– Ну ты… – сказал Ларс, сверля дверь взглядом. – Живо!
Дверь по-прежнему безмолвствовала.
Ларс пнул её ногой, но дверь не реагировала.
Ладно.
Шоербезен ткнул в другой сенсор, активировавший внутреннюю связь, – иного выхода, как немного пообщаться с родителем, у него не было.
– Эй, там! – воззвал он. – Эй!
Связь не работала, и призыв канул втуне.
Ларсу вдруг стало жутко. До колик в животе. Небольшой домашний мирок отказался подчиняться, он не отвечал на требования привычным с пелёнок образом – он вообще никак не реагировал; любимый вирт-объём не подавал признаков жизни; кругом были бездушные, неповинующиеся стены, а ещё – голо-окно, и, оглянувшись на него, Ларс внезапно заметил, что поверхность окна матово-черна, безжизненна.
Шоербезен ощутил себя запертым в четырех стенах – одиноким и совершенно беспомощным, и это оказалось так страшно, что Ларс, взвыв изо всех сил юной глотки, принялся в каком-то безумном исступлении молотить битой по двери – дверь стояла неколебимо, пара гвоздей с противным визгом сломалась и впилась в потолок, но потерявший всякое соображение подросток не обратил на это никакого внимания: захлёбываясь визгливыми рыданиями, он бил в дверь и бил, колотил изо всех сил, раскрошил пульт управления, измочалил косяк – рука соскочила, и Ларс грохнулся на колени, но тут же вскочил, слепо размахивая покорёженной битой, налетел на стол, обрушил на него град ударов. Стол проявил твёрдость, и бита сломалась, а Шоербезен, подвывая, устремился в испытанное укрытие, в темноту, что всегда царила под кроватью.
Там он и просидел, в луже собственной мочи, размазывая по лицу сопли ужаса, несколько долгих, как бессонная ночь, часов – пока наконец не отворилась дверь и в помещение не ворвался всклокоченный родитель: ему удалось достучаться стулом до нижних соседей, и те, обозлённые настойчивым раздражителем, явились лично высказать, что на самом деле думают про живущих выше. Остальное было делом элементарной аварийной техники, которая живенько восстановила нормальное положение вещей.
Но только не для Ларса – пару недель после этого знаменательного случая он провёл в объятиях кибермеда, да и то пришлось потрудиться, чтобы запихнуть туда мальчика: освобождённый Ларс орал как умалишенный и отбивался с недетской силой, пока наконец с помощью трёх дроидов не удалось сделать ему первый расслабляющий укол; дальше стало легче: будущий Дракон шмякнулся лицом в пол, после чего и был водворён на ложе излечения от глубокого нервного срыва.
Шоербезен те часы запомнил на всю жизнь. Не раз и не два глухие, безнадёжные стены комнаты являлись ему во сне после – Ларс просыпался в холодном, липком поту давнего страха, плакал от вновь пережитого бессилия и успокаивался, лишь когда наступало утро. С возрастом и опытом воспоминания, как это обычно бывает, истончились, ослабли, сны отступили и потеряли остроту, да и Ларс не раз пытался отгородиться от пережитого, закрыть на него глаза, притвориться, будто ничего такого с ним не было, или было, но не с ним, – и всё же глубоко в потаённых уголках души, примерно там же, где обитал тёмный сгусток дерьма, с которым Дракон явился в свет из материнской утробы, упорно жило воспоминание о заточении. Дрянь к дряни тянется – похоже, именно тёмный сгусток приютил, вобрал в себя Ларсов страх, исподволь холил и лелеял, не позволяя умереть совсем. Иногда, под настроение, Дракон с содроганием думал о том, что подобная ситуация может повториться.
И вот сейчас, болтаясь в черноте необозримой пустоты, не располагая возможностью связаться с кем-нибудь, не имея представления о том, где находится, с жалким запасом кислорода в баллонах вакуумной брони, Ларс фон Шоербезен, позывной «Дракон», вдруг почувствовал, как покрывается холодным потом ужаса – того самого, давнего, глубоко запрятанного ужаса: Шоербезен внезапно осознал, что он – один. Совершенно один. Отрезан ото всех. Неизвестно где. Без малейшего шанса на спасение. Он даже не успеет проголодаться – гораздо раньше нечем станет дышать.
Клокочущая ярость, минуту назад кровавым маревом застившая мир, мгновенно отступила, исчезла, сгинула – что такое конец карьеры в Чёрном легионе перед лицом неизбежной, мучительной и бессмысленной смерти?
