и в итоге стремился осчастливить и всех родственников, не исключая сыновей любимой покойной сестры. Поэтому свою просьбу о содействии в поиске невесты Сяньцзань старался выразить так, чтобы более опытный в подобных делах дядюшка был польщен оказанным доверием и взялся за дело, но при этом оставил племяннику свободу принять окончательное решение. Все-таки Сяньцзань уже далеко не мальчик, глава семьи, и о договорном браке в обход его самого речь идти не может.
Господин Мэн Минсинь не ответил на письмо, а явился в гости сам через пару дней: в простом паланкине с двумя слугами, как частное лицо. Обнял племянника с большой сердечностью и сразу же спросил, есть ли пожелания к будущей жене. У Сяньцзаня было время поразмыслить над этим, и он ответил сразу:
– Внешняя красота не имеет особого значения. Девушка, безусловно, должна быть умна, образованна и готова помогать мне в делах. Я ищу не украшение дома, а человека, с которым есть о чем поговорить.
– Слышали бы тебя некоторые мои знакомые! – усмехнулся глава рода Мэн. – Они-то считают, что достоинства жены торговца должны быть в ином. Впрочем, сестра знала, за кого выходит замуж. Что ж, дорогой вайшэн[121], у меня для тебя отличная новость. Не так давно в моем загородном поместье был закончен новый сад, и в честь этого я хочу устроить небольшой прием для узкого круга друзей и ценителей прекрасного. У многих из них как раз есть в семье девицы на выданье. Как ты понимаешь, родную дочь за торговца, сколь угодно процветающего, отдаст не всякий – о, предубеждения! – но на племянниц и прочих родственниц рассчитывать вполне можно. Будь моим гостем, и я уверен, все сладится. Благодаря господину Лю, наставнику Его Высочества, род Мэн снова что-то значит в этом мире.
Одежду для приема Сяньцзань выбирал тщательно: от простого ханьфу пришлось на время отказаться, и выбор пал на чаошэн из дорогого лилового сэдина, с вышитым изображением Луань-няо на спине, рубашку-шань и юбку-чан из плотного шелка цвета глицинии, фартук-биси и пояс-дай. К слову, этот алого цвета дай сшила ему когда-то мать. С тех пор Сяньцзань надевал его всего раз или два, но сегодня материнское благословение нужно было как никогда. Некстати вспомнился Цзю Цзяньи с его роскошными нарядами, и Сяньцзань подавил улыбку. Вот уж для кого наряжаться – радость, не необходимость.
В назначенный день Сяньцзань приказал запрячь пару лошадей в изящную повозку и отправился в путь в сопровождении одного лишь слуги, исполнявшего обязанности возницы. Он не видел смысла выдавать черное за желтое[122]: не тайна, что дочь рода Мэн вышла замуж за торговца, да и дядюшка отнюдь не стыдился незнатных племянников. А если все же Сяньцзань окажется недостаточно хорош для гостей на приеме – что ж, значит, жену стоит поискать в другом месте, только и всего. Он справится и с этим, как справлялся всегда.
Новый сад в поместье Мэн оказался выше всяких похвал; воспитание матери позволило Сяньцзаню оценить и фонтан, где сплетались в объятиях струи, бьющие из пасти дракона и клюва феникса, и софоры у ограды, склонявшие кроны-пагоды[123] в ароматных гроздьях цветов к прозрачному ручью, и ступенчатые горки из разноцветных камней. Особенно изысканно смотрелись орхидеи, высаженные таким образом, что составляли иероглиф «благополучие», а окаймлявшие их ряды вечнозеленые рододендроны позволяли клумбе цвести круглый год, не нарушая контуров призывающей счастье надписи. Однако Сяньцзань, выражая вполне искреннее восхищение вкусом хозяев и мастерством садовника, все вспоминал сад в доме Си, и тот казался во сто крат милее: потому, пожалуй, что в том доме и саду прошло детство – а может, потому что перед глазами стояли фигура Ючжэня в белом, озаренная солнцем, и его руки, вернувшие жизнь и свет в заброшенный сад.
К слову, о даосах: таковые среди гостей тоже были. Два монаха, молодой и постарше, в небесно-голубых накидках с красным кантом, тихо беседовали у пруда с отчетливым беспокойством на лицах. «Видно, даже во время досуга их не оставляет тревога о мире», – сочувственно подумал Сяньцзань.
Помимо изысканных растительных композиций сад украшала дядюшкина коллекция: гу вань, «древние игрушки», они же старинные вещи из прошлого. В каменных нишах, небольших беседках и на специальных постаментах располагались лакированные коробочки для снадобий и специй, бронзовые кинжалы с выгравированными символами и целыми фразами, блюда из раковин, украшения – например, костяные шпильки. Отдельный интерес представлял набор курильниц в виде семерых божественных покровителей заклинательских кланов, к которым прилагались и благовония – для каждой курильницы свои. Судя по грубоватой отделке, курильницам было никак не меньше трех сотен лет.
– Господин Мэн, эти изделия прекрасны, но не говорит ли это об излишнем внимании к заклинателям? – спросил кто-то из гостей. – Они принесли много зла Жэньго, а вы храните память о них. Да и Его Величество император, как известно, относится к ним со вполне понятным опасением.
– Предметы искусства, кто бы их ни создал, заслуживают искреннего уважения и восхищения, – ответствовал господин Мэн, уважительно кланяясь всем присутствующим. – Мое же мнение таково: никогда не следует судить, не зная всей правды.
За любованием природой и диковинками Сяньцзань, однако, не забывал о главной цели своего прихода. Дядя представил его своим гостям, прозрачно намекнув на успешную торговлю и одиночество в родовом доме, провел по саду, и после обмена приветствиями и любезностями Сяньцзань внезапно оказался в одиночестве в дальнем конце, где на небольшом возвышении на вышитых подушках расположились женщины и слушали музыкантов.
Ее Сяньцзань заметил не сразу: девушка почти терялась среди пестро и ярко одетых подруг. Те оживленно шептались, обмахивались веерами, всплескивая широкими рукавами, как бабочки крыльями, а она просто сидела, элегантно подвернув полы ханьфу оттенка рассветных облаков, из-под которого чуть виднелось платье-чан цвета персиковых лепестков, и спокойно пила чай, изящно придерживая расписную пиалу. Несложную для женщины прическу удерживало несколько резных шпилек.
Красавицей ее нельзя было назвать ни с первого, ни со второго взгляда, однако Сяньцзань все стоял в тени кустов, отмечая и благородную простоту облика, и изящество движений. Чуть поблескивающая в закатном свете ткань ханьфу придавала ее бледной коже теплого сияния, будто где-то внутри тела занимался рассвет. А потом девушка повернулась, будто почувствовав внимание, и взглянула прямо на Сяньцзаня. Вот оно. Этот взгляд, лишенный и тени женского кокетства, умный и проницательный, что-то тронул в душе; она не отвернулась в притворном смущении, не закрылась рукавом, просто смотрела своими темными глазами, разрезом напоминающими листья ивы, с нежными, чуть вздернутыми уголками – смотрела спокойно, изучающе, а потом слегка кивнула в приветствии и снова обратила внимание на музыкантов, как раз сменивших мелодию. По саду поплыли звенящий перебор струн гучжэна[124] и пронзительные чистые звуки соны[125], а Сяньцзань отступил в тень, пытаясь собраться с мыслями.
Глаз у торговца тканями был наметан: сэдин уж очень походил на тот, несколько свертков которого он продал пару недель назад советнику третьего ранга Лану. Совпадение, учитывая то, что дядюшка снова был вхож во дворец? Маловероятно. Сяньцзань вздохнул и отправился на поиски хозяина.
Дядюшка беседовал с гостями, но, завидев растерянного племянника, извинился и отвел его в уединенную беседку.
– Что случилось, вайшэн? На тебе лица нет.
– Цзюфу[126], здесь есть девушка в ханьфу цвета рассветных облаков. Очень скромно одета, не красавица, но явно незаурядного ума. Кто она?
Дядя покивал с довольным видом.
– Тебе все же кто-то приглянулся, я очень рад. Это Чжан Сяомин, двоюродная племянница господина советника третьего ранга Лан Дэшэна. Господин Лан сейчас очень уважаем при дворе, и в ином случае нам вряд ли пришлось бы на что-то рассчитывать, но Чжан Сяомин – не слишком завидная невеста для многих. Ее мать, племянница господина Лана, против воли семьи вышла замуж за заклинателя из клана Хань Ин; способностей тот дочери не передал, лишь родовое имя, и живут они, само собой, не в поместье Лан, но господин советник Лю налаживает связи с кланами, так что я решил помочь девушке, вывести ее в свет. Она тебе понравилась?
Сяньцзань неопределенно пожал плечами и ощутил, что краснеет.
– Превосходно! – потер руки господин Мэн. – Скоро будет поэтическое состязание для всех гостей, посмотришь на свою красавицу
