из раздумий.
Она ворчала с тех пор, как они переступили порог частной клиники. Всё, что нравилось Тане, то не нравилось ей. Картины на стенах, улыбки на лицах, ковролин на полу. Как будто мать ощущала себя посторонней в этом претенциозном интерьере. Который требовал от неё подчиняться не писаным правилам. Например, улыбаться в ответ! Чего мама терпеть не могла.
— Мам, потерпи, — в который раз убедительно бросила Таня.
Мама в ответ только фыркнула и уставилась перед собой. Казалось, что от побега её удерживает только сумма на чеке за первичный приём. Но одновременно эта же сумма служила поводом для непрерывных упрёков в транжирстве и неразумной растрате денежных средств.
Таня стойко сносила удары судьбы и хлёсткие мамины фразы. Она научилась терпеть за последние несколько лет! Было трудно припомнить, когда в последний раз из маминых уст звучало что-нибудь позитивное. В основном это были упрёки, претензии и обвинения. Рассуждения о любви в их семье считались дурным тоном. И та скудная порция доброты, которую теперь выделяло материнское сердце, предназначалась для Леськи.
Но по этому поводу Таня никогда не роптала. Она не считала себя обделённой! Ведь у неё был, пускай и короткий, но полноценный период воспоминаний. Запечатлённых на фотографиях, где они втроём — отец, мама и она обнимались, держались за руки и улыбались друг другу…
Над дверью зажглась зелёным цветом продолговатая лампа. Балерина с мамашей поднялись, торопливо собрали свои документы и скрылись за дверью врачебного кабинета.
— Мы следующие, — весело объявила Таня. На что мать только хмуро вздохнула. Как будто винила дочь в том, что теперь ей предстоит неизбежная встреча с ненавистными докторами.
В кабинете врача, куда они вошли спустя полчаса, было светло. У окна стоял большой стол, заставленный папками. С двух сторон от него, каждый за своим монитором, сидели врач и его медсестра. Сам он был долговязый, возрастной, с хмурым, отягощённым болезнью лицом. Его вид не понравился Тане! Вероятно, в пределах этого жизнерадостного алькова, она ожидала увидеть румяного, пышущего радушием здоровяка.
— Добрый день! — поздоровалась медсестра.
Таня с матерью в один голос кивнули. Было нетрудно догадаться, кто из двоих пациент. Тяжело припадая на правую ногу, мама добралась до стула. Она протянула сестре свой потрёпанный временем паспорт. А Таня осталась стоять за спиной. Возможно, надеясь на то, что её присутствия никто не заметит.
— А вы кто? — врач окинул её недоверчивым взглядом.
— Я дочь, — отозвалась она.
— Дочь, подождите за дверью! — бескомпромиссно велел ортопед.
Таня замялась, ища поддержки у дружелюбной сестры. Женщина вскинула брови. Она ничего не сказала, но один только взгляд её карие глаз сумел растопить сердце сурового доктора. И Таня подумала, что этих двоих связывают не только служебные отношения.
— Хорошо, сядьте там, — смягчился врач и приступил к осмотру.
Таня взобралась на плоскую, застеленную синим материалом, кушетку. Она огляделась по сторонам, заметив в дальнем углу череду взятых в рамку дипломов и грамот. Стену напротив украшал красочный транспарант. «Правильные стельки — каждому в семье», — гласил оптимистический лозунг. За ним следовала картинка, где под одним одеялом примостилось сразу четыре пары ступней. Разные по размеру, они принадлежали, соответственно, взрослым и детям. Такая идиллия раздражала! И Таня подумала, что автор плаката явно переоценивал роль правильных стелек в жизни отдельно взятой семьи.
Раздался болезненный вскрик, и устрашающий голос врача вывел её из раздумий.
— Вы с ума сошли? — он буквально кричал, глядя на мать. Та усердно пыхтела, пакуя обратно распухшую от долгих мучений ступню. — Чего вы ждали? Пока само пройдёт?
— Так оно улучшается! — ответила мама в своё оправдание.
Однако же, сей аргумент ничуть не убавил врачебного энтузиазма.
— То есть, до этого было ещё хуже? — глаза доктора округлились. И даже мешки под глазами разгладились от удивления.
— Ну да, — утвердительно закивала мама, не чувствуя подоплёки.
— Идёмте в процедурную! — врач поднялся со стула. Вслед за ним вскочила и Таня. — Вам нельзя! — отрезал доктор.
Он подошёл к узкой двери, за которой скрывалась стерильная комната. И придержал её, ожидая, пока пациентка протиснется внутрь. Голос его продолжал недовольно вещать изнутри. А Таня, в попытке отвлечься, достала свой телефон. Лишённый звука, он беспомощно сигнализировал индикатором. Открыв сообщение, она с трудом сдержала смешок.
«Подлинней и потоньше, или потолще и покороче?», — вопрошало оно.
«Смотря, о чём идёт речь?», — ответила Таня. Ответ не заставил себя долго ждать.
«Сосиски, или сардельки?», — перефразировал Димка и вдогонку прислал удивлённое: «А ты что подумала?».
Их отношения двигались медленно, но неуклонно. Куда? Таня старалась не думать об этом. С каждым днём, с каждым словом, ей хотелось всё больше. Он заставлял её улыбаться! И даже Инка заметила, что с недавних пор глаза её стали светиться особенным блеском. С того вечера Димка молчал о случившемся! Они оба как будто забыли. Но это общее воспоминание сблизило их ещё больше. Теперь он мог взять её за руку, а она прижималась к нему, сидя сзади. Но никто из двоих не решался нарушить границы их дружбы.
— Это что ж за грабёж? — мамин голос, опережая её саму, ворвался в пустующий кабинет. Вслед за ним появилась и мама. — Как у вас только совести хватает называть такие цифры? — она потрясла перед носом врача какой-то брошюрой.
Таня испуганно слезла с кушетки:
— Мам, что случилось?
Доктор, взглянув на неё, прокричал:
— Образумьте свою мать! Ей нужна операция! Медлить нельзя!
Голос его прогремел, отражаясь от стен. Медсестра, зачарованно глядя на своего «предводителя», притихла в углу.
— У них операция сто́ит, как моя годовая зарплата! — воскликнула мама, — Мне чем детей кормить? Рецептами вашими?
Она уронила брошюру на стул и направилась к двери:
— Идём.
Доктор остался стоять, потрясённый таким вопиющим бойкотом.
— Наша клиника располагает новейшими методами лечения, и предлагает пациентам полный курс реабилитации, — скороговоркой продолжил он вслед. — Вы не понимаете, как сильно рискуете!
Но мама решительно дёрнула дверь на себя. И Таня, краснея, схватила с кушетки её мешковатую сумку.
— Простите, пожалуйста, — виновато сказала она. Извиняться за маму было ей не впервой! Будь они в автобусной давке, или в очереди за свежими морепродуктами, но мать всегда умудрялась ввязаться в скандал. Не в силах скрывать свою неприязнь к окружающим.
Врач устало вздохнул.
— Как ваше имя? — обратился он к Тане.
Она обернулась:
— Татьяна.
Мужчина, сменив гнев на милость, приблизился к ней.
— Татьяна, ваш долг убедить мать в необходимости хирургического вмешательства, — его тон приобрёл доверительность, — И как можно скорее! Иначе последствия будут необратимыми.
Таня кивнула. Она посмотрела в его глаза, окружённые тёмным контуром.
