я себя помню, – смеюсь сквозь слезы, – но в последний год особенно.
– И ты ей еще печенье носишь! Непостижимая ты женщина, Лунопопая.
– Непостижимая на греческом означает глупая? – уточняю, глядя перед собой.
– Нет, не глупая. Преданная своим.
– Что плохого в преданности?
– Да ничего. Просто это редкий товар, Нин. Вот и удивляюсь.
Не знаю, как на это замечание реагировать. Как и на его странный взгляд. Будто проникающий под кожу. Поэтому просто меняю тему:
– Что тебе, кстати, Юлий Борисыч сказал?
– Да ничего. Мы все уладили. Не волнуйся. Не выпрут твою мать.
– Почему мне кажется, что он тебя развел на бабки? – достаю щетку, начинаю обметать стекло. Водитель Ставроса, как и остальная обслуга, в небольшом отпуске по случаю праздников. Так что за рулем опять я.
– Разве я похож на того, кого можно развести?
Ставрос отнимает у меня щетку и улыбается, улыбается, ею орудуя… Закатываю глаза, чтобы не показать ему, как на меня его улыбка действует. В грудь прилетает снежок.
– Эй! – возмущаюсь.
– Поедем. Все готово. Может, еще успеем погонять на лыжах, не то Вика окончательно взбесится.
Рассаживаемся по местам. Я по лыжам не очень. Но не оставаться же дома, когда моя семья, пусть даже фиктивная, собирается веселиться?
– Слушай, а что с твоим отцом, Нин?
– Да ничего, – прикусываю язык, выруливая со стоянки. – Я его никогда не видела.
– И что? Он никогда не пытался с тобой связаться?
– Никогда.
– А кто он? Чем занимается?
– Без понятия. Однажды я хотела узнать… Не столько об отце, сколько о том, есть ли у меня братья-сестры, но мать закатила такой скандал, что я отказалась от этой мысли.
– Почему?
– Не думаю, что отец рассказывал своим детям обо мне. Не хочу стать для них неприятным сюрпризом.
– Ты всегда о других думаешь больше, чем о себе?
– Какая чушь! – морщу нос. – Это совершенно не так.
– Так! По этой же причине ты согласилась выйти за меня.
– Почему ты так решил?
– Потому что мои мотивы понятны, тогда как твои – весьма и весьма сомнительны.
– Да с чего ты это взял? – возмущаюсь.
– А что ты выиграла от этого брака?
– Ну-у-у, от нашей фирмы отстанут – это раз, я сохраню за собой место и свою зарплату – это два.
– И только поэтому ты готова подставиться под статью? – скептически кривит губы Николоу.
– Ты что, напрашиваешься на комплименты?
– А что, меня есть за что хвалить? – шевелит бровями. Я чувствую, как щеки наливаются жаром.
– Как будто ты не знаешь! Уверена, что твои многочисленные женщины нахваливали тебя по сто раз на день.
– Это не считается! – усмехается Ставрос.
– Почему?
– Потому что у меня полно денег, смазливая морда, и я не женат. Желая поймать меня на крючок, эти хищницы так старались меня осчастливить, что я был бы полным кретином, если бы принял их слова на веру.
– Какой хладнокровный подход.
– Я называю его объективным.
– А вдруг я тоже хотела поймать тебя на крючок?
– Пф-ф-ф. Ты не такая. Скорее я поверю, что ты собою пожертвовала. И с этим, клянусь, что-то надо делать!
– Ну да. Это ж ужас какой! Замуж выйти и, наконец…
– Что? – оживляется Николоу, поворачиваясь ко мне.
– Тебе на твоем диалекте ответить? – держу удар из последних сил.
– А ты можешь? Ой, сомневаюсь!
– Ой, да ты просто совершенно меня не знаешь!
– Давай тогда! Удиви меня. Жги!
Ну, вот зачем я напросилась?! Мамочки…
– Я хотела сказать, – облизываю губы, – что я вовсе не чувствовала себя жертвой, когда мы занимались сексом.
В своем ответе я и близко не такая острая на язык, как мой муж. Но Ставрос его принимает. Задумчиво кивнув, он накрывает мою ладонь своей. И обнадеживающе сжимает пальцы.
– Это хорошо. Если честно, я опасался, что кое-где перегнул.
– Нет.
– Значит, все нормально? – сверлит буравчиками глаз.
– Более чем. Если мне что-то не понравится, я непременно тебе скажу. В конце концов, язык нам дан именно для того, – типа умничаю.
– С этим можно поспорить.
– Ну поспорь, – улыбаюсь.
– Давай так. Я тебе покажу, на что еще годен язык, а там ты сама решишь, на чьей стороне правда.
О боже! О боже мой… Он же не намекает… А, ч-черт. Намекает, еще и как. А чего я от него ждала, собственно? Низ живота прошивает молнией. После демарша Вики нам было как-то не до секса. А сегодня, очевидно, пришел час расплаты.
– Главное, не забыться, вот как вчера. Не хочу расстраивать твою дочь.
– Она слишком драматизирует ситуацию. Но ты права. Лучше при ней воздерживаться от проявлений чувств.
Чувств… Чувств?! Перекатываю это слово в голове. А меня кипятком ошпаривает.
И мы честно пытаемся. Хотя на склоне, куда мы приезжаем всей семьей пару часов спустя, эмоции один черт захлестывают. И все же нет-нет да и приобнимешься, сожмешь руку. Или язык покажешь, когда он тебя дразнит по поводу твоей дерьмовой стойки. А я, между прочим, на лыжах в последний раз стояла лет пять назад! Какая уж тут стойка? Особенно когда до сих пор довольно болезненно внутри тянет.
Смеюсь. Подставляю лицо солнышку. В последнее время у меня не жизнь, а сплошные качели. Настроение скачет, как взбесившееся кенгуру.
Домой возвращаемся уставшие и переполненные. Даже Вика уже не хмурится, как в начале дня. Готовлю на скорую руку макароны с сыром. С удовольствием наблюдаю за тем, как они молотят.
– Нравится? – провожу пальцами по Викиным темным волосам.
– У бабушки вкусней получается.
– Не сомневаюсь. На то они и бабушки, – улыбаюсь я и на всякий случай успокаивающе касаюсь напрягшейся руки Ставроса. Не лезь, мол, все нормально. Это наше, девчачье. Сейчас мы тебя поделим, и все будет хорошо.
– Чем займемся дальше?
– Я бочку включил. Будем греться и откисать. Викуля любит попарить косточки, – Ставрос чмокает дочь в макушку и встает из-за стола.
– И ничего я не люблю! – спорит, лишь бы поспорить. – Я завтра к бабушке поеду.
– Ну, к какой бабушке, Вик? У отца выходные в кои
