Глава 4
“УРОНИЛИ МИШКУ НА ПОЛ, ОТОРВАЛИ МИШКЕ... РУКУ”
I
— Таким образом, всем вам должно быть очевидно, что персепторные способности индивидуума ограничены. Репродуцирование его взглядов в нашей концепции реальности составляет основу основ “паблик рилейшн”!
Поставив на белоснежной металлической доске жирную точку маркером, пришедшим на смену привычному стучащему мелку, Гарусова гордо подняла голову и взглянула на аудиторию презрительно и насмешливо, копируя манеру гарвардского профессора, лекции которого слушала в прошлом году. Профессор был так уверен в своей правоте, курс обошелся так дорого, что ни у кого теперь не могло возникнуть и тени сомнений в том, что ей известна истина в последней инстанции, которой она и делится с массами.
Роман тоже поставил жирную точку в конспекте, гордо поднял голову, презрительно и насмешливо оглядел недогоняющих сокурсников и сокурсниц. Теперь истина стала доступна и ему.
Он восхищался Гарусовой и стремился воспитать Маринку по образу и подобию любимого преподавателя, часто укоряя девушку “за искаженное представление о реальном мире”. Сам Рома поток событий объяснял либо человеческой глупостью, либо человеческой хитростью. А в целом, если не брать во внимание его непомерную правоту, он был добрым малым, хотя далеко не христианином.
— Третья пара — Бехтерева! — зашумели девчонки, щелкая замками сумок. — Она умница!
Мысль о том, что истинное знание может быть доступно еще кому-то, была для Романа невыносима. Он полагал, что сам способен многому научить семидесятилетнюю профессоршу практической психологии, насмехался над ее неоднозначными расплывчатыми формулировками и благоговением “перед чудом человеческой души”. Само профессорское звание вызывало у него раздражение.
Человек, обладающий абсолютной истиной, напоминает мартышку, со спелым бананом. Банан — вещь, безусловно, хорошая, но...
В высокую дверь аудитории просунула голову институтская карлица Маша, с трудом поворачиваясь в стороны из-за крутого горба.
— Матвеев и Рекмизун — в деканат! — неожиданно громко прокричала она.
Матвеев был круглый отличник, с которым Рома Рекмизун тайно соперничал. Вызов с ним на пару обещал быть интересным.
В деканате их направили в зал заседаний совета, где уже томилось в ожидании два десятка выдающихся светил студенческого мира. Забавнее всего было то, что троечник Рома ни на секунду не усомнился в своем праве находиться в этой группе, неизвестно кем и по какому принципу отобранной, — настолько он уверовал в свое обладание истиной.
Студенты расселись вдоль длинного стола, и к ним вышел декан. Он привычно оперся локтями о трибуну, поддернув рукава.
— Господа студенты, — чуть картавя, начал он, пощипывая бородку. — Вам предлагается принять участие в отборочном конкурсе, цель которого — выявить наиболее достойного кандидата для некоей программы, содержание которой будет вам известно позднее. В этот раз мы умышленно не давали никакой информации, дабы избежать специальной подготовки. Участие добровольное, конечно, и каждый может сейчас покинуть зал и вернуться в свою аудиторию.
Запахло грандом. Светила студенческой мысли насторожились. Сашка Матвеев, президентский стипендиат, взъерошил волосы, поправил очки и выхватил авторучку. Рома почувствовал себя несколько неуютно. Словно ему в поддержку, из-за спины декана вышел высокий худой очкастый старик. Держась чуть дрожащими пальцами за край трибуны, он хрипловато сказал:
— Ребята и девчата, кроме проверки общей культуры конкурс предполагает оценку вашей интуиции, шестого чувства, способности мыслить широко и нестандартно. Эти качества обязательны для участника программы. Не забудьте подписать фамилии на листочках.
Роман успокоенно вздохнул. Каждый троечник мира уверен, что мыслит нестандартно, поскольку стандартов не ведает. О, санта симплицитас... <О, святая простота! (лат.)>
Раздали листочки, выдали задания. Декан вышел. Старик картинно вскинул левую руку, засекая время. Зашуршала бумага, заскрипели авторучки. Студенчество кинулось лихорадочно разгадывать шарады и выискивать различия в рисунках. Лерман дал им тест на внимательность, позаимствованный в группе профотбора управления ФСБ.
