Логика тех, кто принимал эти ограничивающие законы, была понятна — избежать международных скандалов, но просчитать до конца последствия таких действий они в полной мере не смогли.
Если ты не коммунист — значит, за границей тебе не быть. Эту догму отлично усвоили те, кто непременно хотел оказаться за пределами нашей страны. И как итог — все, кому не лень, ломанулись вступать в партию. Нет сомнения в том, что в том числе именно из-за таких вот приспособленцев рухнул в 1991 году строй. На бумажке членов партии были миллионы, а по факту настоящих и верящих в идею оказалось гораздо, гораздо меньше.
И вполне естественно, что в результате переформатирования государства пострадали в первую очередь те, кто свято верил в непогрешимость вождей — рабочий класс, честно выполняющий свой долг. Те, кто не воровал, не наживался, не спекулировал, а просто работал и жил на благо страны. Вот именно они и оказались у разбитого корыта, ибо не смогли быстро войти в рынок и приспособиться под новые условия существования. Не смогли они стать эффективными собственниками. Они не умели ни воровать, ни грабить, ни обманывать, ни спекулировать. А значит, не были приспособлены к миру чистогана, где человек не друг и брат, а волк и конкурент.
Вот и опустили они руки. Вот и спились. Вот и умерли.
Если вспомнить «девяностые», то это же жесть, что было. Как тогда выжили — до сих пор непонятно. А способствовали всеми силами появлению этих ужасных и кровавых «девяностых» именно они — спекулянты.
«Ну, да ладно. Глядишь, из-за моих сверхчеловеческих усилий в новом времени такой фигни не будет никогда», — подумал я, глядя, как делегация, по своим масштабам вполне сравнимая со всемирно известным посольством Петра Первого в 1697 году, усаживается в десятки автомобилей и автобусов.
Поселили нас в одной из гостиниц города Бонн, которая была арендована специально для нашей честной компании. Не знаю, случайно так вышло или нет, но никого, кроме нас, в здании отеля больше не было.
Нас с женой, естественно, поселили в одних из лучших апартаментов, которые только это заведение могло предоставить. И сделано это было по двум причинам. Первая — Мотька категорически отказалась жить у себя дома вдали от мужа, которым, как оказалось, был я. Я же не мог согласиться на просьбу жены, потому что в шикарную виллу семейства Веберов меня отпускать жить или даже гостить никто из моего начальства и не собирался. Более того, не рассматривалась даже сама возможность нахождения меня вне поля зрения двадцати охранников и такого же количества сопровождающих.
И связано это было с тем, что некоторые граждане, попав за рубеж, посылали нашу страну и народ куда подальше и просили политического убежища на Западе.
Причём люди эти, как правило, были не простыми работягами, которые слетели с катушек, увидев изобилие, а были людьми, вполне обеспеченными всем и обласканные властью.
Это и артисты большого театра, самыми известными из которых были в 1961 году Рудольф Нуреев, балетный танцовщик, балетмейстер и в 1970 ведущая балерина Ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова Наталия Макарова и музыканты, и филологи, и писатели, и другие.
Все они уезжали на Запад в командировку и уже там просили политического убежища.
Не избежал в той моей истории этой сомнительной участи — оказаться на Западе — и занявший первое место в режиссёрском конкурсе и очень обласканный властью режиссёр Тарковский.
Уехал он в командировку и, послав всех, остался жить в Италии.
