– Здравствуйте, - сказал летчик. - Ghia sou.
Он выучил греческий, когда общался с людьми около Ларисы и Янины.
Старик медленно поднял глаза, при этом повернулась его голова, а плечи остались неподвижны. У него была почти белая борода, на голове матерчатая кепка. Он был в серой, в тонкую черную полоску, рубашке без воротничка. На летчика он смотрел так, как слепой смотрит на то, чего не видит.
– Я рад тебя видеть, старик. В деревне есть еще кто-нибудь?
Ответа не было.
Летчик присел на край поилки, давая отдохнуть своей ноге.
– Я Inglese25, - сказал он. - Я летчик. Меня сбили, и я выпрыгнул с парашютом. Я Inglese.
Старик поднял голову и снова опустил ее.
– Inglesus, - произнес он. - Ты Inglesus.
– Да. Я ищу кого-нибудь, у кого была бы лодка. Хочу вернуться на материк.
Наступила пауза, а потом старик заговорил как во сне.
– Они все время приходят, - говорил он. - Germanoi приходят все время.
Его голос звучал бесстрастно. Он взглянул на небо, потом опустил голову, повернулся и снова посмотрел вверх.
– Они и сегодня придут, Inglese. Скоро придут снова.
В его голосе не было тревоги, вообще не было никакого выражения.
– Не понимаю, почему они приходят к нам, - прибавил он.
– Может, не сегодня, - сказал летчик. - Сейчас уже поздно. Думаю, на сегодня они закончили.
– Не понимаю, почему они приходят к нам, Inglese. Здесь же никого нет.
– Я ищу человека с лодкой, - сказал летчик, - который смог бы отвезти меня на материк. В деревне есть кто-нибудь с лодкой?
– С лодкой?
– Ну да.
Чтобы ответить на этот вопрос, понадобилось какое-то время.
– Есть такой человек.
– Как мне его найти? Где он живет?
– В деревне есть человек с лодкой.
– Пожалуйста, скажи мне, как его зовут.
Старик снова посмотрел на небо.
– Йоаннис. Вот кто имеет здесь лодку.
– Йоаннис, а дальше как?
– Йоаннис Спиракис. - И старик улыбнулся.
Видимо, это имя что-то значило для старика. Он улыбнулся.
– Где он живет? - спросил летчик. - Извините, что беспокою вас из-за этого.
– Где живет?
– Да.
Старик опять задумался. Потом отвернулся и посмотрел в конец улицы, которая шла к морю.
– Йоаннис жил в доме, который ближе других к воде. Но его дома больше нет. Germanoi разрушили его сегодня утром. Было рано и еще темно. Видите дома больше нет. Нет его.
– А где он сам?
– Живет в доме Антонины Ангелу. Вон тот дом с красными окнами.
Он указал в конец улицы.
– Большое вам спасибо. Пойду поговорю с хозяином лодки.
– Он еще мальчиком был, - продолжал, старик, - а лодку уже имел. У него белая лодка с голубой полосой по всей корме.
Он снова улыбнулся.
– Но я не думаю, что он сейчас в доме. А жена его там. Анна, наверное, там, с Антониной Ангелу. В доме они.
– Еще раз спасибо. Пойду поговорю с его женой.
Летчик поднялся и пошел было по улице, однако старик окликнул его:
– Inglese.
Летчик обернулся.
– Когда будешь разговаривать с женой Йоанниса... когда будешь разговаривать с Анной... не забудь кое-что.
Он умолк, подбирая слова. Его голос уже не был невыразительным, и он смотрел летчику прямо в глаза.
– Его дочь была в доме, когда пришли Germanoi. Вот это ты должен помнить.
Летчик стоял на дороге и ждал.
– Мария. Ее зовут Мария.
– Я запомню, - ответил летчик. - Мне жаль.
Он отвернулся и стал спускаться вниз, направляясь к дому с красными окнами. Подойдя к дому, он постучался и стал ждать. Потом постучался снова и еще подождал. Послышался звук шагов, и дверь раскрылась.
В доме было темно, и он смог разглядеть только черноволосую женщину, с такими же черными, как волосы, глазами. Она смотрела на летчика, который стоял на солнце.
– Здравствуйте, - произнес он. - Я Inglese.
Она не пошевелилась.
– Я ищу Йоанниса Спиракиса. Говорят, у него есть лодка.
Она по-прежнему стояла не шевелясь.
– Он в доме?
– Нет.
– Может, его жена здесь? Она, наверное, знает, где он.
Сначала ответа не было. Затем женщина отступила на шаг и распахнула дверь.
– Входи, Inglesus.
