— Завистники, — прошептал Людо. — А я смогу вернуться назад?
— Спрашиваешь! — шутливым тоном подхватил Мишо. — Если ты не вернешься сам, я приеду за тобой.
— А ты будешь приезжать ко мне?
— Ну конечно, буду. Не дожидаясь четверга после дождичка. И Татав тоже.
Я спрячусь в своем иглу и тогда я не уеду или спрячусь на трубе пирса и буду есть птичьи яйца чтобы не умереть с голоду но чайки наверняка съедят меня… что такое Центр где живут дети а еще про какой четверг он говорил.
В тот вечер Николь вернулась около полуночи. Людо только что лег спать. Подобно приговоренным, не знающим, когда свершится приговор, или старикам, уставшим от ожидания смерти, он снова почувствовал вкус к жизни и гнал от себя мысли о будущем. Он услышал, как к вилле подъехала «Флорида», с резким шумом затормозила, затем по гравию заскрежетал засов, на который запирали ворота, потом снова взревел мотор и металлический кузов с лязгом задел гранитный столб: Николь и на этот раз слишком много выпила, и ее машина клацала, как старый драндулет. Людо зарылся с головой под одеяло, когда Николь, не успев войти, стала громко выкрикивать его имя. Не переставая кричать, она поднялась по лестнице.
— Людо!
Она стояла на пороге, шумно дыша, а ее фигура выделялась в освещенном дверном проеме.
— Людо!.. — голос ее свистел. — Я хочу, чтобы ты немедленно исчез!
Было слышно, как вяло запротестовал Мишо, как разбушевавшаяся Николь послала его ко всем чертям, затем послышались удаляющиеся шаги и откуда–то издалека донесся растерянный голос:
— Завтра, Людо, завтра утром принеси кофе своей матери. Только не забудь.
На пирсе не стихает ветер не знаю дойду ли я до конца если обернуться то берега уже не видно и чайки набрасываются на меня… им не нравится когда ходят прямо по их гнездам но мне надо идти вперед… внизу море серое и жутко шумит когда ударяет об опоры пирса я надел на голову мешок из–под картошки с дырками для глаз и обмотал тряпками тело под рубашкой и руки так–то лучше — я хочу дойти до конца трубы никто никогда не доходил дотуда там кажется есть гигантские рыбы они приплывают к концу трубы и едят нечистоты есть даже киты и акулы… а котов–крабов нет и подводной лодки тоже нет… моя мать не поверила бы если бы я сказал что видел китов в конце пирса там где на горизонте видны вереницы грузовых судов… мы с моей матерью одной крови.
*
Людо поставил поднос на столик. Женщина, наблюдавшая за его действиями из–под полузакрытых век, излучала ледяное спокойствие, лицо ее казалось помятым от бессонницы.
— Теперь садись. Да нет же, балда, ко мне лицом, какая теперь разница!
Людо развернул кресло–качалку к кровати.
— Так вот… да не бойся…
Он поднял голову, удивленный тем, как мягко зазвучал ее голос. Сегодня Николь не отводила взгляд, как будто его зеленые глаза перестали будоражить ее память.
— Послезавтра ты отправляешься в Центр Сен–Поль. Это пансион для детей… для трудных детей. Мишо отвезет тебя. Вот так. Я думаю, ты уже большой и все понимаешь. Ты не можешь оставаться здесь. Там тебе будет хорошо. К тому же, тобой займется не чужой человек, а родственница Мишо.
Людо невозмутимо слушал и, не мигая, продолжал смотреть на нее. Николь поправила подушки.
— Знаешь, это для твоего же блага. Мы приняли это решение без особой радости. Такие заведения обходятся недешево. Там работают специалисты, за тобой будут хорошо смотреть. Бедный малыш, послушай… Не знаю, понимаешь ли ты сам, насколько болен.
Она откинулась назад и заговорила более суровым тоном.
— Что делать… С таким ребенком, как ты, это ведь не жизнь! Тебя отовсюду исключили, ты вечно обманываешь, воруешь, повсюду суешь свой нос, никто не знает, что у тебя в голове… Ты ни разу не назвал меня мамой. Ты хотя бы знаешь, что я твоя мать? Может, и знаешь, но тебе наплевать!..
Николь уже почти кричала. Дрожащей рукой она зажгла сигарету, взгляд ее метался, как птица, которой некуда сесть.
— Давай мне поднос, пока не остыло.
Людо повиновался.
— Ну конечно, кофе уже остыл, очень умно! Хоть бы сказал, так нет же, молчит, как всегда… Ты возьмешь с собой только самое необходимое, там тебе выдадут одежду. Это в часе езды на машине. Потом на автобусе… ну. ты увидишь. Из Центра за тобой приедут. Постарайся хотя бы вести себя прилично. В любом случае, в конце недели твои вещи привезут. Я пока точно не знаю, как все пройдет, но будь уверен, удовольствия мне это не доставляет.
С недовольным видом она разглядывала тартинки.
