— Зое…
Я хотел сказать, что это очень ценная вещь, что это реликвия их семьи, что Хота будет ругать её, но ничего не сказал. Все слова были бессмысленны. Зое не станет слушать их. Ведь мы муж и жена, и нож, переданный мне, не уходит из семьи.
Совет дал мне три дня, и завтра мне уходить. Я взял из рук Зое Ханжалик. Я не могу забрать Зое с собой, раз она не хочет идти. Я знаю: я вернусь в Посёлок, на меня навалится куча дел. Я знаю: Управление не поймёт меня, не отпустит, может быть, даже отстранит от должности, но за последние дни я понял и решил для себя: ни дельфины, ни наука, ни карьера — ничто не важно для меня теперь так, как Зое. Я хотел прожить с ней всю жизнь. С анулейцами так с анулейцами. За два месяца жизни у них я увидел, насколько их общество разумнее и гуманнее нашего; насколько честнее и логичнее построена вся их жизнь; насколько каждый из них добрее, смелее, чище нас. Будто они сохранили в сердцах огонь людей-co, данный Солнцем. А блага цивилизации никогда для меня много не значили, я и приехал-то на Лысый, потому что устал от городов. Но я не могу позволить своим друзьям и родным оплакивать меня. Это было бы жестоко и нечестно.
Я вернусь, потому что никого никогда не любил так, как Зое. Потому что когда она смотрит на меня своими синими глазами, весь мир вокруг звенит, а сердце моё сжимается. Потому что ни с кем я не чувствовал такой близости. Потому что, если я не вернусь к ней, каждый дельфин будет напоминать мне о ней. Потому что мне тридцать лет, я хочу семью, я хочу сына, такого же красивого и сильного, как Зое.
…Я ушёл рано утром. Зое провожала меня. Я был уверен, что если найду в лесу то место, где меня ранила рысь, то найду и дорогу в Посёлок. Наверное, тропинка, вырубленная мумукиным мачете в чаще, ещё не совсем заросла, да и зарубки на деревьях я делал тщательно. Зое шла первой, я смотрел ей в затылок. Мне не было грустно, я знал, что вернусь, вернусь скоро, что бы там ни решили в Управлении.
…Больше года я вёл войну с Управлением. Сначала (по возвращении) мне устроили пышную встречу (ведь они меня почти похоронили), потом дали крепкий нагоняй. За выдумки и сказки. Нет такого народа на этнической карте мира, нет и всё тут. Никто мне не поверил, даже слушать не стали. А Мумука, как назло, уехал домой, ведь началась осень, Жорке надо было идти в школу. Меня отправили к врачу, тот выписал успокоительные.
На меня свалилось столько проблем и забот — ведь я как-никак оставался директором научного центра! — что о-ё-ёй!
И я работал, и решал проблемы, и даже написал две статьи в научный журнал. Посёлок расширялся, строился, приезжали новые люди, интересные, молодые. У Листов даже сын здесь родился (так стремительно родился, что не успели на Большую землю). Славный такой мальчишка, глазастый. Серёжка. Я смотрел, как Надя с ним гуляет, как встрёпанный и невыспавшийся Лист вдруг во время серьёзного опыта расплывается в улыбке, как малыш меняется день за днём — и всё думал и думал о Зое.
Так прошло больше года. Центр работал стабильно, отлаженно. Нет, проблем, конечно, хватало, особенно с финансированием, но это были проблемы привычные и решаемые. Хуже было у меня внутри, в сердце. Пора было садиться за книгу: я давно заключил контракт с одним научно-популярным издательством, и времени оставалось всё меньше. Я взял творческий отпуск. (Управление расщедрилось, дали целых два месяца!) Я написал первые две главы. А потом собрал рюкзак, сдал полномочия Силину на время отпуска и уехал будто бы к маме, в деревню. Там, мол, спокойнее.
Я ушёл в лес.
Никто не бывал в этом диком лесу, кроме меня. Никто не знает, что я здесь. Никто не будет меня искать. Если я не сумею убедить Зое пойти со мной, я останусь у анулейцев. И даже совесть меня не мучила (надо будет только сообщить маме).
Это был тяжёлый путь. Гораздо тяжелее, чем в первый раз. То ли оттого, что рюкзак был большой, то ли оттого, что в прошлый раз мне было всё равно, куда идти, а теперь я очень боялся сбиться с пути. А может быть лес разросся гуще за этот год. Только на пятый день вышел я к Городу.
Здесь и ждало меня самое ужасное. Сначала я даже не понял. Подумал: может, идёт Совет Отцов? Тогда мне надо переждать, обычай запрещает ходить по Городу, пока Мудрейшие совещаются. Потом я подумал: уж не вертолёт ли испугал анулейцев? Но я не слышал никаких звуков, кроме лесных. Недоумевая, я перелез через каменную стенку и пошёл по Священной дороге.
