Именно ради них на Мангуста периодически устраивали охоту.
Заканчивалась она для охотников в лучшем случае ничем, в худшем — плачевно, а Геннадий Хомяков продолжал жить и здравствовать. Сталкиваться мне с ним до сих пор не приходилось, поскольку в дурацких экспедициях «за стекляшками» я участия не принимал.
С самого детства знал, что жадность — это плохо.
— Тогда не смею тебе препятствовать, — сказал я. — Только скажи, чего сверху видно?
Если Мангуст расскажет, что углядел с крыши, мне туда тащиться не придётся, и я сэкономлю немного времени.
— На юге, за Берзарина, какое-то шевеление, вроде как отряд ботов шурует, — сообщил он. — С остальных сторон всё тихо, хотя около «Щукинской», когда я там проходил, носороги резвились. Гоняли раптора трёхколёсного, даже на меня внимания не обратили.
Да, для этих чугунков нет лучшего развлечения, чем охота на бывшую легковушку.
— Спасибо за информацию, — кивнул я. — Удачи тебе, яхонтовый ты наш, гляди под ноги.
— И тебе того же. — Алмазный Мангуст ухмыльнулся и помчался по руинам в сторону центрального вихря локации.
Я поглядел ему вслед и принялся карабкаться по склону кратера.
Легенды — легендами, а у меня свои дела есть.
Из громадной воронки, на дно которой институт Курчатова опустился после Катастрофы, я выбрался как раз вовремя. Едва перевалил через край, как импланты сообщили, что с противоположной стороны, с улицы Расплетина, в кратер вступили шесть человек.
Похоже, те самые «придурки», что затеяли охоту на Мангуста.
Меня они не заметили, прямиком направились к точке перехода, или решили не связываться, определив, что я — не тот, кто им нужен. Я по этому поводу вовсе не расстроился — мне со всякими доходягами сражаться некогда, у меня есть цель, и я к ней, как говорится, иду…
До Тушинского лагеря от тамбура можно добраться несколькими путями.
Первый — по Волоколамскому шоссе, которое более-менее сохранилось во всех передрягах. Так и осталось полосой ровного асфальта в окружении сплошных развалин. По ней идти легче всего, но и риск максимален — тут любят «пастись» крупные биомехи, вроде бронезавров и носорогов.
Второй — огородами, то бишь улицами добраться до моста через канал имени Москвы, перейти его и там дать небольшого крюка — это сложнее и дольше, но зато и возможностей для манёвра больше.
Третий — через туннель подземки, и это только на тот случай, если два первых пути окажутся перекрытыми.
Московское метро после Катастрофы стало местом более опасным, чем могли представить некоторые не очень умные писатели начала двадцать первого века. Там появились разные твари, вроде Сцепщика, способные проглотить целый отряд сталкеров, завелись хитрые подземные скорги и прочая муть.
Но всё же бывают ситуации, когда лучше оказаться внизу, во тьме, среди всяческих опасностей и блуждающих ловушек, чем наверху, в кишащих сталкерами и чугунками развалинах.
Но сегодня никаких особенных обстоятельств не было, разве что я спешил, и поэтому выбрал кратчайший путь — по Волоколамскому шоссе. Без каких-либо проблем добрался до бывшего парка Покровско-Стрешнево, территория которого ныне поросла автонами.
И вот тут я наткнулся на первое препятствие — полосу «Чёртовой топи» поперёк улицы.
— Ага, как же, сейчас и шагну, — сказал я, разглядывая ловушку, обнаруженную только благодаря тепловизорам.
Если вступить на этот ничем вроде бы не примечательный кусочек асфальта, провалишься сразу сантиметров на двадцать. А провалившись, можешь смело прощаться с собственными конечностями и выбирать модель протезов попрактичнее. Существует один способ выбраться из «Чёртовой топи» — ампутация.
Но едва я двинулся к зарослям автонов, думая попросту прорубиться сквозь них, как металлорастения угрожающе зашумели. Ветви задрожали, и между стволами заструился голубоватый туман. Пряди его, извиваясь и подёргиваясь, двинулись в мою сторону.
Я не горел желанием на собственной шкуре проверять, что это ещё за хрень такая.
Есть ещё другая обочина, где громоздятся обломки, покрытые сантиметровым слоем сажи.
— Умный в гору не пойдёт, — пробурчал я, карабкаясь по ним. — Умный гору обойдёт.
И в следующий момент стало ясно, что если кто тут и умный, то никак не я. Черные развалины под ногами поехали, зарокотали, открылась яма, в которой заклацали похожие на тёрки челюсти. Какая-то металлическая дрянь, вроде муравьиного льва, устроила тут засаду!