Безумие ужаса стремительно охватывало Дракона с ног и до головы – так, верно, бывает, если свалишься в жидкий азот (кто падал, тот знает), – Ларс затрясся, забил бессмысленно руками, засучил ногами, заорал непривычно тонко; он, судорожно дыша, ухватился за шнур и лихорадочно подтянул себя к астероиду; сильно стукнулся о его шероховатый бок, боли не заметил и вцепился в трещины пальцами.
Жить! Жить! Ларс страстно хотел жить.
Ему так нравилось жить – ведь буквально только что почти весь мир лежал у его ног, когда во главе своих легионеров Дракон обращал в пыль целые планеты, когда любые вписывающиеся в устав удовольствия и наслаждения находились на расстоянии протянутой руки… – теперь Ларс не думал обо всех этих глупостях. Он просто чудовищно хотел жить. Физически существовать. Быть может, даже не так уж и вечно, но – вполне достаточно для того, чтобы начать жалеть об этом.
– Помогите… – вне себя плакал Шоербезен. – Кто-нибудь… Я не хочу… Не хочу… На помощь… – Его утративший былое величие голос, какой-то жалобный скулёж, разносил по ближайшим окрестностям штатный передатчик, но звёзды – звёзды были так далеко, и плевать они хотели на стенания кэптэна, теперь уже, ясно, бывшего. – Кто-нибудь…
Один! Совсем один!
Что он наделал! Зачем, зачем он ударил Эв?! Где она теперь? Эв всегда приходила на помощь. Эв всю жизнь была рядом. Она что-нибудь непременно придумала бы! да, придумала бы! А он…
Глотая сопли, Ларс бился головой о безжизненный астероид, а астероид равнодушно летел по скорректированной столкновением новой траектории.
Ну вот, уже трудно дышать. Неужели воздух кончился так быстро?! Сколько же прошло времени?..
Дракон судорожно ткнул пальцем в сенсор, и на лицевом щитке обновились данные тестирования брони – нет, воздуха ещё полно… Полно – для чего?! Что такое четыре с половиной часа? Что можно успеть за такой срок?! Разве что – застрелиться.
А-а-а-а-а!!!
Дракон с ужасом содрал с себя и оттолкнул прочь карабин – надёжное, ни разу не подводившее его оружие мгновенно кануло во мраке, пустилось в бесконечное путешествие вослед обломкам десантного бота.
Шоербезен бился об астероид и рыдал в голос.
Неужели всё это происходит с ним?!
Не во сне?!
Как проснуться? Как?!
– Эв!!! – заорал он, пытаясь вытереть перчаткой слёзы и напрасно скребя бронёй по забралу. – Где ты, Эв?! Вернись!!!
Тишина. Лишь лёгкое шуршание бесконечного космоса.
– Эв… – обессиленно прошептал Ларс, чувствуя, как отнимаются ноги. – Эв…
Тишина.
Боги, как же полно в космосе тишины! На кой черт нужна такая прорва тишины, если всё равно её никто не слышит?!
– Господин… – вдруг услышал Дракон и не поверил своим ушам. – Господин… – Голос Эв был слаб, в нём явственно слышались умоляющие нотки. – Позвольте мне вернуться.
– Эв!!! – Ларсу показалось, что никогда ещё в жизни он не был столь нечеловечески счастлив: практически утерянная только что жизнь на глазах возвращалась к нему обратно. Он встрепенулся, с размаху ударил по астероиду и отлетел в сторону, но шнур притормозил полёт. – Дорогая моя! Замечательная!!! Да! Да! Вернись! Скорее! Скорее, милая!!! – Вновь прилипнув к астероиду, Шоербезен закрутил головой: где? где?!
Вон!
Вдали мелькнул огонек, погас и снова возник – ближе, ещё ближе. Ах, умница моя!
Сердце стучало, как ненормальное. Сердце готово было выпрыгнуть из горла и пуститься в самостоятельное космическое путешествие.
– Эв, Эв… – лихорадочно шептал Ларс, сжимая подругу в объятиях, когда она наконец достигла астероида. – Эвушка… – От счастья Дракон был готов расцеловать её всю, но мешал скафандр.
– Господин… – В голосе Эв слышалась тихая, радостная нежность. – Я наткнулась на обломки какого-то транспорта… Это там, недалеко.