Город был пуст. Не было никого. Ни человека, ни костра, ни рыси, ни одной козы. Абсолютно пустой Город. Он не был разрушен, все дома целы, и дорога и коло — место священного костра. Но было очевидно, что люди ушли отсюда, и случилось это не вчера. Они покинули город не в спешке, а тщательно собравшись. Они ничего не оставили после себя, кроме пустых домов, похожих на каменные глыбы.
В растерянности я обходил Город. Здесь мы с Зое первый раз поцеловались, а здесь жил Киро, вот беседка Отцов, вот обменная площадь. Господи, да что же случилось?
Я зашёл в дом Хоты и Зое. В мой дом. Два месяца, что я здесь прожил, стали важнее всей остальной жизни. Тихо и чисто. Зое тщательно убрала дом, прежде чем покинуть его. Ничего не осталось, только мебель, да забытая чашечка, маленькая, разукрашенная, будто для ребёнка, одиноко стояла на полке.
Я сел на кровать, на которой спал, когда болел — кровать Хоты. Напротив — кровать Зое. Когда мы ложились спать, то долго смотрели друг на друга, уже лёжа, в темноте, почти не видя друг друга, всё равно смотрели.
Я вздрогнул. Со стены напротив, над кроватью Зое, на меня смотрел… я. Зое нарисовала меня (кто же ещё?). Прямо на стене. Было очень похоже, я как в зеркало смотрелся. Серьёзный такой. Ох, Зое, Зое! Где тебя теперь искать? Я подошёл к своему портрету поближе и поразился ещё больше. Это был не рисунок! Моё лицо было выбито в каменной стене. Барельеф. Так тонко, ювелирно, даже не понять издалека. Каким бы скульптором она стала!
Я пробыл в Городе около суток. Переночевал в доме Хоты, а утром опять вышел в лес. Конечно, надо было вернуться в Посёлок. И если бы не мой портрет на стене и не отточенный Ханжалик, что болтался у пояса, я бы, наверное, так и сделал. Где искать теперь анулейцев, я не знал. Они не кочевники — это очевидно. Может быть, они ушли искать море? Тогда, раз я не встретил их по дороге и они не вышли к Посёлку, нужно идти на противоположную сторону острова и искать их на том берегу. Я постоял немного возле коло. Может быть, круг священного костра даст мне силы отыскать мою жену. Вот так и превратишься из ученого в язычника.
Нет смысла писать о поисках в лесу. Лес и лес. Деревья, заросли, трава в мой рост. Костры, чтобы отпугивать хищников. Однажды чуть не наступил на гадюку. Ненавижу змей.
…Только что приходил Павел Сергеевич, интересовался, что это я пишу всё время.
— Да вот… Обещал одному издательству книжку для детей. Про дельфинов.
Он одобрительно потряс седенькой бородкой.
— Вы пишите, пишите. Быстрее подниметесь.
А в глазах: быстрее забудете ваши бредни.
— Только прошу: не перенапрягайтесь. Вам сейчас это крайне вредно.
— Ладно…
В общем, проблуждал я в лесу порядочно, теперь уже не знаю сколько. Вышел однажды на тропу. Был, кажется, уже порядком измучен. Еда кончилась, вода, правда, была (я нашёл в лесу озеро и два родника!). Тропа поэтому теперь означала не только встречу с Зое, но и жизнь. Я знал анулейцев, они не дадут мне умереть, хотя я не уверен, что будут мне очень рады. Относились ко мне настороженно, чужеземец всё-таки. А Зое? Ждёт ли она меня? Может, красавец-ведун всё-таки убедил её… С такими тяжкими мыслями плёлся я по тропе. Скоро увидел невысокую стену, окружавшую Город, такую же, как там, в брошенном селении. Пошёл быстрее. И тут я увидел её! Она бежала ко мне, моя Зое, моё счастье, бежала по дороге, коса хлестала её по спине и плечам, она бежала ко мне, молча, лицо её сияло, но… что-то не так было с ней. Она будто не просто бежала ко мне, а чтобы о чём-то важном предупредить, защитить, уберечь… Хотя, может быть, это сейчас мне так кажется.
В первую секунду я даже не понял, что случилось. Может быть, от голода и усталости голова моя плохо соображала, всё было, как в тумане. Я увидел, как из-за стены медленно встают и наводят на меня арбалеты Хвосты. (Хвосты у анулейцев — это что-то вроде нашей милиции. Длинные волосы они собирают на макушке в хвосты, поэтому их так зовут.)
— Не-е-ет! — услышал я крик Зое.
Она опередила их немного и прижалась ко мне, но тут же кто-то (Хота, наверное) стал оттаскивать её назад.
— Уходи! Уходи!
Зое рвалась ко мне, а я стоял чурбан-чурбаном, ничего не соображая. Хотел идти к ней, но уже засвистели стрелы, всё смешалось, из Города к нам бежал народ, все кричали. Я ничего не понимал, будто анулейцы вдруг стали разговаривать на другом языке. На мгновение Зое прорвалась ко мне, схватила за руку.
