пористую структуру. Ее изображения на фотографиях, сделанных с помощью электронного микроскопа, очень напоминают рисунок живой клетки.
Был поставлен сравнительный эксперимент: заложили на зимнее хранение морковь в стандартном металлическом контейнере и рядом поставили полиэтиленовый. В первом отходы были очень значительны, во втором их практически не было. Установлено, что новый метод позволяет в восемь раз снизить потери чеснока. Скоропортящаяся петрушка за 120 суток хранения дала лишь пять процентов отходов. А сохранность цитрусовых вдвое выше. Специалисты подсчитали, что с помощью мембран каждая тонна овощей и фруктов при длительном хранении даст реализаторам от 70 до 400 рублей прибыли только за счет сохранности продукции. Словом, отличная мембрана, и не случайно, что курганцы готовы ее использовать в своих закромах. Во всяком случае, мечтают об этом.
О чем мечтают челябинские коллеги Сафонова?
— Уменьшить потери продукции, снизить суммы убытков из-за этого, выполнить план по товарообороту и прибыли.
Вот где принципиальная разница между челябинским стилем ведения хозяйства и курганским! Челябинцы все свои проблемы рассматривают только с точки зрения торгового работника. Курганцы понимают, что сегодня проблему решает не «сальдо-бульдо», даже не торговая предприимчивость и оборотистость. Сегодня этого мало. Продовольственная программа страны требует увязывать конечный этап продовольственного конвейера — торговлю — с общим техническим развитием отрасли, в нашем случае — отрасли овощеводства.
Не скажу, что рыночные цены в Кургане на овощи баснословно низкие. Но все же — самые низкие на Урале. А овощные магазины — самые богатые.
И тут уж прямая зависимость.
ЛИШНИЙ РУБЛЬ
«Крокодил есть водный зверь. Хребет его — аки гребень, а хобот — змиев. А голова у него — василискова. А егда оный зверь станет человека ясти, тогда начнет плакати и рыдати. А ясти не перестанет».
Это — из «Азбуковника» начала XVIII века. Выписку сделал я давно и, признаться, только лишь по одной причине: очень уж поразило сочетание наивности и символики, воображения и точности. Посмеявшись, о ней забыл. А недавно, перебирая бумаги, прочел еще раз и удивился, как наивность более чем двухсотпятидесятилетней давности символически точно объясняет судьбы некоторых людей, поселивших в душе своей чудище, которое, плача и рыдая, не перестает однако «ясти человека», хозяина своего. А может, и хозяином-то стало само это чудище? А человек — добровольный раб в услужении у него?!.
…На старинном накатанном тракте стоит тоже старинное село, центральная усадьба богатого колхоза. Некоторое время назад это крепкое хозяйство вдруг стало клониться вниз. Причин, как всегда в таких случаях, было много, в достатке объективных, в достатке субъективных. Но одно несомненно — свою роль сыграл здесь также главный инженер колхоза. Назовем его Иваном Васильевым.
Долгое время он слыл среди односельчан человеком добрым, работящим и скромным. Наверное, таким он был и в самом деле. Во всяком случае, односельчане уважали его, а это уже само по себе говорит о многом — почет не живет без хлопот. Инженером он был отменным, все у него всегда крутилось и вертелось, не зная заторов и заминок. Да и то сказать надо, что сам он, бывало, для общего блага тоже не мешкал. Его рабочий день, что клубок: утром дернет за ниточку — до вечера разматывает. А надо — и ночь прихватит. Комбайнеры его особенно любили. Чуть где какая заминка у них выйдет — сейчас же на своем «шиньончике» подскочит главный инженер. Возьмется за дело, до поздней ночи не отойдет от агрегата, но исправит поломку, на которую в мастерской «Сельхозтехники» меньше недели не ушло бы. Опыт у Васильева большой: на знаменитом ЧТЗ работал, институт заканчивал уже взрослым человеком, после армии, где тоже с техникой дело имел.
Семья у Васильева, по понятиям наших дней, немалая: трое детей, мать, жена. Однако жили в достатке. Получали более пяти тысяч рублей в год деньгами да на каждый заработанный рубль килограмм зерна. Жилье колхоз дал комфортабельное по той возможности, на какую была способна его экономика. Стараниями женщин дом обихожен и подворье не пустое, огород и садик есть.
Словом, жили не тужили, пока хозяин не споткнулся. Добро бы еще ногой, а то душой. Зацепился не за бревно, а за рублик, вроде бы случайно оказавшийся на пути.
Началось с пустяка: был в гостях у своих родственников и там увидел, как выращивают песцов. Домой вернулся с думкой, которая не давала покоя: стоит ли материальный интерес тех немалых душевных забот, которых потребует домашняя звероферма?
Но до поры, до времени обманывал себя, думая, что им руководит не меркантильный стимул, а именно душевная увлеченность: понравились, мол, эти шустрые зверьки, такие неподатливые к приручению, что вот захотелось и тут свои силы испробовать. Вскоре завел трех самок и трех самцов, и пошла в его жизни такая круговерть, которой впоследствии и сам стал не рад, которая круто изменила его жизнь, но из своей орбиты не отпускала.
Когда у песцов появились щенки, возникла у Ивана Васильева новая забота: куда же и как сбывать шкурки, которых набиралось до тридцати за сезон. На рынок ехать и трясти там связкой мехов считал зазорным, чем немало гордился. Но легко ушла забота. В селе, почуяв добычу, появились перекупщики, брали товар чохом по 300 рублей за шкурку. На рынке она уже стоила 400 рублей. Все довольны: Васильеву девять тысяч, перекупщикам — три. Какой заработок в колхозе может сравниться с этим побочным промыслом. И увяз в нем инженер, сам не заметил, как жадность обуяла.
Но ведь коварство наживы именно в том, что, проникая в душу человека даже и под невинной личиной, она эту душу корежит до неузнаваемости. Вскоре главный инженер колхоза уже не думал о тракторах и комбайнах, о надоях и урожаях. Он каждую минуту старался урвать от службы, чтобы забежать на свое подворье, накормить свои «живые деньги».
Не скажу, чтобы никто не обеспокоился судьбой Васильева. Раньше других забил тревогу райком партии. Сначала разговоры с инженером шли в стиле «тонких намеков», дипломатично. Не помогало. Перешли на иной стиль: дали понять, что возможны «оргвыводы». Не помогало.
Васильев хоть и прост, да себе на уме. На все намеки только ухмылялся: что вы сделаете? Закона, запрещающего или даже хотя бы регламентирующего любительское звероводство, тогда не было. Да и откуда было взяться такому закону, если до последних лет не было самого явления этого — безудержного пушного частного предпринимательства. Налог с прибыли Васильев платил без махинаций, на которые шли иные его «коллеги» по промыслу. Словом, со всех сторон гладок. Тогда районные власти