Она провела его по коридору в заднюю комнату. В комнате было темно, потому что в окнах не было стекол - только куски картона. Но он увидел старую женщину, которая сидела на скамье, положив руки на стол. Она была совсем крошечной, точно маленький ребенок, а лицо ее напоминало скомканный кусок оберточной бумаги.
– Кто это? - спросила она резким голосом.
Первая женщина сказала:
– Это Inglesus. Он ищет твоего мужа, потому что ему нужна лодка.
– Здравствуй, Inglesus, - сказала старая женщина.
Переступив порог, летчик остановился в дверях. Первая женщина стояла возле окна, опустив руки.
Старая женщина спросила:
– Где Germanoi?
Казалось, ее голосу было тесно в тщедушном теле.
– Сейчас где-то около Ламии.
– Ламия.
Она кивнула.
– Скоро они будут здесь. Может, уже завтра будут здесь. Но мне все равно. Слышишь, Inglesus, все равно.
Она подалась вперед. Голос ее зазвучал еще резче.
– Ничего нового не произойдет, когда они придут. Они уже были здесь. Каждый день они здесь. Являются каждый день и бросают бомбы - бах, бах, бах. Закроешь глаза, потом откроешь их, поднимешься, выйдешь на улицу, а от домов одна пыль... да и от людей тоже.
Она умолкла и быстро задышала.
– Сколько человек ты убил, Inglesus?
Летчик оперся рукой о дверь, снимая тяжесть с больной ноги.
– Сколько-то убил, - тихо произнес он.
– Сколько?
– Сколько смог. Мы не можем вести подсчет.
– Убивай их всех, - спокойно сказала она. - Иди и убивай каждого мужчину, каждую женщину и каждого ребенка. Слышишь меня, Inglesus? Ты должен их всех убить.
Кусок оберточной бумаги сделался еще меньше.
– Сама я убью первого же, который мне попадется.
Она помолчала.
– А потом, Inglesus, потом его семье сообщат, что он мертв.
Летчик ничего не сказал. Она посмотрела на него и заговорила другим голосом:
– Что тебе нужно, Inglesus?
– Что касается Germanoi, то мне жаль. Мало что в наших силах.
– Да, - ответила она, - я понимаю. Но что тебе нужно?
– Я ищу Йоанниса. Я бы хотел взять его лодку.
– Йоаннис, - тихо произнесла она, - его здесь нет. Он вышел.
Неожиданно она оттолкнула скамью, поднялась на ноги и вышла из комнаты.
– Идем, - сказала она.
Он пошел следом за ней по коридору к входной двери. Теперь она казалась еще меньше, чем когда сидела. Она быстро дошла до двери и открыла ее. Когда она оказалась на солнце, он впервые увидел, насколько она старая.
У нее не было губ. Вокруг рта была такая же морщинистая кожа, как и на всем лице. Она прищурилась от солнца и посмотрела в сторону дороги.
– Вон он, - сказала она. - Это он и есть.
И она показала на старика, который сидел возле поилки.
Летчик посмотрел на него. Потом повернулся, чтобы сказать что-то старухе, но она уже исчезла в доме.
Они никогда не станут взрослыми
Мы сидели вдвоем возле ангара на деревянных ящиках.
Был полдень. Солнце стояло высоко в небе и шпарило, как огонь. Жара была страшная. Горячий воздух с каждым вдохом обжигал легкие, поэтому мы старались дышать быстро, почти не разжимая губ; так было легче. Солнце жарило нам плечи, спины, пот просачивался сквозь поры, струился по шее, груди и ниже к животу и собирался там, где брюки были туго перетянуты ремнем. Он все-таки просачивался и под ремень, где и собиралась влага, что причиняло большое неудобство; было такое ощущение, будто в этом месте покалывает.
Два наших "харрикейна" стояли всего лишь в нескольких ярдах от нас. У них обоих был тот исполненный терпения и самоуверенности вид, который характерен для истребителей, когда двигатель не работает. Тонкая черная взлетная полоса спускалась к пляжу и морю. Черная поверхность полосы и белый песок по ее сторонам, сквозь который пробивалась трава, блестели и сверкали на солнце. Знойное марево висело над аэродромом.
Старик посмотрел на часы.
– Пора бы уже и вернуться, - сказал он.
Мы оба были готовы к вылету и сидели в ожидании приказа. Старик поджал под себя ноги, убрав их с горячей земли.
– Пора бы уже и вернуться, - повторил он.
Прошло уже два с половиной часа с того времени, когда Киль улетел, и, конечно, ему давно уже пора было бы вернуться. Я посмотрел на небо и прислушался. Возле топливозаправщика громко разговаривали техники, и было слышно, как волны накатываются на берег, самолета же было не видно, не слышно. Мы еще немного молча посидели.
