Целыми днями она лежала в постели, укрывшись тонкой простыней, спасаясь от жары плотно закрытыми ставнями, которые можно было открыть только после захода солнца. Сара постоянно была при ней, и часто заходила госпожа де Краон, которой пришлось на время прекратить свои охотничьи вылазки. Бесстрашная наездница утешала себя тем, что рассказывала Катрин бесконечные истории о подвигах прошлых лет. Лишь Жан де Краон так ни разу и не переступил порог комнаты Катрин. Каждое утро он вежливо осведомлялся о здоровье своей пленницы, присылая пажа, однако бдительность не ослаблял. По рассказам его жены Катрин смогла составить себе ясное представление о характере старого сеньора и о его единственной страсти — слепой любви к внуку. Для Жана де Красна Жиль де Рэ был воплощением рода, символом его величия и славы, живым божеством, ради которого можно было пойти на любое преступление.
— Когда Жиль был еще мальчиком, — говорила Анна, — мой супруг, желая внушить ему представление о том, что ему все позволено, поощрял его жестокость, позволял убивать собственных крестьян, грабить и жечь свои же деревни. Он показывал ему сундуки, полные золота, говоря, что все это принадлежит ему, что он волен поступить с ним как заблагорассудится, что благодаря этому золоту он добьется высшей власти, ибо перед золотом ничто устоять не может.
— Легко догадаться, к чему привело такое воспитание, — сказала Катрин, — полагаю, маршал не любит никого, кроме самого себя.
— Так оно и есть. Я думала об этом с сожалением, но, когда он похитил мою внучку Катрин, пришла в ужас. Я предчувствовала, что этот брак принесен ей несчастье. Поэтому я и согласилась выйти замуж за моего сеньора… Пока жива, я всегда смогу защитить мою Катрин.
— И вам никогда не приходило в голову восстать против супруга?
— Нет. Именно потому, что он мой супруг. Он владыка, а я слуга. Я обязана подчиняться ему.
В устах этой властной, гордой женщины подобные смиренные слова звучали странно, но Катрин была слишком слаба, чтобы удивляться. Однако больше всего ей недоставало Готье. Она знала, что его держат в восточной башне и что он переносит заключение стоически, как философ. В каземате было чисто, воздух был относительно свежим, а по такой жаре Готье имел даже преимущество — в тюрьме сохранялась прохлада. Кормили его более или менее сносно, и он знал, что судьба его должна решиться в том таинственном соглашении, которое должны были заключить между собой Жиль де Рэ и Катрин. Впрочем, он был готов ко всему и поклялся дорого продать свою жизнь тем, кто попробует ее взять. Пока он страдал только от бездействия: тюремщики приходили к нему каждое утро и тщательно осматривали камеру, опасаясь, как бы он не начал разбирать подземелье по камешку. Заходили они к нему вдесятером, ибо силу гиганта в замке Шантосе уже успели оценить. Пленник же хохотал до слез, наблюдая за их осторожными передвижениями, и, когда они запирали дверь, хохот его все еще стоял у них в ушах. О себе самом Готье не слишком беспокоился, но при мысли о Катрин чело его омрачалось. Катрин с жадностью выслушала все эти подробности из уст Анны де Краон.
Между тем наступил сентябрь, жара наконец спала, и недомогание, мучившее Катрин, ушло так же внезапно, как появилось. Теперь она могла есть, не ставя поблизости тазик, и силы постепенно вернулись к ней. Однажды утром, когда замок проснулся, разбуженный каплями первого дождя, она встала без помощи Сары, оделась и подошла к зеркалу. За время болезни лицо ее осунулось, поражая своей скорбной бледностью и худобой, но зато глаза казались вдвое больше и сверкали еще ярче, чем прежде.
— Только одни глаза от тебя и остались, — ворчливо сказала Сара, зашнуровывая корсаж ее платья. — В щеках надо прибавить… да и во всем остальном тоже, иначе этот младенец родится худым, как гвоздь. По тебе не скажешь, что ты ждешь ребенка. У тебя талия будто у девочки.
— Не волнуйся, скоро все вернется. Теперь я чувствую только небольшую слабость. Какой славный дождь!
Благодетельный дождь, сменивший невыносимую жару, оказался несколько надоедливым. Дни проходили за днями, а с неба все продолжало лить. Водяная пелена стояла над замком Шантосе. Забурлили ожившие ручьи, вновь зазеленели порыжевшие поля, а дороги превратились в реки из грязи. Но настоящий ливень хлынул в тот вечер, когда часовые на сторожевых башнях затрубили в рог во всю мощь своих легких, возвещая, что Жиль де Рэ приближается к замку своих предков.
При звуках рога сердце Катрин едва не выскочило из груди. Несмотря на темень и хлещущий дождь, она завернулась в плотный плащ и ринулась из комнаты на галерею. Никто не обратил на нее внимания. Замок, казалось, очнулся от спячки, и жизнь в нем закипела. Всюду сновали вооруженные солдаты, служанки с ворохом праздничной одежды в руках, слуги с подсвечниками, заменявшие светильники во всех комнатах.
Катрин проскользнула незамеченной, впрочем, в пределах замка ей было позволено ходить где вздумается.
На сторожевой башне ветер трепал полотнища стягов, и Катрин почувствовала, что даже плащ не спасает от его бешеных порывов. Холод пронизал ее до костей, едва она поднялась наверх по узкой лестнице. На смотровой площадке не было никого, кроме часового, склонившегося над бойницами стены.
— Далеко они? — спросила Катрин.
Солдат вздрогнул, потому что не слышал, как она подошла.
Струи дождя стекали по его железному шлему, лица нельзя было разглядеть, только сверкали глаза и топорщились густые усы. Он отдал честь рукой в мокрой железной перчатке, затем показал на реку.
— Посмотрите сами, госпожа! Уже показались их штандарты.
Катрин, в свою очередь, склонилась над огромной амбразурой. В самом деле, авангард большого отряда уже поднимался по дороге к замку. Сначала она видела только неясные тени, едва различимые в тумане, который поднимался с реки, они почти сливались с черными силуэтами деревьев. Затем разглядела штандарты, промокшие и обвислые под дождем, тусклый блеск панцирей, колыханье лошадиных грив и султанов всадников над головами пеших. Капли дождя стучали о черепичную крышу кордегардии, но на секунду их заглушил призывный голос труб. Устремляясь всем своим существом навстречу подходившему войску, Катрин тщетно пыталась найти взглядом черный панцирь и фигурку ястреба на шлеме… панцирь и шлем Арно.
Однако было уже совсем темно, и, словно насмехаясь над ее тревогой, над ней со зловещим карканьем пролетел ворон.
— Госпожа, — тихо проговорил солдат, — не наклоняйтесь так сильно! Вы можете упасть.
Она улыбнулась ему, но не отошла от бойницы. Плащ ее хлопал на ветру, словно мокрый парус. Вскоре послышался стук копыт, трубы зазвучали громче, тени людей стали отчетливее, и Катрин почудилось, что измученные солдаты из последних сил выпрямились, дабы войти в замок гордой, достойной поступью, выпятив грудь и расправив плечи.
