— Почему они решили, что надписи фальшивые? В чем отличие фальшивки от подлинника?
— Иногда это «прыжок веры»,[26] — ответил Берсеи. — Но как правило, легитимность надписей определяется сохранностью поверхностных наслоений.
— Вы об этом? — Шарлотта указала на тонкий слой тусклого зеленовато-серого налета, равномерно покрывавшего всю поверхность камня.
— Да, смахивает на окисление меди, на патину на металлах. А на камне такой вот след со временем оставляют сырость, седиментация и атмосферные осадки.
— А органическая структура этого налета, или патины, может указать на характер окружающей среды, в которой был найден оссуарий?
— Именно так. — Берсеи нацепил очки для чтения и вгляделся в страничку записей в своем блокноте. — Вчера вечером я просмотрел кое-какие исследования об оссуариях: похоже, их начали использовать, главным образом в Иерусалиме, в первом веке до нашей эры, и длилось это недолго, всего лет сто или двести. — Он поглядел на Шарлотту. — И все же полагаю, что известняк для нашего оссуария, как и для оссуария Иакова, был добыт примерно в одно и то же время в каменоломнях Израиля.
— Ну да, и в этом случае минеральный состав патины должен соответствовать геологическим элементам в этом регионе, — продолжила Шарлотта. — Погодите, Джованни. Тогда выходит, этому оссуарию около двух тысяч лет, правильно?
— Правильно. И судя по тому, что в тот же период часто распинали людей, мы на верном пути.
— Значит, если надписи на камне сфальсифицировать, патина нарушится? — Хеннеси пригляделась к зеленоватому налету на стенках ковчега.
— Вы опять угадали! — Берсеи улыбнулся.
— А есть способ как-то определить возраст камня?
— Способ есть, да толку мало.
— Почему?
— Нам в принципе не важно, когда сформировался этот известняк. Самому камню, может, уже миллион лет. Куда интереснее знать, когда его добыли в каменоломне. Поверхностный налет и надписи — лучшие критерии оценки возраста оссуария.
— Ясно. А это? — Шарлотта указала на чуть размытый символ: дельфин и трезубец. — Думаете, нам по силам разгадать, что сие означает?
— Уверен, что символ этот языческий, — сказал Берсеи. — Странно, но у меня такое чувство, будто я уже где-то его видел. Ну что ж, давайте для начала выясним, настоящие ли здесь наслоения.
— Вы тогда заканчивайте с оссуарием, а я пока приготовлю образец кости для радиоуглеродного анализа. — Она махнула рукой в сторону стола со скелетом.
— Идет. Кстати, — Берсеи потянулся к своему блокноту и что-то быстро записал. — Вот имя и телефон человека из лаборатории AMS[27] здесь, в Риме. — Он вырвал листок. — Скажете, что от меня. Что мы вместе работаем на Ватикан и результаты нужны срочно. Он все сделает. И попросите его позвонить сразу же, как только результаты будут готовы. Свидетельство о радиоуглеродном датировании он может прислать позже.
— Антонио Кьярдини? — прочитала Хеннеси.
— Произносится как «Чардини». Мой давний друг, к тому же он мне кое-чем обязан.
— О'кей.
— Кстати, насчет языка не беспокойтесь, по-английски он говорит свободно. — Берсеи взглянул на часы: четверть второго. — Пока вы не позвонили, как насчет ланча?
— С радостью. Умираю, хочу есть.
— Сэндвич с тунцом вас не особо вдохновил?
— Ну, это не вполне соответствует моему представлению об итальянской кухне.
24 Иерусалим
Грэм Бартон свернул с базара Эль-Даббаха в Христианском квартале и приостановился полюбоваться величественным фасадом храма Гроба Господня.[28]
Пилигримы-христиане стекались в Иерусалим, чтобы повторить крестный путь, пройденный Иисусом, с четырнадцатью «стояниями», от бичевания до распятия, — так называемые «Страсти Христовы». Путь этот берет начало у францисканского монастыря на Виа Долороса, прямо под северной стеной Храмовой горы, — места, где, как утверждают христиане, Иисус взвалил на себя крест, после того как его подвергли бичеванию и надели на голову терновый венок. Стояния от десятого до четырнадцатого — где Христос был раздет, прибит к кресту, испустил дух и затем был снят с креста — поминались в богослужении в этой церкви.
После всего произошедшего в последние дни в Иерусалиме Бартона не удивило, что сегодня туристов здесь не много. Он направился к главному входу.
