— Ты берешь для нее табак из моих запасов, ведь так? — Этими не слишком приветливыми словами отец встретил Мэри по возвращении. Девушка тут же во всем созналась. Джозеф хотел уж было по привычке отругать ее, но на сей раз сдержался. Он и без того с каждым годом все больше опасался, что его сокровище вскорости ускользнет от него. Свадьба Элис стала для него самой неожиданной и желанной отсрочкой.
— Она всю свою жизнь терпела сплошные невзгоды, — заявила Мэри в ответ. Ее недомолвки выводили его из себя и даже пугали.
— К нам прибыл прекрасный молодой джентльмен со своей леди, приехали они в легком экипаже и сейчас отдыхают в гостиной, пьют чай. — Он помолчал, его снедали муки совести от того, что он вот так беззастенчиво выставляет ее на всеобщее обозрение. — Ты не могла бы сходить и узнать, не угодно ли им чего-нибудь еще? Я не без основания полагаю, что они прибыли сюда с такой поспешностью, дабы полюбоваться на Красавицу. — И он улыбнулся с мягкой хитрецой, которая давным-давно уже перестала действовать на Мэри. Однако на сей раз она вдруг ощутила щемящий стыд.
Она подчинилась, испытывая в душе отвращение. С каждым днем Мэри все больше и больше ненавидела ту роль, которую ей уготовили, груз, который невыразимой тяжестью ложился ей на плечи, ведь для приезжих она превратилась в достопримечательность, выброшенную на берег и задыхающуюся Рыбку.
Конец путешествия
Его меланхолия была жестокой и удручающей. В те времена существовали личности, которые пестовали собственную меланхолию, дабы придать себе весомую значимость. Однако хотя Джон Август даже пытался подтрунивать над собой, надеясь, что его уныние именно такого свойства, на него и в самом деле навалилось настоящее отчаяние от безысходности. Он пытался заглушить его смесью вина и опия, но и это обычно весьма действенное средство нисколько не помогало.
Он попробовал проследить причины теперешнего приступа, который, как и все предыдущие, казался ему самым ужасным и безнадежным. Может статься, что, вычислив причину и вскрыв ее, он сумеет начать процесс излечения. На сей раз ему пришлось заглянуть глубоко в прошлое и восстановить события своей поездки, вплоть до того злосчастного вечера, когда он флиртовал со служанкой в гостинице. Он напрочь изгнал ее имя из собственной памяти и запретил его вспоминать. Холодная ведьма, решил он для себя, ведьма, которая никогда не познает пресыщения в этом мире. Она будто бы заронила в него зерно безучастия, и этот жесточайший приступ меланхолии наступил как искупление за тяжкий грех.
Ему хватило сил задумать бегство. Дочь Баркетта запряжет для него лошадь, и он отправится верхом на восточное побережье Дервентуотера в Лодор на плавучую пристань. Ее отец сядет на весла и переправит его через озеро, и уж там они закинут пару удочек, чтобы легкая поклевка подняла ему настроение.
Джон Август прекрасно знал, от чего пытается бежать. Опьяненный наркотиками и вином, он мучился кошмарами, в которых видел беззвучно вопящие лица; перекошенные от боли рты; и все его существо пронизывало осознание унижения и желания одновременно. Он нес ответственность за собственные грехи, за слабости, и в то же самое время он сам был жертвой, закланной — ради чего? Кого заклали на этом монументальном каменном алтаре близ Кесвика? Когда человеческая жизнь была столь короткой и не стоила и гроша ломаного, что мог испытывать человек, кроме страстной жажды жизни, с жадностью впитывая в себя каждое мгновенье своего бытия? Однако на сей раз меланхолия, не отступившая даже во сне, обрушилась на него с холодным свистом гильотины, и он заставил себя проснуться, чтобы эта свистящая сталь не рассекла дрожащую, исходящую холодным потом плоть.
Дочь Баркетта сидела на жеребце с грациозностью истинной леди, сошедшей с гобелена. И Хоуп чувствовал, как его тело возжелало соединиться с нею. Он должен был жениться на такой вот женщине — красивой, будничной, покорной, такой же чувственной, как залитый солнцем лес; возможно, он даже сделает ей предложение. Он мог бы рыбачить с мистером Баркеттом — они уже успели поймать в сеть прекрасную щуку и двух пеструшек. Он мог бы бросить все эти грандиозные планы, отказаться от фантастических амбиций и остаться тем, кем он был от рождения: жизнерадостным сибаритом, любимым и любящим человеком, нашедшим в жизни свое место под солнцем. Он не торопясь помог девушке спуститься, прекрасно осознавая, каковы планы Баркетта на его счет, и вполне замечая поощрительное внимание старого хитреца. Пальцы полковника сомкнулись на затянутой в корсет талии, в то время как полуоткрытая грудь девушки вскользь коснулась его груди, а бедро небрежно задело его ногу. В сию же секунду он словно бы увидел крохотный просвет в нависших над головой тучах его страданий, однако насладиться этим светом ему не довелось. Его путь пролегал в ином направлении. Он забрал у нее лошадь и отправился один.
