представителей своего вида. Пока объединения людей были невелики, результаты таких конфликтов были, пожалуй, не слишком серьезны для расы в целом, разве что продлевали сумеречную стадию цивилизации. Вряд ли можно сомневаться, что организация людей для войны чрезмерно поощряет индивидов с ненормальной нечувствительностью к сомнениям, любопытству и к развитию оригинального мышления. С увеличением единицы и сопутствующим ростом знаний и ресурсов война становится все более дорогостоящей для человеческой расы. В современной войне огромные количества участников и относительное равенство сил делают совершенно абсурдным утверждение, что война может быть полезной хоть для одной нации. Похоже, изначально имелась в виду война против малочисленного и слабого противника. Германская империя поднялась на таких войнах. Концепция биологической необходимости могла бы продемонстрировать свою достоверность на примере судьбы этой империи – если такая демонстрация вообще возможна. Были соблюдены все условия критического эксперимента: блестящая инаугурация в атмосфере военного триумфа, четкое осознание ценности боевого духа, решимость поддерживать идеал воина среди людей, способных и желающих его принять. Если таков путь рождения великой мировой державы, то все нужные факторы на месте. И все же спустя несколько лет, в период, который должен был бы стать молодостью империи, мы видим, что она сражается против союза держав невероятной силы, которых благодаря чуду дипломатии, которое никто другой не смог бы совершить, она сама объединила против себя. Неуместно утверждать, что подобный союз является результатом злого умысла, зависти, предательства, варварства; такие термины, видимо, недопустимы. Если система строительства империи не защищена от таких элементарных врагов, то дальнейшее ее изучение представляет лишь академический интерес. Чтобы противостоять им, и создается империя; если она сдастся, то провалит свою первую и простейшую функцию и покажет радикальный дефект в своей структуре. Для объективиста практика – единственный критерий в человеческих делах, и исследователь не позволит отвлечься от того, что произошло в действительности. Дело империи не сталкиваться с превосходящими силами противника. Объявить себя идеальным образцом в своем роде и предначертанным наследником мира останется всего лишь приятным – и опасным – баловством и не помешает продемонстрировать своей судьбой, что плоды совершенства и обещание постоянства не проявляются в массовом производстве врагов и в объединении их в союз небывалой мощи.
Таким образом, доктрина биологической необходимости войны вызывает сильные подозрения с теоретической точки зрения как противоречащая эволюционной тенденции. Тот факт, что нация, без сомнений руководимая этой доктриной, оказалась втянутой – и несомненно, во многом по своей воле – в войну, которая почти несомненно обернется катастрофой, позволяет предположить, что и в практическом смысле доктрина ложна. Поэтому ее вполне можно убрать в чулан для умозрительных теорий и хранить среди прочих псевдонаучных догм политических «биологов» – поверхностных доктрин о вырождении, прагматических учений о национальных особенностях, о тевтонах и кельтах, о латинянах и славянах, о чистых и смешанных расах и всех прочих этнологических измышлений, которыми невежды так долго пичкали наивных.
Несовершенства социальной привычки человека
Изучение человека как стадного животного проводилось не с той тщательностью и объективностью, которых заслуживает, если должно принести настоящую пользу в определении статуса человека и в управлении обществом. Объяснение такого относительного пренебрежения следует искать в сложной беспорядочности, затемняющей социальную привычку. Так и возникает впечатление, что стадность больше не полностью функциональное и обязательное наследие, а сохраняется в наши дни в рудиментарной форме как интересный, но совершенно ненужный пережиток примитивной деятельности. Мы уже показали, что человеком управляют инстинктивные импульсы, столь же императивные и столь же социальные, как и у любого другого стадного животного. Дополнительным аргументом в пользу того, что человек сегодня является активным и по существу социальным животным, служит тот факт, что он страдает от недостатков такого животного, возможно, в более заметной степени, чем любое другое. В физическом плане он обязан своей стадности и тенденции к образованию многолюдных сообществ с закрытыми жилищами серьезностью многих из его худших болезней, таких как туберкулез, тиф и чума. Эти болезни вызывают лишь неизбирательное разрушение, убивая сильных и слабых, социально полезных и социально бесполезных с одинаковой готовностью; их нельзя рассматривать как несущие хоть какую-то избирательную ценность для человека. Единственное другое животное, насколько известно, серьезно страдающее от болезней, являющихся следствием социальной привычки, это медоносная пчела – так показали недавние свирепые эпидемии.
В ментальном плане человек обязан социальной привычке своим закоренелым сопротивлением новым идеям, своей покорностью традициям и прецедентам, а также тому очень серьезному факту, что руководящая власть в его сообществах имеет тенденцию переходить к тем, кого я назвал стабильно мыслящими – к классу, члены которого нечувствительны к опыту, закрыты для новых идей и довольны существующим положением дел. Когда впервые – около десяти лет назад – было отмечено это следствие стадности, его назвали серьезной опасностью для стабильности цивилизации. Было высказано предположение, что пока решение сложных задач управления находится в руках класса, не обладающего сильно развитыми умственными способностями и эффективностью, развитие цивилизации будет оставаться во власти случайностей и катастроф. Нынешняя европейская война – громадных масштабов пример того, какую цену приходится платить человечеству за то, каким образом в обществе оцениваются умы и темпераменты.
Когда мы видим громадные и серьезные недостатки, обусловленные стадностью, остается предположить, что такой ход эволюции был навязан человеку реальной и глубоко укоренившейся особенностью его природы – фатальным наследием, от которого он не может отказаться.
Когда мы спрашиваем, почему проявления стадности у человека настолько двусмысленны, что их биологическое значение в большой степени не замечалось, ответом, по-видимому, будет способность к разнообразным реакциям, явившаяся результатом общего умственного развития человека и затемняющая его другие виды инстинктивной деятельности. Можно еще раз повторить, что у такого существа, как пчела, узкая ментальная способность индивидов сводит реакции к нескольким очень простым, так что для внимательного наблюдателя доминирование инстинкта у этого биологического вида не вызовет сомнений. У человека же калейдоскопическое разнообразие реакций, посредством которых он удовлетворяется, маскирует доминирование инстинкта.
Если при поверхностном рассмотрении человеческого общества свидетельства наследия стадности сомнительны и банальны, при пристальном изучении биологу становится очевидно, что в сложившемся на сегодня обществе полезные механизмы, предоставленные этим наследием, работают далеко не на полную мощность. Это верно до такой степени, что положение человека как биологического вида, возможно, гораздо более шаткое, чем обычно полагают те, кто взялся отвечать за его судьбу. Вид безвозвратно привержен определенному эволюционному пути благодаря унаследованному инстинкту. Этому пути свойственны неизбежные и серьезные недостатки, а также чрезвычайно большие потенциальные преимущества. Если дух расы подчиняется первым и безразличен к открытию и развитию вторых, трудно быть
