Закат высветил окна домов напротив пурпуром, мазнул кровавыми красками по покатым крышам, а Виктор все не шел. Стрелки часов бежали вперед, уменьшая и без того короткий промежуток возможной встречи. Свеча набирала силы, поселила черные тени в углах комнаты, высветила острые края, скрыла полутени.
Катю тянуло к себе окно, но при свете дня она все боялась к нему подойти – еще с улицы увидят. А как стало темнеть, Катя и подавно отошла от него подальше – комната освещена, и в окне она будет как маячок. Пометавшись в четырех углах, она опустилась на кровать, сняла бусы, стала рассматривать, да так и уснула. Ее разбудило шуршание в ладони и последовавший за этим стук об пол.
Виктор уже стоял в комнате, улыбался. Очередное неожиданное вторжение родило в душе мгновенную мысль: «Не демон ли?» По всем рассказам выходило, что демон должен непременно начать соблазнять, торговать душу, Виктор же ничего этого не делал. Он по-хозяйски оглядел комнату, недовольно цыкнул, увидев свежий букет роз, и устроился уже на привычном месте, на стуле посреди комнаты.
Катя быстро подняла украшение, заметалась, не зная, куда его пристроить, и в замешательстве засунула под подушку. Виктор с улыбкой наблюдал ее смущение. От него не ускользнула ни радость, мелькнувшая в глазах проснувшейся девушки, ни заколотившееся сердце, ни сочный румянец на щеках. Он сидел, с жадностью вдыхая ее аромат, с видом голодного волка пожирая глазами ее слабо освещенное лицо. Ему хотелось расхохотаться от всего этого великолепия.
А ведь он забыл, что такое счастье. Сейчас перед ним сидело само воплощение всех мыслимых желаний и устремлений.
– Я надеялась вас увидеть днем, – пролепетала вконец смутившаяся Катя.
– Я так ждал нашей встречи.
Виктору очень хотелось, чтобы она почувствовала его настрой, чтобы перестала трепетать и наконец доверилась ему. Ему хотелось вскочить, припасть к ее груди, вблизи почувствовать ее одуряющий запах молодой кожи, сжать ее хрупкие ладони, ощутить дрожащие губы. Но он сдерживал себя. Главное, не напугать. Он все расскажет ей, все объяснит. Она поймет. Чуткая, внимательная, она непременно все поймет.
– Вас не было видно на улице. – Катя с трудом справлялась со своим волнением.
– Днем я обычно бываю занят и только к ночи освобождаюсь. Не ищи меня днем, не надо. Я сам к тебе приду. Понравился ли тебе мой подарок?
– Он слишком дорогой для меня.
– Для тебя никаких богатств не жалко.
Как будто из воздуха у него в руках возник пухлый сверток. Виктор слегка наклонился вперед, чтобы положить его на кровать рядом с Катей. Когда он оказался поблизости, Катя заметила, что платье на нем вчерашнее, что оно как будто бы слегка присыпано дорожной пылью. Виктор поймал ее быстрый взгляд и тут же сел ровно, тряхнул рукавом сюртука. Надо быть внимательней к таким мелочам.
– Что это?
На Катю снова напала робость. Ей хотелось отодвинуться от странного свертка, но она и так сидела на кончике кровати. Ничего не оставалось, как протянуть руку. Завязка словно только того и ждала, чтобы ее коснулись, узел сам собой развязался, оберточная бумага с готовностью распахнулась. Сначала Катя увидела поток шелка, лениво развернулась кисея, брызнули, выпрямляясь, кружева.
– Нет, я, наверное, не должна этого брать!
Катя не выдержала открывшегося перед ней богатства, встала, подошла к рукомойнику, плеснула в лицо воды.
– Да, вы правильно угадали, я ждала вас, – бормотала она своим рукам, с которых еще стекали ленивые капли. – Своей таинственностью вы можете подкупить кого угодно. Но ни ваши слова, ни ваши подарки не дают мне ответа на вопрос, кто вы и что хотите от меня. Демон ли, пришедший погубить мою душу, или ангел, принесший счастье. Мне кажется, вы заблуждаетесь. Я обыкновенная. Ничего особенного во мне нет. Видимо, вам что-то показалось или привиделось в полутьме окна.
И вновь она не услышала, как он подошел. Тяжелая рука легла на плечо.
– Не надо никаких слов, – вкрадчивый голос вливался ей в уши. – Все, что бы ты сейчас ни сказала, будет лишним. Есть вещи, которые нельзя передать словами. Только чувства, а они не нуждаются в определениях. Дрожь твоих пальцев скажет мне больше, чем все тома писателей. Скажи мне, Катя, я ведь не ошибаюсь? Ты тоже любишь?
Она подняла голову, чтобы увидеть его отражение рядом с собой, поискала глазами и, не выдержав, обернулась. Его темные, как черные уголья, глаза были неожиданно близко. Казалось, он не дышал, ожидая ее ответа.
Но что говорить? Зачем? Что произошло раньше – он потянул ее к себе и она оказалась в крепких объятиях или она прильнула к нему, заставляя обнять, – было уже не важно. Он покрывал поцелуями ее мокрые от воды и слез щеки, касался зажмуренных глаз, гладил по голове и все бормотал те слова, что действительно были не важны.
Поначалу ее слезы озадачили Виктора, они придавали поцелуям солоноватый привкус. Но потом слезы смешались с одуряющим запахом роз, с ее собственным запахом, и его всегда такая ясная, такая трезвомыслящая голова закружилась. С легким стоном он вынужден был отступить, чтобы не навредить любимой. Потому что почувствовал – жажда обладания Катей смешивается с голодом.
– Я приду к тебе завтра, – прошептал он, стискивая бледную тонкую руку девушки, понимая, что ее надо отпустить, но не в силах это сделать. – Ты будешь ждать?
Она испуганно улыбнулась, закивала, негромко вскрикнула:
– Виктор!
– Я не демон и не ангел, – прошептал вампир. – Я такое же созданное Богом существо, как и ты. Каждый имеет право на свое счастье. Ты моя судьба. Мне никогда не дать тебе в ответ такого же счастья, какое ты мне даришь. Но позволь просто приходить к тебе, быть рядом, и, может быть, когда-нибудь я смогу вернуть тебе хотя бы долю того, что даришь ты.
Катя пыталась удержать его холодную, ускользающую руку, хотела придумать такие же красивые слова, что он только что сказал ей, но ни слов, ни сил у нее уже не было. Она вновь оказалась сидящей на кровати. Как будто стукнуло окно. Виктора в комнате не было. Только юркий сквозняк пробежал по полу и забился под шкапчик.
Слезы сами собой потекли из глаз. Вся не выраженная до этого момента тоска и отчаяние выходили из нее с этими солеными каплями воды. Она плакала, сама не понимая почему. Ведь все хорошо. Она дождалась своего счастья, о котором не написано ни в одной книге, не придумано ни одним писателем.
Катя не успела голову донести до подушки, как уже в окно заглядывал рассвет. От бессонной ночи болела голова, эхо бывших слез чуть резало глаза. Голова была словно перегретый в печке чугунок. Катя с трудом добрела до рукомойника, тяжело оперлась о таз, глянула в плескавшуюся на донышке воду.
