я рассказал в мельчайших подробностях о гибели Ингрис. Затем они принялись допытываться, как выглядит яйцо и какие на его скорлупе пятна. Странно, но находясь в окружении громадных огнедышащих ящеров, я не испытывал ни малейшего опасения за свою жизнь. Я понял — по какой-то причине драконы очень дорожат этим яйцом, и пока я им владею, моей жизни среди них ничего не угрожает.
Убедившись, что я говорю правду, драконы вновь начали умолять меня вернуть им детёныша королевы. Это выглядело странно — огромные ящеры, могущие одним движением сломать меня, как былинку, униженно просили, распластав по земле крылья и склонив головы. Я уже почти решился отдать яйцо, когда один из них обронил фразу, что все драконы готовы помогать мне, если я выполню их просьбу. Заполучив таких грозных союзников, я мог стать императором. Но становиться главой Империи я тогда не желал, как не желаю трона и сейчас. Драконы так и не ответили мне, почему для них так важно это яйцо, но за обладание им они готовы даже на добровольное подчинение людям.
Я ответил, что верну яйцо лишь после того, как драконы поклянутся в верности Империи и станут помогать ей в мирное и военное время. Они долго бурчали и ворчали, обсуждая что-то на своём драконьем языке, и в конце концов принесли нужную мне клятву."
— Э-хе-хе, — протянул Дилль. — Вот и разгадка, почему драконы согласились на невыгодный для себя договор.
Глава 11
"Мы скрепили договор кровью. Драконы обязались быть верными помощниками Империи Гариаль, а я поклялся, что детёныш королевы останется в безопасности, и что верну я его драконам тогда, когда у Империи не останется могущественных врагов. Служение драконов людям началось в тот же час. Утром я приказал отвезти меня к форпосту, откуда вместе с разведчиками уехал в рейд. Солдаты, военачальники, старшие маги — все они превратились в изумлённые окаменевшие статуи, когда к стенам форпоста приземлился дракон, а с него на землю сошёл я. Когда я объявил, что отныне драконы наши союзники и будут помогать Империи в войне против кочевников, командир форпоста едва не сошёл с ума от невероятности происходящего. Но уже на следующий день, когда два больших отряда кочевников были рассеяны драконами на подступах к границе Империи, мне поверили.
Меня таскали на допросы военные, старшие маги всеми доступными способами доискивались правды, но я рассказал только то, что пытался помочь королеве драконов, в благодарность за что получил драконью магию и верность ящеров Империи. Я был отправлен в Мироттию, где мастера-маги вновь принялись обрабатывать меня. Они понимали, что я не говорю им всей правды, но никакими способами не могли на меня повлиять. Даже совместные астральные атаки мастеров не дали результата — для защиты я использовал заклинание надоедливости «хивапчичи», после чего даже гроссмейстеры отстали от меня."
— Хивапчичи? — поморщился Дилль. — Звучит так, словно кто-то чихнул. Хивапчичи. Надо будет спросить у старика Иггера — он, наверное, знаком с этим заклинанием. Хивапчичи. Хех!
"Огненная стихия уже была в моём арсенале, но только получив драконью ярость я познал истинную силу огня. Мои заклинания стали настолько сильными, что даже гроссмейстер Финимонд, воспринявший огненных секундусов, не мог повторить того, что делал я. Я развил зачатки магии земли и воздуха, а водная стихия, как противоположность огненной, мне, к сожалению, так и не далась.
Обладая драконьей магией, я уже через полгода сдал экзамены на ступень архимага и вновь был откомандирован в южную армию. За это время при помощи драконов армия уже не только отстояла южные границы Империи, но и расширила их. Кочевые племена, сжимаемые с одной стороны некромагами, с другой — нашими войсками, частично ушли на восток, а частично перешли под знамёна Империи. Угроза вторжения от кочевников исчезла, зато теперь имперские армии столкнулись с войсками некромагов напрямую.
В течение нескольких лет я участвовал в крупных и мелких схватках. Мощь моих заклинаний росла, особенно сильно это проявлялось, когда я позволял драконьей ярости овладевать своим сознанием. Эта ярость присуща только драконам. Именно благодаря ей, а не крепкой чешуе, страшные когтям и огненному дыханию драконы обязаны славой непревзойдённых бойцов. Именно эта ярость позволяет им сражаться и побеждать даже тогда, когда шансов на победу нет. И именно ярость позволяет дракону оставаться самим собой при любых обстоятельствах.
