Ева очень мало знала о Гертруде Стайн, кроме того, что она была богатой американкой и пользовалась огромным влиянием в Париже. Раньше она еще не знакомилась с американцами, но время от времени видела их в городе. Ей они казались плохо воспитанными, вульгарными, с плохим вкусом. Но все говорили, что Стайны не похожи на обычных американцев. Их любовь к живописи и культуре граничила с одержимостью. Еве нравилась идея одержимости, потому что за этим стояло сильное чувство. Вопрос заключался в том, сможет ли она испытать такое чувство, которое целиком поглотит ее, – чувство, пережитое ею в ту ночь, о которой она теперь боялась вспоминать.
Большая студия на улице Флерю уже была полна гостей ко времени их прибытия. Всевозможные картины почти целиком скрывали беленые стены, и в помещении, обставленном тяжелой мебелью из красного дерева, было почти не продохнуть от сигаретного дыма. Мужчина у входа тепло приветствовал Мистангет и пропустил Еву и Луи вместе с ней мимо толпы американских туристов, жаждавших попасть внутрь. Она видела, как Луи гордо расправил плечи, когда взял ее за руку и двинулся вперед. Ее сердце колотилось, хотя и по совершенно другой причине. Она запретила себе открыто глазеть на гостей, чтобы не показаться недалекой мещанкой.
Оказавшись внутри, Ева с головой окунулась в атмосферу вечера, стараясь запомнить все, до мельчайшей подробности. Она видела Аполлинера и Сару Бернар, оживленно споривших о чем-то за большим столом в центре комнаты. Благодаря афишам, развешанным по всему городу, Ева узнала бы великую актрису в любой обстановке. Она носила ярко-зеленое платье с буфами на рукавах, а ее волосы выглядели такими же необузданными, как и ее репутация.
Кто-то рядом с ними с драматическим придыханием читал стихи Верлена, а другой отстаивал ценность поэзии Бодлера. Многие гости рассматривали картины, развешанные на стенах, а из невидимой виктролы[22] лилась мелодия «Регтайм бэнд Александра» популярного молодого композитора Ирвинга Берлина.
Ева не могла поверить, что находится здесь, среди ярчайших представителей современного поколения. Она, казалось, парит над привычным миром, оставшимся дома. Здесь могли осуществиться любые желания!
А потом, в другом конце комнаты, она увидела его. Он появился там как будто внезапно.
Пикассо сидел в углу студии один, однако для нее он был центром многолюдного салона. Художник устроился на оттоманке, плечи его были сгорблены, а подбородок тяжело упирался в кулак. Стена за его спиной была покрыта картинами всевозможных форм и размеров. По крайней мере, это было что-то новое. Не остроумный и обаятельный художник, а просто мужчина, который выглядел так, словно ему хотелось поскорее уйти отсюда.
«Сумрачный гений», – подумала она. Ее так же влекло к нему, как и раньше.
К нему подошла женщина. Она была одета в черный кафтан и сандалии. Шею украшало тяжелое ожерелье из янтарных бусин. Ее светло-каштановые волосы были небрежно откинуты со лба, а на щеках играл молодой румянец. Разумеется, это Гертруда Стайн. Описание Мистангет было абсолютно точным.
Женщина уселась на оттоманку рядом с Пикассо и положила руку ему на плечо. Секунду спустя они начали о чем-то беседовать друг с другом, не обращая внимания на остальных.
– Они похожи на заговорщиков.
Голос раздался прямо у нее за спиной. Ева вздрогнула и обернулась.
– Лео Стайн, – представился стройный, но уже лысеющий молодой человек. Он покачивался на каблуках и добродушно смотрел на Еву. Одет он был в коричневый сюртук, а на переносице плотно сидели очки. В руке мужчина держал бокал. – Я брат мисс Стайн. С кем имею честь беседовать?
– Марсель Умбер.
– Очередная подруга Пикассо?
– Мы здесь вместе с Мистангет.
Он улыбнулся еще шире.
– А, из «Мулен Руж»! Я заметил, как вы смотрите на него, поэтому осмелился высказать свою догадку. Впрочем, не вы первая так смотрите на нашего художника. Пабло такой обаятельный и талантливый…
– И женатый, – с улыбкой добавила она, стараясь выглядеть уверенно. Для нее было важно дать понять, что она знает о подруге Пикассо, чтобы собеседник не заблуждался на ее счет. – Мне очень жаль, если показалось, будто я подглядываю.
Лео Стайн наклонил голову и оценивающе посмотрел на нее через узкие линзы очков в золотой оправе.
– В строгом смысле слова, они не совсем женаты. Но вы правы: он с успехом может считаться семейным человеком. У этой пары прелюбопытная история. Они цапаются друг с другом, словно кошка с собакой. Иногда кажется, будто они готовы убить друг друга. Все слышат, что они собираются расстаться после скандала, а на следующий день он появляется с ней под ручку, как если бы ничего не случилось.
Ева почувствовала, как у нее сводит живот при мысли о непростых отношениях Пабло и Фернанды. Лишь тогда она заметила, что Луи, стоявший рядом с ней, внимательно слушает их разговор. Она выпрямила спину и с улыбкой посмотрела на него.
– Пикассо женат на мадемуазель Оливье? – с интересом спросил Луи. – Мне никто не говорил об этом.
– Но она повсюду называет себя мадам Пикассо. Полагаю, она считает, что заслужила этот титул, – заметил Лео. – Впрочем, она мне нравится, так что я вынужден согласиться.
– Но если они на самом деле не женаты, это лишь для показухи, разве не так? – Луи неожиданно увлекся скандальной темой.
– Ерунда, – вмешался женский голос с американским акцентом. – Партнер есть партнер, а закон может катиться куда подальше.
Когда Ева повернулась, то увидела необычную миниатюрную женщину с угольно-черными волосами, длинным носом и совершенно не женственными усиками над верхней губой.
– Ева, это Алиса Токлас, – объявил Лео Стайн. – Она… спутница моей сестры.
– Какая у вас история? – спросила Алиса.
– История?
– Что привело вас сюда? Всегда есть какая-то история. Кто-то хочет стать художником или танцовщицей… Все приходят к Гертруде в надежде, что их талант где-нибудь пригодится. Каждый чего-то хочет.
Я хочу отобрать любовника у другой женщины, – промелькнул мгновенный ответ в голове у Евы, но она прикусила язык и промолчала.
Хотя ее разум громко протестовал против этого, что-то заставило Еву бросить быстрый взгляд на Пикассо, пока Лео Стайн смотрел в другую сторону. Пикассо встал с оттоманки и медленно направился к ней сквозь толпу. Стук собственного сердца эхом отдавался в ее ушах. Руки он засунул в карманы брюк, а огромные черные глаза не отрывались от ее лица.
– Заговоришь о черте, и он тут как тут, – с усмешкой произнес Лео. – Мадемуазель Умбер, это Пабло Пикассо. Еще год назад я бы представил тебя как мастера, Пабло, но эти кубистские выкрутасы, на которых ты теперь настаиваешь, заставили меня серьезно усомниться в твоем здравомыслии… и в твоем таланте.