— Вечно ты намазываешь мало масла! — сказала она, обмакивая хлеб в кофе, отчего он пролился на блюдечко. — Дома у нас каждое утро были свежие круассаны и ежевичный джем, который варила мама.
Наверное, уже сто раз он слышал ностальгические воспоминания о старом добром времени. Сто раз видел, как она обмакивает тартинку в кофе и подносит ее, словно набухшую губку, ко рту, и сто раз испытывал стыд за этот жалкий завтрак, который она поглощала нарочито неряшливо, чтобы унизить его. а иногда и вовсе забывая о его присутствии.
— Ты хоть слушаешь меня?..
Она снова занервничала:
— Я с тобой разговариваю, Людо, ты меня слышишь?
— Да, — ответил он.
— «Да, мама», Людо.
Забытая в чашке тартинка, размокнув, упала на салфетку. Людо не отвечал.
— Да, да, именно так. Воспитанные дети говорят: «Да, мама»… Чего же ты ждешь? Скажи «мама», Людо.
Не отрывая глаз от пола, Людо крепко сжимал зубы.
— Ни за что, — продолжала Николь сдавленным голосом, — так, Людо? Ты никогда не говорил мне «мама». Почему? Так давай же, идиот, скажи!.. Хоть один раз!.. Хоть один раз в жизни скажи «мама» своей матери, ну?
Она вышла из себя и, бледная от бешенства, смотрела на съежившегося в кресле сына — дрожавшего, но продолжавшего упрямо молчать.
— Значит, ты прав. Конечно, ты прав. Раз ты не хочешь со мной разговаривать, это значит, что я тебе не мать. И это правда. Людо. я тебе не мать! А. ты не хочешь ничего говорить! Так я тебе расскажу, слушай! Твоя мать — нелепая случайность, слышишь, это как бы ты сам, слышишь?.. Каждый раз, когда я вижу тебя, я вижу их, слышу их — и еще эта желтая лампа… Каждый раз, когда я вижу тебя, я вижу этих троих мерзавцев и чувствую себя так. словно это ты меня бил и насиловал, и поэтому я тебе не мать, слышишь!? Эти три подлюги — вот кто твоя мать!
Голос ее хрипел, переполненный ненавистью.
— А теперь убирайся, подонок, убирайся вон из моей жизни! — взревела она и выпрямилась так резко, что чашка с недопитым кофе опрокинулась на одеяло.
Людо вышел, двигаясь как автомат. Ничего не видя перед собой, он начал спускаться по лестнице, оступился и съехал вниз на спине, не чувствуя боли. Вдруг ему захотелось пить. Зайдя в кухню, он открыл оба крана и некоторое время наблюдал за тем, как вода, кружась в водовороте на дне раковины, отсвечивает всеми цветами радуги, затем завернул краны и в тревожном недоумении безуспешно попытался вспомнить, зачем сюда пришел. «Подонок, подонок», — выстукивало его сердце, он бил себя по вискам кулаками, повторяя: «Подонок, подонок», и красная пелена застила ему взор. Не отдавая себе отчета, он вышел на террасу. В залитой солнцем тишине раздавалось едва слышное стрекотание. Людо принялся биться головой о каменный угол дома, о самый острый его край: я тебя выбью оттуда, подонок! И когда хлынула кровь, Людо почувствовал облегчение, но продолжал биться головой о стену, биться насмерть, в каком–то упоении, как человек, убивающий змею.
Их трое у них у всех топоры и они начинают с рук… они отрубают кусочки под желтой лампой небольшие кусочки похожие на рождественские торты… они доходят до плеч потом рубят ноги рубят тело но рождественские торты снова превращаются в руки и ноги и трое под желтой лампой снова принимаются рубить своими топорами а голова которую они не рубят смотрит как они это делают… их трое и у них топоры. Людо пришел в сознание через час. «Флориды» не было. Мысль о том, что Николь могла бы оказать ему помощь, даже и близко не пришла ему в голову. Посмотрев на себя в зеркало ванной комнаты, он удовлетворенно отметил, что постарался на славу. Лицо было черным от крови. Лоб сверху вниз рассекала глубокая рубленая рана, рубашка словно прилипла к телу. Он не стал умываться и без сил съехал по стенке на пол. Неправда что у меня три отца… но если это так то надо им сказать где я чтобы они приехали и забрали меня… Татав говорит что они фрицы и евреи но я ничего плохого не сделал я тут ни при чем я же не сам появился у нее в животе… только неправда я там не появился… там должно быть такой холод… я не мог бы прятаться в ее иглу.
Вечером, возвратившись и в очередной раз не найдя никого дома, Мишо расстроился. Что с того, что Николь беременна? Все равно дома застать ее невозможно. Захотела машину?.. Ладно, на тебе машину. Но только «Флорида» служила ей главным образом для того, чтобы сбегать из дома. Когда–нибудь ее найдут в кювете — и тогда прощай ребенок. Беременная женщина должна отдыхать, а не разъезжать по дорогам в кромешной тьме. А беременна ли она на самом деле?.. Он сел было за фисгармонию и сыграл первый такт «Veni Creator», но остановился: даже самое любимое занятие больше его не утешало.
