Они встречались по четвергам – Лео, Армандо, княгиня Кропоткин, Шарль – в доме у Дио. Дио говорил не умолкая, словно кабельный канал. Он был неистощимо богат, неистощимо истощен, ограничен и безграмотен. Вся его душа, все его призвание и все цели сводились к одному – к счастью. Под счастьем он разумел немного порно, которое сплачивает, немного спорта, много снотворных и безграничное веселье.
Потому-то мы и звали его Жизнерадостным Стариканом.
Остров кишел русскими. Они были молоды, бодры, простодушны, мускулисты, агрессивны, привержены наркотикам и пьянству и похожи на мафиози.
Они безраздельно хозяйничали на острове в последние предрассветные часы.
Именно у них, на огромной вилле конца XIX века, целиком заселенной русскими, я и обнаружил тот рояль. Настоящий концертный рояль. «Bцsendorfer». Я сделал знак Жюльетте, которая в тот вечер пришла вместе со мной, – Анна осталась в Неаполе с Лео. Малышку Магдалену уже отправили к матери. Мы плотно притворили за собой дверь библиотеки. Нам очень не хотелось ранить души друзей. Мы заставили бы их открыть для себя грусть, стыдливость, ностальгию, красоту, ожидание, утонченность, и наш кружок тотчас распался бы, оставив нас одних.
Жюльетта помогла мне вытащить желтую банкетку, которую засунули глубоко под рояль. Я поднял крышку и начал играть. Инструмент был великолепен, только звук его слегка гасили портьеры, мебель и габариты комнаты.
Я забыл о Жюльетте, забыл, что нахожусь на Искье.
Я вернулся к своим давно умершим сестрам.
Я снова был в Бергхайме.
* * *
Я опустил черную крышку на клавиши только час спустя, и час этот пролетел как сон. Меня переполняло странное уныние. Печаль – самое древнее и почти самое чистое из наших чувств, чище даже красоты. Я разыскал свой льняной пиджак, а потом, в кармане льняного пиджака, разыскал свой маленький мобильник и позвонил Анне Хидден.
– Я нашел рояль. «Bцsendorfer».
– Где?
– У русских.
– У каких русских?
– У молодых.
Анна ужасно разволновалась. Ее огорчило, что она не успеет приехать сегодня вечером, ведь она в Неаполе. В данный момент они как раз выходили из дома своих друзей.
– Прости меня, Анна! Я не посмотрел на часы.
Она попросила заехать за ней завтра – позвонить и отвезти туда, где я обнаружил этот рояль.
Я выключил мобильник. Жюльетта сказала:
– А я и не знала, что ты играешь на фортепиано. Я думала, ты виолончелист.
– Они ждут нас в пивном баре. Ты видела, который час? Луиджи с женой ждут нас.
Уже миновала полночь. Мы встретились с ними. Воздух еще был обжигающе горяч. Я думал о своих сестрах. Слушал, как они разговаривали. Это они научили меня говорить. Я выпил и взбодрился.
Глава V
Скоро зайдет солнце. Этот час любят они обе. Все, кто осмелился выйти из дому, уже вернулись назад. Море утихло, стало прохладнее. Оно тихонько взбирается по ногам. Когда оно доходит до купальника, они чисто машинально, одинаковым движением привстают на цыпочки.
Жюльетта говорит:
– Называй меня Джулией, если любишь.
– Называй меня Анной.
Анна и Джулия смеются, болтают. Потом внезапно ныряют и плывут в открытое море.
Анна лежит рядом с Джулией, которая стянула с груди купальник. Джулия поворачивается на живот, чтобы подставить спину умирающему солнцу или прохладному воздуху. Джулия мягким движением подсовывает руку под мокрый живот Анны.
Анна стала еще более худощавой, чем ее подруга. Лицо выглядело теперь более утонченным, тело более спортивным, а сильная, как у гимнасток, спина и ноги – гораздо более удлиненными и костистыми. Она много пила и совсем не ела.
У Анны маленькие круглые ягодицы.
У Джулии икры танцовщицы.
Джулия ненавидела прошлое. Она жила настоящей минутой, непрерывно пила и ни с кем не откровенничала. Анна Хидден так ничего и не узнала о ней.
* * *
У каждого из них было свое заповедное царство: у Лены – когда она приезжала в Италию – гроза, у Анны – длинная комната, выходившая на Тирренское море. У Джулии – диван и белое вино, у Армандо – мастерская из стекла и стали, у Жизнерадостного Старикана – наркотические оргии, у Филис – церковные скамьи, у княгини Кропоткин – горы, у Шарля – каждая книга в его библиотеке. Они дружили, но виделись мало. Каждый спешил вернуться в свои владения.
