Они элементарной критики не выдерживают. В отличие от моей.
– Молодец, Савка! – хлопнул его по плечу Коржаков. – Уважаю, когда человек твёрдо стоит на своём. Всё-таки мои труды даром не пропали – становишься мужиком. Но ты смотри, не поддавайся данилкам всяким. Если начнут вещать о самозарождении – вот тебе контраргумент: кирпичи.
– Кирпичи? – удивлённо повёл бровями Васильев.
– Ага. Что, не слышал никогда о теории самозарождения кирпичей? Ну тогда слушай. Вот твои дарвинисты говорят, что жизнь началась со случайно возникшей клетки, так? А возникла она из различных химических веществ. И теперь представь каменную пустыню, посреди которой лежит кусок глины. Прошли дожди, пожарило солнышко, глина размокла, а затем сформовалась в кирпич. Сама, под действием природных факторов. Это, как ты понимаешь, аналог какого-нибудь белка. И вот кирпич-белок лежит годами, сотнями лет – ждёт, пока образуются другие кирпичи и соберутся вокруг этого первого. Потом вдруг налетает буря, смерч или что там ещё, и кирпичи складываются в дом. Само собой, скрепляются они цементом, также возникшим естественным путём. И арматура из железной руды появилась самостоятельно, проросла из земли как травка. И стекло для окон – из кремния выплавилось, и электропровода – из меди. Ведь всё, что нужно – есть в почве. А потом пошло-поехало – выстроился целый город с домами, мостами, дорогами, метро. Вот тебе и клетка со всеми её «фабриками», «транспортными системами» и «информационным центром». А вот теперь ответь мне: не абсурд ли это?
– Ты ещё спрашиваешь?!
– То-то и оно! Самозарождение органики из неорганики – совершеннейший абсурд. Вот в следующий раз своим дарвинистам расскажи про кирпичи: пусть попробуют опровергнуть.
– Да, об этом стоит сказать…
– Итак, что мы имеем? – подытожил Андрей. – Гипотезу о самозарождении и теорию эволюции. Самозарождение – бред, как мы уже поняли. Но в теорию Дарвина ты всё ещё веришь. А подумай, как могут эволюционисты быть правы в одном и неправы в другом? Скорее, они неправы во всём, ведь эти кирпичи просто разбивают их теорию вдребезги. Или я не прав?
– Ты не прав. Никогда такого не было, чтобы из-за одной неверной гипотезы признавали неверными и другие гипотезы тех же авторов, не сильно связанные с первой. Никаких оснований для этого нет.
– Ой, только не надо усложнять. Философ, блин! Что ты их защищаешь постоянно? На тебя столько аргументов уже вывалили, а ты всё своё гнёшь. Эволюция, эволюция… Нет, есть в тебе какая-то червоточинка. Теряешь веру, Савка. Опомнись!
– Ничего я не теряю. Отец Димитрий вот…
– Знаешь, подозрительный он, твой отец Димитрий: вроде православный, однако люди после разговора с ним начинают об эволюции задумываться, а потом – бац! – и вот тебе готовый атеист! Я б на твоём месте поостерёгся с ним дальше общаться – мало ли что? И вообще, возвращайся к истокам – к нашему привычному православию, как все нормальные люди. Мой тебе совет.
– У нас опять разговор по кругу пошёл, не заметил? Ты меня переубедить не сможешь, Андрей. В свою очередь я посоветую тебе открыть глаза и пошевелить мозгами.
– Чтоб как ты? Отступить от веры изначальной? Нет уж, отступником я никогда не был и не буду.
– Помнишь того парня зимней ночью? Он назвал нас рабами. Так вот ты, Андрей, и есть раб. Раб крестов и золотых риз. А я таким быть не хочу. Буду сам всё обдумывать и делать выводы. Без указаний ваших.
– Ну смотри, Савка, – сжал губы Андрей. – Смотри. Отступником решил назваться? Им и будешь. Дело твоё, – он повернулся и зашагал ко входу в здание.
В ответ Васильев только яростно стиснул зубы и сжал в руке книгу.
Тёплый с лёгким ветерком подвечер располагал к лености и неторопливым раздумьям. В такое время совершенно не хочется залезать в автобус и трястись до дома в душной запечатанной коробке. И естественно, Савва сразу же отбросил все мысли об общественном транспорте, решив пройти несколько остановок пешком.
В бунинском сквере близ университета стригли газоны. Запах свежескошенной травы и особенный уют послеобеденного времени пробуждал воспоминания. Все летние месяцы своего детства Савва проводил в деревне на берегу Дона, и сейчас перед ним проносились картинки именно тех беззаботных дней. Вот ему шесть лет, соседи только что привезли целый стог сухой травы для коровы и разгрузили на улице у изгороди. Как можно было удержаться от желания порезвиться в душистом сене?! И Савва со своим приятелем – местным мальчишкой на год младше – тут же бросились штурмовать эту мягкую гору. А очутившись на вершине, затеяли борьбу до того, пока один из них не окажется «на лопатках». Так продолжалось около часа, и ничего в мире не было приятнее для Саввы, чем эта возня на сене. Приятели могли бы кувыркаться в стогу бесконечно, если бы вскоре их не позвали обедать. Но запах сена, восторг от игры, чувство победы, когда противник повержен на спину, навсегда остались в памяти Саввы как один из лучших моментов детства.
Подул ветерок, и картинки рассеялись, растворились в вязком воздухе, оставив чувство лёгкости и необычайной свободы. Свободы от обязательств, условностей и предрассудков, появившихся за то десятилетие, что отделяло Савву от детства. Разве он не может и сейчас поступить так, как хочет, сделать то, к чему призывает не разум, а чувства? Разве не свободен он в своих решениях? И не он ли один в ответе за то, что совершит?
Савва остановился и, достав телефон, позвонил Даниле.
Масловка – район Воронежа, расположенный на самом юге левобережной части города, – вечерами была окутана тишиной, спокойствием и непроглядной густой темнотой. Лишь луна, изредка выглядывавшая из-за облаков, бросала на землю тусклые лучи отражённого света, побуждавшие дворовых собак к ночному пению. Бывшее село было названо в честь воронежского губернатора 18 века – генерал-поручика Алексея Михайловича Маслова, содержавшего там имение. В истории он остался как составитель описания Воронежской губернии, а также как человек, сыгравший не последнюю роль в строительстве Азовской военной флотилии в 1769–1771 годах. Однако Алексей Михайлович не мог и догадываться тогда, что триста лет спустя и даже позже в его селе будут происходить события, имеющие огромное значение не только для Воронежа, но и для всей России.
Около девяти вечера Савва вышел на автобусной остановке посреди Масловки и ещё некоторое время бродил по окрестным улицам, пока не нашёл нужный дом за тёмным дощатым забором. Домик был маленький с невысокой мансардой крытой металлочерепицей. Нащупав у калитки звонок, Савва нажал кнопку. Вскоре где-то за забором громыхнула металлическая дверь, калитка приоткрылась и чья-то тень поинтересовалась, что надо гостю. Васильев назвал себя и упомянул Данилу.
– Заходи, – ответила тень и отворила калитку.
Войдя в освещённую
