Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром
Книга вторая
Глава XXXIX
Среди художников
Без сомнения, на склоне лет Клайв Ньюком будет вспоминать свою жизнь в Риме, как один из счастливейших периодов, подаренных ему судьбой. Простота тамошней студенческой жизни, величавая и проникновенная красота окружающей обстановки, увлекательность занятий, приятное общество друзей, вдохновленных радостью общего труда, работа, размышления а после — отдых и дружеская пирушка сделали бы всякого молодого живописца счастливейшим из смертных, сознавай он только, как ему повезло. Работа начинающего художника по большей части восхитительно легка. Она не слишком утруждает мозг, а только занимает его приятными предметами. Подлинное вдохновение и творческий порыв потребны ему не часто, а именно — лишь тогда, когда молодой художник придумывает сюжет или строит композицию. Выполнение фигур и складок, умелое копирование линий, искусное штрихование карандашом, растушевка, распределение бликов и теней, подбор тонов, приятная процедура покрывания лаком и тому подобное, все это по преимуществу труд чисто физический. Подобные занятия, а также выкуривание надлежащего числа трубок и заполняют день будущего художника. Переступив его порог, вы, по всей вероятности, услышите, как он поет, работая за мольбертом. Какой юный адвокат, математик или богослов, позвольте узнать, может распевать над своими фолиантами, не отрываясь от дела? В каждом городе, где процветает искусство, имеются старички, которые в жизни не брали карандаша в руки, но почитают труд и общество живописца столь усладительными, что днюют и ночуют в мастерских, переходя от одного поколения художников к другому; они с превеликим удовольствием сидят и смотрят, как Джек рисует своего пиффераро или Том набрасывает углем контуры будущей картины, и много лет спустя, когда Джек уже обосновался на Ньюмен-стрит, а Том сделался членом Королевской Академии, они все так же сидят в этих мастерских подле новых художников и новых картин и рассказывают молодежи, что за чудесные ребята были их знакомцы Том и Джек. Поэт бежит в какой-нибудь заброшенный уголок и в тишине придумывает рифмы, а живописец может трудиться в кругу друзей. Какая-нибудь знаменитость, глава направления, скажем, Рубенс или Орас Бернс, может работать и в то же. время слушать чтение своего секретаря; толпа восторженных учеников, затаив дыхание, следит за движениями прославленной кисти, или тут же собралась компания восхищенных придворных дам и господ, коим время от времени он бросает любезное слово; и даже самый заурядный художник, бедняк-пребедняк, может работать за мольбертом в присутствии друга или молодой улыбчивой жены, что сидит возле него с рукодельем на коленях и своей болтовней или молчаливым участием скрашивает его труд.
Среди художников всех видов и рангов, обитавших тогда в Риме, мистер Клайв сыскал себе немало друзей и знакомых. Нередко случалось, что какой-нибудь умник оказывался на поверку весьма посредственным живописцем, а талантливый художник отнюдь не лучшим советчиком и другом. Иные из них не отдавали себе отчета в своем даровании, помимо воли достигали успеха и в какой-нибудь час без труда создавали такое, чего не сделать было другим и за полжизни. Были здесь молодые скульпторы, которые вовек не прочли ни строчки Гомера и все же брались судить о героическом искусстве Древней Греции и даже его развивать. Были юные живописцы с явной природной тягой к грубому юмору, комическим куплетам и ярмарочным забавам, а подражали они не иначе, как Микеланджело, переполняя свои полотна всякими жуткими аллегориями, пифиями, фуриями, демонами смерти и войны. Были патлатые парни, решившие, что возвышенного можно достичь лишь в манере Перуджино, и писавшие святых в аляповато-ярких одеждах, падавших жесткими складками, и с нимбами из листового золота. Наш приятель свел знакомство со всеми, кто подвизался в искусстве, невзирая на их вкусы и чудачества, и как свой заходил в мастерскую каждого, начиная от степенных маэстро и сеньоров — корифеев Французской и Британской академий и кончая юными неофитами, громившими стариков за стаканом дешевого вина в "Лепре". Какую бесшабашную, голодную, щедрую и веселую жизнь вели многие из них! Сколько выказывали остроумия, пусть несколько странного по форме, сколько дружелюбия и сердечности при этакой-то бедности! С какой важностью упоминал Карло о своем родственнике-маркизе и закадычном друге — герцоге! С какой гневной страстью повествовал Федериго о горьких обидах, нанесенных ему отечественной академией, этой кучкой торгашей, которые ничего не смыслят в высоком искусстве и в глаза не видали настоящей живописи! А как горделиво выступал Аугусто на балу у сэра Джона, хотя кто не знает, что фрак ему одолжил Фернандо, а штиблеты Луиджи! Стоило кому-нибудь из художников заболеть, с каким великодушием и благородством стекались друзья ухаживать за ним; они поочередно дежурили при нем в кризисные ночи, а потом собирали свои скудные гроши, чтобы помочь ему встать на ноги. Макс, так любивший франтить и ездить на карнавалы, отказался от сюртука и наемной коляски, чтобы пособить Полю. А Поль, когда ему удалось сбыть картину (по протекции Пьетро, позабывшего их недавнюю ссору и рекомендовавшего его комиссионеру), отдал Максу треть своих денег; другую треть он отнес Лазаро, не имевшему за зиму ни единого заказа, его бедной жене и детям, — и сказка опять началась сначала. Я слышал от Клайва про двух благородных молодых американцев, прибывших в Европу изучать искусство; когда один из них заболел, другой взял на себя заботу о безденежном друге и из шести пенсов, которые имел в день, тратил на себя всего лишь один, а остальное отдавал больному соотечественнику.