Почему он это сделал, находясь в советской киноиндустрии тех лет фактически на Олимпе славы, непонятно. Если честно, лично я никогда не понимал и не пойму таких людей. Ну ладно, если с властью у тебя случились серьёзные проблемы и ты решил всё бросить и сбежать. Это ещё хоть как-то понять, наверное, можно. Человек испугался, струсил, побоялся возмездия, вот и убежал. Уехал и уехал — хрен с тобой. Живёшь там смирно и не гадишь, рассказывая про кровавый режим. Живи. Но вот бросить сына, чтобы остаться там, будучи даже не преследуемым здесь, это, простите, полный капец. Это уже ни в какие ворота не лезет и никаких объяснений этому нет и быть не может.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лучше ли там было для него? Не знаю. Во всяком случае, он в интервью говорил о том, что ему очень не нравится, что при съёмках фильмов постоянно не хватает денег, мол, в СССР не так, и бюджет почти не ограничен. Раскрыл ли он за кордоном свой талант? Тоже сомнительно. Никаких сколько-нибудь известных фильмов он, уехав из СССР, не снял. Своими «шедеврами» конкурировать с Голливудом он абсолютно не смог. А потому, в общем-то, был по полной программе использован западными спецслужбами с целью антисоветской пропаганды и вскоре выброшен на обочину истории. Естественно, его впоследствии попытались реабилитировать, сославшись на жизненные обстоятельства. Не знаю, как для кого, а лично я считаю, что предательство — это самый тяжкий грех. А он, как не крути, предал. Так что о какой реабилитации может идти речь?
И именно поэтому, зная всю подноготную и то, каким именно фруктом он окажется в будущем, я с неудовольствием отметил тот факт, что в режиссёрском конкурсе он занял первое место.
Теперь, после победы, ему обязательно включат зелёный свет. Государство начнёт вбухивать в его гений деньги. А этот «гений», вдоволь напившись славы, в один прекрасный момент возьмёт и кинет всех и вся.
Хотя нет. Это в прошлой истории он всех опрокинул. Сейчас же и мне, и Васину было понятно, что допустить такой фигни мы просто не имеем права. Ранее я этот момент упустил и не учёл факт административного ресурса. Думал, что победа на конкурсе мне с «моим» «Призраком» априори обеспечена. Но, к сожалению, я ошибся и в лидеры вышли два крайне опасных гражданина. Один — будущий перебежчик. Второй — настоящий неадекват.
И того, и другого я должен был опередить. А значит, будущий мой фильм должен обязательно стать шедевром и, несмотря ни на что, занять первое место.
«Но, как говорится: „На Бога надейся, а сам не плошай“. На всякий случай надо будет скинуть информацию о будущих исполнениях этих двух режиссёров Щёлокову. Пусть уж он своим милицейским умом подумает, что с этой парочкой нужно сделать, чтобы не допустить негативных для страны последствий».
Ну да, я, собственно, как и они, решил воспользоваться пресловутым административным ресурсом. А что такого? Им можно, а мне нельзя? Нет уж, граждане-товарищи — так не пойдёт. Или играем все по правилам, или кто как хочет. Они нарушили правила — их фильмы явно хуже, а заняли они более высокие места. А значит, по отношению к ним, мои действия теперь могут быть какими угодно. Осталось только придумать, под каким соусом слить всю инфу главному милиционеру СССР, чтобы самому не попасть под репрессии.
Но это можно будет сделать позже. А сейчас, приехав в гостиницу, мы поужинали и разошлись по номерам. Нужно было набраться сил и хорошенько отдохнуть перед завтрашними мероприятиями.
Поздним вечером, когда мы с невестой собирались лечь спать (именно завтра вечером должна была быть свадьба, а потому день был ответственный), к нам в номер постучали.
Не опасаясь никого (а чего опасаться, коли на каждом этаже здания по десять охранников), я открыл дверь и увидел перед собой Кравцова.
— Не спишь? — риторически спросил мой личный телохранитель, который, без сомнения, всё ещё являлся сотрудником КГБ СССР.
— Собираюсь, — ответил я, зевнув.
— Я тут кое-что узнал. С тобой завтра будут говорить.
— О чём? О свадьбе? — искренне удивился я. — Так уже договорились же о регламенте сто раз. Сядем, посидим, поедим, поцелуемся и так три дня. А на четвёртый летим назад. Так?
— Не по поводу свадьбы, — отмахнулся Кравцов и, увидев мою приподнятую бровь, добавил: — По поводу Тейлора.
Мои брови взлетели ещё выше.
— А с ним что не так? Разговаривали же на днях — вроде бы было всё нормально.
— Есть информация, что он отказывается заниматься прокатом фильмов, которые заняли первые два места, — ответил полковник. — Так что готовься к серьёзному разговору.
