же защищает меня.
— Ты. Потому что ты Делайла чертова Флинн, плохая мама-джама и женщина с душой, слишком старой для ее возраста. И если Делайла Флинн захочет напиться, то Делайла Флинн — напьется.
О, боже! Это была лучшая чертова ободряющая речь, которая у меня когда-либо была!
Всё, решено.
Сегодня ночью я напьюсь.
***
Как только я захожу в кухню, запах жареного бекона атакует мой нос. Обычно запах такой вкуснятины заставил бы меня немного потанцевать на месте, но сегодня... он заставляет меня захотеть блевать.
Нокс стоит у плиты, одетый в пару черных брюк-карго и темно-синюю обтягивающую футболку, с босыми ногами, его волосы всё еще влажные после утреннего душа. Когда он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, то прыскает со смеху от моего жалкого вида.
Он смеется так громко, что у меня звенит в ушах.
Я не хочу слышать от него, что он меня предупреждал, поэтому подхожу к барной стойке и сажусь так непринужденно, насколько это возможно, притворяясь, что у меня ничего не болит. Он ухмыляется и громко говорит:
— Мог бы поспорить, что ты голодная, принцесса.
Я борюсь с желанием сильно сглотнуть и задержать дыхание, чтобы не ощущать запах бекона и яиц.
Я думала, что бекон создан для того, чтобы делать всё лучше?
Нокс ухмыляется.
— Ммммм. Бекон. Я люблю бекон. Жареный, жирный бекон. Жир полностью тает. Бекон такой хрустящий, что ты можешь сломать его. Ох, и яйца. Давай не будем забывать насколько яйца потрясающие. Богатые протеином. Жареные на жире от бекона. Я просто обожаю вычерпывать липкий и сладкий, вязкий желток. — Он содрогается на слове «вязкий». — Я знаю, что некоторым людям он не нравится, но что касается меня — чем более вязкий, тем лучше. Черт, я ем яйца сырыми. — Он изображает, как разбивает яйцо о столешницу. — Просто разбиваешь и... — он поднимает воображаемое яйцо над своим открытым ртом, — ...и просто проглатываешь этого засранца. Медленно вытекающее, сырое совершенство. Ощущение, будто ты ешь пригоршню соплей. Я имею в виду... — жестокая улыбка появляется на его лице. Он наклоняется вперед к моему лицу, — представь — есть полную пригоршню слизи.
Вот дерьмо. Меня сейчас вырвет.
Спешу прочь из кухни на трясущихся ногах и добираюсь до ванной, прежде чем давлюсь и меня рвет. Меня тошнит только зеленой, зловонной желчью. Мой желудок пуст, но я всё еще чувствую позывы. Холодный пот выступает на всем моем теле и меня трясет.
Вот дерьмо. Мне так отстойно. Какого хрена люди пьют это дерьмо?
Он прочищает горло в дверях, и я чувствую что-то холодное на шее сзади. Сразу чувствую облегчение. Мой желудок успокаивается.
— О, спасибо. Я больше никогда не буду пить. Вообще никогда, — я говорю охрипшим голосом. Прислоняюсь щекой к стульчаку, даже не переживая о том, что, возможно, кто-то испражнялся на нем этим утром. Ничего сейчас неважно так, как дать моему уставшему телу маленькую передышку.
Нокс сжимает мою шею сзади и легонько встряхивает меня. Он тихо говорит:
