Роману было паршиво. Ариса видела это — по черным кругам под глазами, по тремору рук, по порой скрывающемуся голосу, по ссутуленной спине и пустому взгляду в покрытие гроба. Видела и прекрасно понимала, что Олеся после смерти жены стала для Романа всем. Всем миром для него, единственной семьей. Ариса всю жизнь была лишь дополнением и нисколько не винила в этом мужчину. Но сожалела — об этом и о смерти Олеси. И еще не решалась заговорить с отцом с самого утра. Или просто боялась?..
Она не знала. Да и, если уж честно, не слишком хотела знать. И продолжала молчать.
Жене же было скорее неловко находиться на похоронах. Ариса знала: Олеся какое-то время была влюблена в сотрудника отца, но быстро поняла, что ему это неинтересно. И отнеслась к этому, как ни странно, спокойно. Сам же Женя к Олесе относился с братским теплом и заботой, но был для нее скорее неплохим приятелем, чем другом, а ощущал себя порой и просто случайным знакомым для нее, просто коллегой отца.
А потому и находиться на кладбище рядом с гробом, по сути, далеко не самой знакомой ему девушки было странно. Это Ариса тоже видела и тоже его вполне понимала. И хотела бы предложить не грузиться, пойти и заняться тем, что ему важнее… Но она так же понимала, что это предложение может прозвучать грубо и плохо отразиться на отношениях. А еще Женя, вероятно, не уйдет хотя бы из уважения к Роману.
На остальных пришедших людей Ариса предпочитала не оглядываться. Почему-то Арисе очень не хотелось думать, что кто-то еще кроме Жени мог прийти на похороны только из-за уважения к Роману, а не из-за эмоциональной привязки к Олесе. Как бы легко девушка не относилась к смерти, все же ей хотелось в последние минуты побыть с сестрой наедине. Впрочем, похоже, ей и так они уже достались…
***
Ариса хотела бы сказать, что достать клофелин в ту ночь было самым муторным и тяжелым делом, но, к сожалению, это было совсем не так. Препарат достать оказалось даже наоборот — довольно легко: у Олеси была первичная открытоугольная глаукома, с которой девушка мучилась последние несколько лет и из-за которой врачи ей давали рецепт на глазные капли, содержащие в себе далеко не маленькое количество действующего вещества клофелина. И, боги, как же Ариса сожалела, что препарат оказался под рукой, еще и в нужном для передозировки количестве.
Сестру Ариса все же очень любила. Любила и очень не хотела причинять боль, не хотела убивать. Вот только если первого можно по возможности избежать, то второго — никак нельзя. Потому что знание Олеси, даже если она поклянется никому ничего не говорить, — опасность. Опасность в первую очередь для нее самой сейчас, как и для Куколки. А Куколка не хочет, чтобы ее нашли.
Это ведь как игра в кошки-мышки с полицией! А полиции жульничать нельзя, хотя, стоит признать, Олеся для них — просто клад.… Но жулики всегда проигрывают. Ведь даже если она не будет говорить ничего напрямую, она сможет оставлять подсказки, намекать и давать какие-то невербальные знаки. Даже если сама не будет этого понимать, что маловероятно. Слишком Олеся не любила Куколку и не слишком любила Арису, чтобы не подарить найденную ею ценную информацию об убийце полиции.
Учитывая, что убийство Олеси Куколка не планировала, место для этого найти было затруднительно. Впрочем, мучить сестру Ариса не собиралась, а потому для начала ограничилась прогулкой с несопротивляющейся и не до конца пришедшей в себя девушкой до ближайшего парка — до которого стоило просто пройти через двор и перейти дорогу, а там благо уже было настолько тихо и безлюдно, что Ариса даже удивилась: где все желающие выпить и расслабиться-то?
А вот развести содержимое четырех тюбиков-капельниц из едва открытой Олесиной упаковки с каплями для глаз в пол-литровой бутылке обычной воды Ариса успела еще дома. Да, честно говоря, что уж разводить: вскрыть тюбики и вылить в воду, благо хорошо смешивается, и по цвету капли такие же. И, стоит признать, Ариса очень надеялась, что такой дозировки для Олеси хватит и это убьет ее. Другое дело, она совершенно не представляла, как заставить сестру выпить бутылку целиком. Не заливать же насильно. Не в этом случае.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Впрочем, как раз с этим на удивление проблем не возникло: более или менее придя в себя, Олеся слишком доверчиво отнеслась к предложению Куколки попить. Или она все же по-прежнему видела свою сестру? Ариса не знала. И не понимала, как удержала желание вылить отравленную воду на землю в себе. Однако Олеся этих метаний девушки не замечала и воду послушно выпила всю, практически залпом, едва ли обращая внимание на не слишком приятный сладковатый привкус, так что Ариса даже опомниться толком не успела и взвесить все «за» и «против» своих действий.
Или Олеся просто понимала, что смерти ей не избежать, и догадывалась, что в воде что-то есть? Ариса не знала. И, Боже, как же хотела не видеть происходящего.
— Так ты убьешь меня? — негромко уточнила Олеся, отдав Арисе обратно бутылку, в которой теперь осталось буквально несколько капель.
Куколка замерла на несколько секунд, внимательно глядя на пленницу. Хотя, пожалуй, пленницей Олесю можно было назвать с трудом: сидела она добровольно и никуда не бежала, хотя и очень боялась, это было видно. Более того, девушка даже не была связана, и от осознания того, что ее все еще не пытаются вновь уговорить не делать ничего плохого, Ариса впадала в некоторый ступор.
— Я… очень не хочу делать этого, — помолчав немного, все же созналась она. Тяжело вздохнула и нервно облизала губы. Пожалуй, даже во время первого убийства Арисе не было так же страшно, как сейчас. — Но ты слишком много знаешь.
— Да… — Олеся опустила голову и тихонько всхлипнула. — Значит, будет больно?
Она понимала, что бежать бесполезно, тем более в ее состоянии: голова болела и немного кружилась, а еще, кажется, на волосах была кровь. В теле ощущалась слабость, а глаза слипались. Так что Олеся прекрасно понимала, что бежать не сможет, а просить, плакать и умолять не убивать ее смысла совершенно нет. Девушку трясло изнутри, а взгляд был пустой и несчастный.
Как бы то ни было, Олеся даже после того, как ощутила на себе жестокость Арисы, все еще не могла поверить, что Куколка — именно она. Не понимала просто, как Ариса может ей быть. Ведь это… Это же ее сестра! Да, пусть не родная и появившаяся дома незадолго до смерти матери, но все же сестра. Которая поддерживала, любила и была самым дорогим человеком.
Иногда Олесе даже казалось, что она отца так сильно не любила никогда, как Ариску — когда-то забитую и несчастную сироту, а теперь просто самую лучшую сестру на свете. Ведь после смерти матери это именно Ариса поддерживала Олесю, именно она помогала справиться со страхами и травмами и всегда была рядом. В отличие от отца, который постоянно пропадал на работе и сам едва ли справлялся с болью после потери жены.
— Нет… Нет, не будет, — Ариса, кажется, даже испугалась слов сестры и отрицательно помотала головой. Протянула руку, чтобы коснуться Олеси, но, заметив, как та дернулась, осеклась. — Олесь… Я бы никогда не стала делать тебе больно… Послушай, я…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ты уже сделала, — Олеся подняла глаза на сестру и тихо всхлипнула. Потом неопределенно махнула рукой. — Ведь это ты убийца. Ты — Куколка! Все это время была, — девушка отчаянно всхлипнула и закрыла лицо руками, разрыдавшись.
Ей, кажется, было уже не столько страшно, сколько больно. И еще она была в явном шоке. Олеся перестала понимать, кто такая Ариса и зачем она делала все, что делала с теми убитыми ею людьми. Однако, несмотря на подобные мысли и факты, Олеся никак не могла отделаться от мысли: как бы там ни было, а Ариса все еще сестра, все еще родной и дорогой человек, которому она хотела бы помочь. Но который, к сожалению, не нуждается в ее помощи и считает саму Олесю лишней, мусором.