Войдя в помещение массивной ротонды с двумя ярусами круговой римской колоннады, Бартон обогнул небольшой мавзолей, украшенный искусным золотым орнаментом. Внутри этого сооружения находилась главная святыня церкви — мраморная плита, прикрывавшая вход в пещеру, в которой похоронили Христа.
— Грэм, — приветливо окликнули его. — Это вы?
Повернувшись, Бартон оказался лицом к лицу с дородным пожилым священником с длинной белой бородой, одетым в церемониальное одеяние греческой православной церкви: свободная длинная черная ряса и такая же черная высокая камилавка.
— Отец Деметриос! — улыбнулся Бартон.
Коротенькими полными ручками с толстыми пальцами-сардельками священник обнял Бартона и чуть притянул к себе.
— Отлично выглядите, друг мой. Что привело вас в Иерусалим вновь? — Он говорил с сильным греческим акцентом.
Бартон впервые встретился с ним полтора года назад, когда готовил выставку распятий и других реликвий эпохи Крестовых походов в Лондонском музее. Отец Деметриос милостиво предоставил музею экспонаты для выставки на трехмесячный срок — в обмен на щедрое пожертвование.
— На этот раз надежда на вашу помощь в переводе старинного документа.
— Для вас — все, что пожелаете, — любезно ответил священник. — Пойдемте.
Шагая рядом с отцом Деметриосом, Бартон обратил внимание, как много здесь служителей церкви. Согласно распорядку, установленному когда-то султаном Оттоманской империи, греческое духовенство было вынуждено делить этот храм с другими конфессиями христианской церкви: римско-католической, эфиопской, сирийской, армянской и коптской. Каждой выделялись свои приделы и часы для молитв.[29]
«Это было необдуманное решение и в духовном, и в материальном отношении», — подумал Бартон.
Откуда-то из глубины церкви доносилось негромкое заупокойное пение.
— Ходят слухи, что вас позвали сюда израильтяне, чтобы помочь в расследовании происшествия на Храмовой горе, — прошептал священник. — Это правда?
— Мне не хотелось бы говорить об этом…
— Я не в обиде. Но если это все-таки правда — будьте осторожны, Грэм.
Священник отвел археолога в православный придел, известный как «пуп земли», или камень мироздания, названный так в честь каменной чаши в его центре. Она обозначала то место, которое древние картографы отметили как рубеж между Востоком и Западом. Еще по прошлому приезду Бартон обратил внимание, что отец Деметриос чувствовал себя комфортно только здесь, на своей территории.
У боковой стены располагался византийский алтарь, украшенный золотым орнаментом, над ним возвышалось массивное золотое распятие: Иисус в натуральную величину с ореолом в виде солнца, по обе стороны две скорбящие Марии, обращенные лицами к Христу. Стеклянное ограждение у основания алтаря обрамляло скальный пласт — полагали, что здесь был распят Иисус.
Голгофа. Двенадцатое стояние.
Священник перекрестился на алтарь и повернулся к Бартону:
— Показывайте, что принесли, Грэм. — Запустив руку под рясу, он достал очки для чтения.
Бартон вынул из нагрудного кармана пергамент, упакованный в пластиковый пакет с герметичной застежкой, и протянул священнику.
Отец Деметриос погладил пальцами пакет.
— Какой вы молодец — используете последние технологии. Ну-ка, посмотрим, что у вас тут…
Надев очки, он взял документ, поднял его повыше — к свету, излучаемому богато украшенным канделябром, — и уставился в текст. Через несколько секунд лицо его побелело, а нижняя губа отвисла.
— Боже мой…
— Что там?
Священник был явно напуган. Он впился в Бартона взглядом поверх очков.
— Где вы это нашли? — тихо спросил отец Деметриос.
Бартон подумал, стоит ли ему говорить, и ответил:
— Я не могу сказать. Мне очень жаль.
— Понимаю… — По глазам священника было видно, что именно такого ответа он и ожидал.
— Так вы скажете, что там написано?
Отец Деметриос обвел взглядом придел: поблизости прогуливались три католических священника в сутанах францисканцев.
— Давайте спустимся. — Он махнул Бартону, приглашая идти за ним, и проследовал вниз, под неф, по широкой изгибающейся лестнице.
Бартон не вполне понимал, чем древние письмена могли так напугать старика. Они спускались все глубже, пока выложенные камнем стены не сменились совсем древними, вырубленными прямо в холодной земле.
