Из воспоминаний А. И. Гучкова следует, что в эти «горячие» дни он непрерывно совещался с Корниловым. Выяснилось, что в их распоряжении – «три с половиной тысячи надежных войск». Это все, что Корнилову как командующему округом удалось сколотить в качестве кулака против возможной «солдатской анархии». Тем не менее, Гучков и Корнилов не теряли оптимизма, считая, что пусть небольшая, но вполне дисциплинированная часть устоит против «бунтующей солдатни».
На квартире у Гучкова (он был болен) состоялось срочное заседание Временного правительства. Решался вопрос: пустить ли в ход гучковско-корниловский кулак «вооруженной защиты» или искать политические пути выхода из кризиса? Гучков, по его словам, на этот раз предлагал действовать максимально решительно: «Во что бы то ни стало ликвидировать Совет рабочих и солдатских депутатов», для чего необходимо «пройти через серьезное вооруженное столкновение и произвести кровавую расправу». Однако большинство министров колебались. «Они, – вспоминал Гучков, – были не прочь, если кто-нибудь другой, помимо них, подавил бы восстание (так Гучков именует апрельские демонстрации. – Г.И.), но брать на себя ответственность и риск они ни за что не хотели… Я увидел, что выраставшая перед нами задача – необходимость контрреволюции и военных действий – с этим составом Временного правительства неосуществима»[191]. Впоследствии Гучков считал нерешительность, проявленную в апреле, одной из своих крупнейших ошибок. И не только он один. Когда Гучков и Милюков в эмиграции вспоминали апрельские дни, Милюков говорил: «В одном я Вас обвиняю, Александр Иванович, в том, что Вы тогда не арестовали Временное правительство». «Конечно, – самодовольно комментировал эту беседу Гучков, – это сделать я мог, но не вызвало ли бы это еще большей смуты?»[192]
Вот это опасение «еще большей смуты» и сдерживало Временное правительство. Оно лихорадочно искало политические средства борьбы с революционными массами, встречая на этом пути полную поддержку соглашателей из Исполкома Петроградского Совета. Собственно говоря, жертвой этих маневров и пал Корнилов. Сохранился его пространный рапорт за № 1576 (от 23 апреля 1917 г.) Гучкову, в котором он описывал, что же произошло в гарнизоне в эти дни.
Днем 21 апреля в штабе округа были получены сообщения о движении «больших вооруженных масс» к центру города и о стрельбе, начавшейся на Невском проспекте. Корнилов немедленно отдал приказ о вызове на Дворцовую площадь «нескольких частей гарнизона» для предотвращения «возможных насилий». Тут-то и произошел его первый прямой конфликт с ненавистным Советом рабочих и солдатских депутатов. Узнав о приказании командующего округом, председатель Исполкома Совета Н. С. Чхеидзе по телефону заявил Корнилову, что его опрометчивые действия могут лишь «осложнить положение». Вслед за тем в штаб округа прибыли представители Исполкома. Корнилов в рапорте Гучкову уверял, что после того, как получил от них заверения, что Совет «примет все меры к прекращению беспорядков», его приказ был отменен, и частям было предписано «оставаться в казармах». Но вечером того же дня на Невском вновь произошла стрельба, а утром 22-го в газетах появилось воззвание Исполкома, в котором заявлялось, что только ему, Исполкому, принадлежит право «располагать» гарнизоном и «устанавливать порядок вызова воинских частей на улицу».
«Находя, – докладывал Корнилов, – что таковым обращением Исполнительный комитет принимает на себя функции правительственной власти и что я при таком порядке никоим образом не могу принять на себя ответственность ни за спокойствие в столице, ни за порядок в войсках, я считаю необходимым просить Вас об освобождении меня от исполнения обязанностей главнокомандующего Петроградским военным округом»[193].
Но Корнилов уходил отнюдь не по «собственному желанию». Это было его поражение: события Апрельского кризиса ясно показали, кому фактически подчиняется Петроградский гарнизон. Корнилову не только не удалось вывести его из столицы, но даже поставить под свой сколько-нибудь ощутимый контроль. Корнилову нужно было уходить, впрочем, как и его шефу – военному министру А. И. Гучкову. Пути их расходились. Как впоследствии рассказал Гучков, он решил уехать на фронт, «чтобы подготовить там кадры для похода на Москву и Петроград». «Словом, – писал он, – я ставил себе задачу, которую так неудачно пытался потом осуществить генерал Корнилов»[194]. Имея в виду свои новые замыслы, Гучков, по всей вероятности, не прочь был «закрепить» Корнилова поближе к столице. Он обратился к верховному главнокомандующему генералу Алексееву с просьбой назначить Корнилова командующим Северным фронтом (вместо уходившего в отставку генерала Н. В. Рузского). Гучков прямо мотивировал это учетом «политических возможностей в будущем»[195]. Но Алексеев не внял гучковской просьбе, сославшись на недостаток у Корнилова авторитета в войсках Северного фронта. По некоторым косвенным данным можно предположить, что в этот момент Алексеев для подкрепления своей позиции запрашивал следственный материал о разгроме в Карпатах 48-й (корниловской) дивизии весной 1915 г.[196] Но дело было прошлое, утекло с тех пор много воды… Армию, сообщал Алексеев в Петроград, «Корнилов может получить любую»[197].
30 апреля в петроградских газетах в потоке самой разнообразной информации промелькнуло сообщение, состоявшее всего из 2–3 строчек: «Вчера стало известно, что генерал Корнилов покидает свой пост командующего Петроградским военным округом»[198]. Вряд ли эта новость могла произвести большое впечатление. Время было такое, что привычными, обыденными стали падения и не таких фигур. Со времени крушения царизма прошло всего лишь два месяца, а сколько «всероссийских» имен уже сошло с политической сцены! Революция стремительно сметала вчерашних «небожителей». Последних по времени – Милюкова и Гучкова. Мало кто мог тогда предположить, с какими событиями уже в близком будущем, в конце лета того же 1917 г., окажется связанным имя не стяжавшего себе лавров на посту командующего Петроградским военным округом и покидавшего теперь столицу генерал-лейтенанта Лавра Георгиевича Корнилова. Во всяком случае, известный журналист С. Любош, успокаивая публику насчет угрозы послефевральскому режиму «справа», в статье, опубликованной в той же «Биржевке» 3 (16) мая, писал: «К счастью нашему, в стане естественных врагов революции нет ни одной крупной, сильной фигуры, которая могла бы возглавить контрреволюцию». Это было написано примерно за 4 месяца до начала контрреволюционного корниловского мятежа! Но эти месяцы не прошли бесследно для тех, кто готовился ударить по революции железным кулаком.
В 1936 г. уже смертельно больной Гучков диктовал в Париже свои мемуары. Вспоминая время после своего ухода в отставку, он, между прочим, говорил: «В это время по инициативе А. И. Путилова образовался негласный комитет из представителей банков и страховых обществ. В этот комитет вошел и я. Чтобы официально оправдать наше существование, мы назвали себя «Общество экономического возрождения России». На самом же деле мы поставили себе целью собрать крупные средства на поддержку буржуазных кандидатов при выборах в Учредительное собрание, а также по борьбе с влиянием социалистов на фронте. В конце концов, однако, мы решили собираемые нами крупные средства передать целиком в распоряжение ген. Корнилова для организации вооруженной борьбы против Совета рабочих депутатов»[199]. Это было все, что сказал тогда Гучков об «Обществе экономического возрождения России».