— Хотел бы я познакомиться с этим добрым самаря-нином, сэр, промолвил, покручивая ус, наш полковник, когда мы вновь свиделись с ним и сын рассказал ему эту историю.
Джей Джей, по своему обыкновению, молча и упорно работал изо дня в день и по многу часов на дню. Когда Клайв заходил утром в мастерскую, он заставал его уже там и там же оставлял, уходя. Вечерами, когда натурный класс закрывали и Клайв отправлялся развлекаться, Джей Джей зажигал лампу и продолжал свой счастливый труд. Его же влекли шумные ужины друзей; он предпочитал оставаться дома и редко ввечеру выходил за порог, разве что во время вышеупомянутой болезни Луиджи, когда просиживал все вечера у постели товарища. Джей Джей был так же удачлив, как и талантлив; светским господам нравился скромный юноша, и он имел немало заказов. Кружок художников в "Лепре" считал его скуповатым, но год спустя по отъезде его из Рима Лазаро и его жена, которые продолжали там жить, рассказали о нем другое. Клайв Ньюком, узнав об их бедственном положении, дал им, что мог; но Джей Джей дал больше; и Клайв принялся с тем же пылом расхваливать его щедрость, с каким всегда говорил о его таланте. Он обладал и впрямь счастливой натурой. Работа была его главной радостью. Самоотречение давалось ему легко. Удовольствия шли то, что принято понимать под этим словом, не имели для него особой притягательной силы. Светлые чистые мысли были его повседневными друзьями; созерцание природы — главным развлечением вне дома; забавой же ему служило множество всяких тонкостей его ремесла, неустанно его занимавших; он готов был вырисовывать каждый сучочек на дубовой панели, каждый лист апельсинового дерева, и лицо его озарялось улыбкой, а сердце радовалось всякой простой удаче. Вы неизменно заставали его сосредоточенным и безмятежным, и незатейливый светильник его девственной души всегда горел ровным пламенем; его не гасили порывы страсти, после коих так легко заблудиться во мраке. Земные странники, мы лишь изредка и на короткий миг встречаем на своем пути подобное воплощение непорочности и молча склоняем перед ним голову.
В нашем распоряжении находятся собственноручные письма Клайва Ньюкома, в которых он сообщает о своем намерении прожить два года в Италии, всецело посвятив себя изучению живописи. Помимо профессиональных, были у него и другие сокровенные причины оставаться подольше вдали от родины, — он надеялся таким образом исцелить томивший его сердечный недуг. Но перемена атмосферы частенько излечивает больного даже быстрее, чем он надеялся; к тому же установлено, что юноши, движимые благим намерением углубиться в занятия, подчас не исполняют его, отвлеченные от дела какой-нибудь случайностью: развлечением, обязательством иди иной достойной внимания причиной.
Два или три месяца юный Клайв усердно трудился в Риме над своими полотнами, втайне терзаемый, вероятно, муками испытанного им разочарования; он рисовал натурщиков, писал без разбора все, что только манило его глаз по ту и по ату сторону Тибра; работал до ночи в натурном классе — словом, был образцом для всех остальных молодых живописцев. Симптомы его сердечного недуга начинали слабеть. Он стал интересоваться делами товарищей; искусство оказывало свое целительное воздействие на его израненную душу, никогда, впрочем, не терявшую жизнеспособности. Встречи художников в Греческой кофейне и на частных квартирах были веселы, оживленны и приятны. Клайв курил свою трубку, выпивал стаканчик марсалы, пел соло и весело подтягивал в общем хоре, как самый беззаботный из мальчишек. Он был коноводом в кружке художников и их общим- любимцем; а чтобы люди любили тебя, уж конечно, необходимо, чтобы и ты, со своей стороны, относился к ним с приязнью.