Ботинки мои ехали по необычайно скользкой «саже», удерживать равновесие становилось всё труднее.
— Отвались… мой… хвост! — Отчаянным рывком я подбросил себя на полметра, но тут же сполз на метр. От подошв до лязгающих челюстей осталось каких-то сантиметров тридцать.
Ещё рывок, и я ухитрился развернуть «Шторм» вниз и дать очередь.
Несколько пуль отрикошетили, одна сорвала клочок кожи с тыльной стороны ладони на левой руке. Но другая, самая везучая, попала, похоже, в цель, поскольку клацанье затихло, а челюсти закрыло что-то похожее на крышку канализационного люка. Словно опустилось металлическое веко на огромном хищном глазу.
Мне хватило одного мгновения — прыжок, рывок вверх, короткая пробежка, и я оставил муравьиного льва позади.
Но порадоваться собственному подвигу не успел, поскольку луч армгана прошёл в считанных сантиметрах от моей левой ноги. Клацанье, лязганье и негромкий треск выстрелов возвестили, что «пообщаться» со мной явилась банда паукообразных ботов.
— Вас ещё тут не хватало! — рявкнул я, переходя на бег и шаря в подсумке в поисках гранаты.
Чтобы избавиться от этой братии, придётся чуток посуетиться.
На разборки с ботами я убил почти полтора часа, троих уничтожил, ещё от троих оторвался, отправив их шарить в окрестностях Пехотной улицы. К этому времени начало светать, очистившееся было после пульсации небо над Москвой затянули серые облака, и пошёл снег.
Ладно хоть не дождь — верный спутник сталкера с марта по ноябрь.
К Волоколамскому шоссе я вышел в том месте, где оно пересекается с улицей академика Курчатова. Оглядел тянущуюся с востока на запад ленту асфальта, необычайно гладкую, без дыр, выбоин и каких-либо обломков.
Это шоссе выглядело так всегда, с самого первого дня после Катастрофы. По Обочине гуляла байка о том, что по ночам его чистят уцелевшие московские чугунки-уборщики.
Верилось в неё с трудом.
Скорее всего, тут имела место ещё одна аномалия, на которые так богато Пятизонье, только масштабная и для всех без исключения безвредная, а поэтому мало кому интересная. По сторонам от шоссе громоздились два вала из строительного мусора — арматура, куски бетонных плит, фрагменты зданий, груды кирпича, оконные рамы, двери и разбитая бытовая техника.
Местами их покрывала металлическая плесень, кое-где ползали скарабеи.
— Вроде бы тихо, — сказал я, — но бережёного бог бережёт, как подумала монашка, натягивая на свечку третий презерватив.
Несколько глубоких вдохов, мгновение концентрации, и я вошёл в форс-режим. Мир вокруг радикально изменился и одновременно остался тем же самым. По внутренней поверхности сферы, составленной из лоскутов разной фактуры, поплыли «метки». Мне осталось только расшифровать их.
Думать в этом состоянии мне всегда было трудно, мысли представали в виде коротких импульсов-вспышек.
Вот группа стальных крыс роется в развалинах… вот двое сталкеров осматривают железнодорожную станцию Покровско-Стрешнево… в подвале уцелевшего дома грохочет что-то большое… затаилась «Шинковка» на фрагменте вплавленной в вал лестницы… «Виселица» на столбе ожидает жертву…
Но ничего крупного, по-настоящему опасного.
Я вышел из форс-режима и несколько минут отдыхал, восстанавливая дыхание и успокаивая сердцебиение. А затем спрыгнул на шоссе, обогнул потянувшуюся ко мне «Виселицу» и направился на запад, в сторону Тушино.
Низкий, свирепый рёв нагнал меня, когда я почти дошёл до канала имени Москвы.
— Это ещё кому палец прищемили? — Я обернулся, пригляделся и ринулся к обочине.
По Волколамке с бешеной скоростью мчалось нечто тяжёлое, огромное, глянцево-блестящее. Напоминало оно отожравшийся туристический автобус, обзаведшийся рогами и поросший металлическими кораллами.
Я едва успел вскарабкаться на груду кирпичей, перемешанных с битым стеклом, как носорог оказался прямо подо мной. Мелькнула крыша, усеянная крупными, в ладонь, чешуйками и золотистыми «волосками», и тяжёлая туша помчалась дальше. За ней проследовала вторая, третья, четвёртая — такие же огромные, шумные, устрашающе уродливые.
Стадо этих чугунков, обитавших в московской локации, и в самом деле произошло от автобусов, некогда возивших по столице её гостей. Агрессивностью они не отличались, зато не особенно смотрели, куда и зачем едут, и могли раздавить сталкера просто так, за здорово живёшь.