* * *
Я мог бы во всех подробностях описать дальнейшие месяцы. Они были заполнены многими делами, любовными связями, строительными работами. Но я опускаю все это. Опускаю. Опускаю. И сразу подхожу к марту следующего года. Иными словами, опять к холоду. Те три месяца, что Магдалена была у матери, Джулия и Анна жили вдвоем на Искье.
А в следующие три месяца, когда малышку привозили в Италию, Джулия проводила будни в Неаполе. Но на выходные они с девочкой ехали на остров.
* * *
В объятиях Джулии Анна стала настоящей итальянкой.
Вновь обретенное сексуальное вожделение украшает тело, озаряет все окружающее, очищает воздух.
Они шагали, держась за руки. Поднимались на кручу над морем. Не разговаривали.
Анна несла пляжные полотенца.
Джулия тащила свои дурацкие глянцевые журналы. Их сандалии оставляли борозды в раскаленной пыли.
Магдалена семенила сзади, метрах в десяти от них, распевая песенки, хныкая от усталости, спотыкаясь и зевая.
Все трое загорели до черноты.
Даже у Джулии кожа перестала краснеть под солнцем и постепенно становилась бронзовой.
* * *
Джулия сидела на стареньком «честерфилдовском» диване, подобрав под себя босые ноги, держа бокал белого вина и грызя арахис. Вдруг Магдалена прошептала:
– Ой, котеночек!
И действительно, с террасы в комнату заглядывал котенок.
Анна вышла из душа голая, мокрая, с полотенцем в руке.
– Ты видишь? – спросила Магдалена.
– Какой красавчик!
Анна открыла пошире балконную дверь. Бросила на пол полотенце и опустилась на колени перед котенком.
– А ты и правда красивый, – сказала она.
– Смотри, какое у него черное пятнышко! – сказала Магдалена.
– Ты думаешь, это знак? – спросила у нее Анна.
* * *
Лена заснула, уткнувшись личиком в живот Джулии.
Они лежали на диване.
Джулия потягивала свое белое вино, листала журналы, купленные на Корсо-Колоцна, грызла арахис, а Магдалена вздрагивала и глубоко, изнуренно вздыхала во сне.
Анна сидела на плиточном полу в самом прохладном углу комнаты, сбоку от камина, спиной к черной вулканической стене, держа на коленях развернутую партитуру.
Глава VI
Косой, упорный дождик мешал видеть бухту. Обитатели острова не желали выходить за порог. Однажды утром, поднимаясь в микротакси наверх с почты (почтовое отделение располагалось на главной улице, ведущей в порт), я смутно увидел в парной грозовой хмари старую сосну, уцепившуюся корнями за скалу над пляжем и служившую ориентиром ее дома. Я остановил водителя.
Мелкий, но частый дождь почти полностью скрывал тропинку.
Я никогда не расставался с «ташкой» (кавалерийской сумкой с двумя огромными карманами), куда складывал все необходимое. Открыв ее, я разгреб книги, нашарил свой мобильник и прямо из деревянной будочки микротакси позвонил Анне, желая убедиться, что мой подъем к ней на гору не будет напрасным. Мы давно уже стали друзьями. И часто виделись, когда Джулия жила в Неаполе. Я привозил ей сигареты.
* * *
По утрам мы молча пили кофе. Затем я возвращался пешком к себе домой.
* * *
В другие дни, когда Траверса-Кампо становилась непроезжей, мне приходилось идти через Пьяцца деи Пескатори. И если дождь не лил как из ведра, а над морем не бушевал ураганный ветер, я доставлял себе удовольствие посидеть у воды, потягивая холодное пиво. Часто она присоединялась ко мне там, на берегу, под вечер.
* * *
Когда Анна Хидден полностью уходила мыслями в свои песнопения, она сидела в очень любопытной позе, откинувшись всем телом назад, с царственным пренебрежением женщины, которую совершенно не волнует производимое ею впечатление. И тогда чудилось, что с ней может приключиться все что угодно, что она способна внезапно исчезнуть, упасть, взлететь, броситься со скалистой кручи в портовую гавань, нырнуть в море.
* * *
Это была женщина, до полного самозабвения отдающаяся своему голоду, своим песням, своей ходьбе, своей страсти, своему плаванью, своей судьбе.
Когда она бывала в таком состоянии, я ее не беспокоил. Ограничивался коротким приветствием. Садился через два стула от нее. Заказывал холодное пиво. Мы почти не разговаривали. Иногда и просто молчали. Могли целый час созерцать в тишине рыбаков, что вытаскивали баркасы на песок, туристов, плывущих в лодочках к своим яхтам, солнечный диск, опускавшийся на кастелло, а потом и на Капри, строго вдоль цитадели Тиберия.
* * *
– Как случилось, что Элиана Хидельштейн, дочь бретонской католички и румынского еврея, превратилась в Анну Хидден?