Он ехал верхом в долину Борроудейл, устье которой открывалось всего в паре миль от Кесвика. И хотя Хоуп прожил в этом краю не больше недели, ему казалось, будто все здесь знакомо ему с рождения. Однако Борроудейл изумил его. Хоуп намеренно выбрал этот, самый достопримечательный, окружной путь до Баттермира именно оттого, что был весьма наслышан о богатых марганцевых рудниках в долине Борроудейл. Разработку руд здесь разрешалось вести всего раз в семь лет, дабы оградить залежи от быстрого истощения и должным образом контролировать продажу этого уникального минерала, который применялся во множестве областей, начиная от пороха для ружей и заканчивая красками. Джордж Вуд намекал, и довольно откровенно, насчет «парней», которые знают, как миновать охрану и проникнуть на рудники ночью. Он дал понять, что существуют оживленные тропы, проложенные контрабандистами через самые высокие горы, и ведут они прямиком к побережью, где руду переправляют в Ирландию или обратно в Ливерпуль и Суонси. Джона возбуждала сама мысль о возможной наживе, и исходя из таких соображений он приговорил благородного Александра Августа к обязательной поездке по туристическим местам Озерного края — в Челюсти Борроудейла. Он рысью миновал Лодорские водопады, не испытывая ни малейшего желания остановиться и полюбоваться на них.
Он хотел поскорее покончить с этой долиной. Частенько выглядывая из окна гостиницы «Голова королевы», да и прогуливаясь по Кесвику, он проникся любовью к пастбищам Скиддау, заросшим папоротником. Здесь же, в Борроудейле, вся поверхность долины была покрыта вулканическими камнями. Путешественники не заглядывали сюда. Разве только какие-нибудь геологи. Однако сам Хоуп едва не остановился, завороженный картиной, свидетельствовавшей о столкновении двух стихий. Они словно обрушились друг на друга в яростной схватке, оставляя за собой вздыбленные, зазубренные волны, прорезавшие трещинами гладкий камень. Раскаленная лава сотен извержений словно в печи переплавила всю эту долину и разбросала по ее поверхности каменные глыбы, свисавшие с крутых скал. Они опасно громоздились даже на тропинке, которая, неуверенно петляя, врезалась в склоны холмов, протискиваясь между несколькими хижинами. Эти строения едва ли можно было бы назвать домами. Ветхие, они нависали над шатким, наскоро залатанным мостиком шириной всего в две пяди, который пересекал поток, питавший озеро. Та часть его сознания, что принадлежала Александру Августу, соблазнялась идеей заехать в деревню и слегка отдохнуть. Поселение это выглядело вполне живописно, несмотря на хмурые серые небеса над головой: над печными трубами клубился дым, соломенные крыши, козы, гуси, обыденная магия деревенской суеты. Но для Джона эта живописная прелесть означала лишь осознанное примирение с беспросветной нищетой, убогие, горькие зимы, скудное питание, болезни, ревматизм и в лучшем случае унизительное, жалкое существование. Он стиснул зубы и рысью направился дальше.
Он миновал Боудер-Стоун. Все ему говорили, что он должен обязательно остановиться и осмотреть эту «ужасную скалу», балансирующую на крошечном пятачке земли высоко над долиной, как дамоклов меч. Но пейзажи, равно как и местные достопримечательности, занимали его лишь в тех случаях, когда существовали некие определенные резоны.
Прямиком направляясь к Челюстям Борроудейла, Хоуп пустил галопом прекрасного коня, которого любезно оседлал для него мистер Вуд, с недавних пор ставший ему добрым другом.
В Роствейте он приметил заведение, которое, по его предположению, могло оказаться местной гостиницей.
Время близилось к полудню, он устал, и о завтраке — холодной ветчине и пиве — остались одни воспоминания. Оказавшись после дневного, хоть и сумрачного, света в темноте кухни, он сию же минуту угодил ногой в какие-то кастрюли и сковороды, которыми был сплошь уставлен выложенный плиткой пол. Грохот посуды всполошил женщину, она неожиданно появилась из боковой двери и довольно резко отчитала его.