Рома закончил первым и гордо сдал листок старику. Остальные тоже уложились в положенное время. Старик с кипой ответов скрылся в задней комнате зала совета, и в зале повисла тревожная тишина. Отхватить хороший гранд — это почти устроить свою судьбу…
Борис Моисеевич вышел через пятнадцать минут, покашливая, глядя на притихших студентов сурово и неподкупно. Зачитал список из десяти фамилий. Матвеев был в списке. Ромы не было.
Сашка заулыбался.
— Названные товарищи могут быть свободны, — объявил Лерман. — Остальные проходят на второй тур.
Все внимание хитрого опера было нацелено на Рому. Лерман провел несчетное множество вербовок в своей жизни и знал, как красиво обернуть пилюлю. Он разжигал в будущей жертве желание непременно отхватить право на участие неведомо в чем — и в нужный момент это желание должно было сработать, заглушая все прочие чувства, прежде всего здравый смысл.
Во второй раз они спешно отвечали на множество заковыристых вопросов теста на профпригодность. Лерман, по-прежнему священнодействуя, бережно собрал листочки, пошаманил с ними за дверью, вернулся, утирая пот со лба от выпитой кружечки чаю, и с сожалением в голосе назвал всего три фамилии.
— Эти ребята проходят на третий тур. Остальные могут быть свободны. Может быть, мы пригласим вас на межвузовский отбор, и тогда...
Рома, фамилии которого снова не было в списке, вяло выбрался из-за стола, поправил свою золотую оправу, сморщился скептически и презрительно. Не очень-то и нужна ему их программа!
Он направился было к выходу, когда из дверей задней комнаты выглянул Зимородок, одетый весьма представительно, в свой лучший костюм и галстук, протянул Лерману листок с фамилией Рекмизуна и властно распорядился:
— Еще вот этого попробуйте!
Рома вернулся за стол, не в силах удержать счастливую улыбку, заранее влюбленный в Зимородка.
В третий раз они писали сочинение на тему: “Политическое устройство России”. Тему Лерман выбрал вовсе не случайно, но об этом будущая жертва не должна была догадываться. И только после третьего тура измученный двухчасовыми волнениями и тревогами самолюбия, красный от возбуждения Роман остался в зале заседаний один на один с неведомыми людьми. Светила института были посрамлены — но Рома ничуть не удивился, ибо всегда знал, что превосходит их всех на голову.
Старик, уважительно склонив голову, под ручку провел рослого Романа в комнату Кляксы, немного задержавшись у дверей.
— Это, — закатив глаза, кивнул он на дверь, — очень крупная фигура, да! Серый кардинал! Правая рука самого Вэ-Вэ! Вам повезло, голубчик!
Коленки у Романа тряслись от счастья и предвкушения чего-то необыкновенного.
Клякса, оттопырив жесткую властную губу, покачивался в кресле перед компьютером. На экране был список, где фамилия Ромы была выделена красным. В раскиданных по столу рукописных списках против фамилии Рекмизун стояли жирные отметки красным маркером.
— Лучший результат по городу... — задумчиво сказал сам себе Зимородок. — Через час я буду знать, как по стране...
Возгонка клиента входила в завершающую фазу. Зимородок повернулся к взволнованному студенту.
— Садитесь! — сурово скомандовал он, указав пальцем на стул в углу. — А вы — выйдите пока, я вас потом позову!
Лерман, угодливо подгибая коленки, поспешно вышел. Короля, как известно, играет свита... Рома проникался все большим трепетом перед всемогущим невысоким человеком с седеющей шевелюрой и властным скуластым лицом.
— Прежде чем я сообщу вам о содержании программы, вы должны дать мне подписку о неразглашении, — мрачным голосом сказал Зимородок, щуря один глаз. — Это обязательное условие. Согласны?
Он небрежно кинул Роману бланк подписки.
— Очень хорошо. Теперь слушайте меня внимательно. Наше высшее руководство... не будем уточнять, кто, но вы, конечно, догадываетесь... Так вот, наше высшее руководство обеспокоено будущим политическим устройством в России. Необходимо сохранить в стране президентское правление, а для этого в нужный момент народу должен быть предложен достойный президент. Вы следите за мыслью?! Очень хорошо!
Клякса перекинул ногу за ногу, нагнулся поближе, вглядываясь в свое отражение в стеклах Роминых очков. Голос его стал тише, доверительнее.
— В стране критическая ситуация с интеллектуальными ресурсами! Другими словами — кругом во власти одни кретины! Умственный уровень политической элиты падает! Принято решение о ее репродукции! Вся программа держится в строгом секрете, потому что, как только дело получит огласку, никакого объективного отбора провести будет невозможно! Сразу же подтянутся блатные!