Но драконья ярость, придавая мощи моим заклинаниям и позволяя мне отражать астральные атаки любой силы, постепенно лишала меня разума. Я не замечал этого довольно долго. Начались периоды непонятной раздражительности, иной раз переходящие в приступы безумного гнева. Любой пустяк мог вывести меня из равновесия, ярость вспыхивала в душе огненным цветком, и тогда я хотел крушить всё вокруг. С трудом справляясь с этими приступами, я просил отправить меня в очередной разведрейд, где с удовольствием избавлялся от переполнявшей меня яростной энергии, предавая огню целые поселения на территории некромагов.
Когда началась сульгунская битва, я впервые потерял над собой контроль. Двухтысячный отряд всадников обошёл наши полки и, если бы он прорвался к нам в тыл, битва при Сульгуне была бы проиграна. Я, как и несколько десятков моих магов-соратников, находился в резерве, и командующий бросил нас на уничтожение вражеской кавалерии. В этот день я впервые полностью отдался на волю драконьей ярости, моё «я» исчезло под напором неистовой и нечеловеческой энергии. Мне рассказали позже, что я превратился в огненную статую, и, призвав небесный огонь, превратил землю в кипящую лаву, а вместе с ней и две тысячи всадников. Поражённые силой применённой магии, войска некромагов дрогнули, и битва окончилась их поражением.
С тех пор меня уже не держали в резерве — напротив, командующий просил, чтобы сначала в бой вступал я, и лишь затем пускал в дело войска. Драконы, которых в южной армии с каждым месяцем становилось всё больше и больше, начинали первый удар вместе со мной. Армия Империи шла на юг, и остановить её никто не мог.
Затем начались войны присоединения. Император решил, что достаточно углубился в южные пустыни и перебросил основные войска обратно в цивилизованный мир. Эштигер и Ситгар уже давно были в составе Империи. Пали Тилисское и Одельбургское княжества. Гергвальд, Йоли, Лемирр сдались без боя. Беатия предпочла влиться в Империю и сохранить свой флот. Гридех сопротивлялся долго, но тоже был вынужден подписать капитуляцию, когда половина его флота была сожжена драконами. Знаменитая мессантийская кавалерия тоже оказалась бессильна против огня с неба. Империя стала огромной — от северных гор до южных морей. Даже великий Гариаль — основатель Империи, не добивался таких успехов. И только северные варвары, яростно дравшиеся за каждый клочок своей холодной, скудной и негостеприимной земли, да гномы Подгорья, глубоко зарывшиеся в свои горы, остались вне досягаемости длинных и жадных рук императора."
Дилль вздрогнул, когда световой шар в очередной раз погас. Интересно, сколько он тут просидел?
"Меня прозвали Адогордом Неистовым. Всё чаще на меня накатывали приступы беспричинного гнева, даже тогда, когда я не использовал драконью ярость. Однажды, когда я проезжал через небольшой городок в Тилисе, местные стражники попытались содрать с меня въездной налог. Я был один, и они решили немного подзаработать. Раньше их наглость лишь позабавила бы меня, но я уже переступил черту сдержанности. Ярость захлестнула меня — сначала сгорели стражники вместе с будкой и городскими воротами, а затем начал полыхать и сам город. Моё сознание растворилось в кровавой драконьей магии, и когда я очнулся, городок уже догорал, а все его жители были мертвы. Позже маги-дознаватели, не добившись от меня правды, объявили, что на имперского мага было совершено покушение, и что в результате самозащиты город был сожжён. Дело замяли, а совет старших магов выговорил мне много чего неприятного.
После этого случая я стал осторожнее, но контролировать себя не всегда получалось. Любое возражение или, тем более, оскорбление выводило меня из равновесия, а драконья ярость заливала моё сознание. Так были уничтожены несколько хуторов, с десяток трактиров и пара деревень. Меня уже боялись не только враги — теперь настал черёд соратников. Меня стали звать Адогорд безумный."
Дилль хмуро перелистнул жёлтую бумагу. В библиотеке он читал жизнеописание Адогорда,
