Я промолчала. Она продолжала:
— Если будет мальчик, я назову его Джейком в память об отце. Если девочка, то Тамариск. Джейк много рассказывал о тамарисковых деревьях в Корнуолле, они ему очень нравились. Я-то их никогда не видела. Он сказал, что здесь они не растут, так как дуют слишком сильные восточные ветры. Ему нравились пушистые комочки розовых и белых цветов на их стройных ветвях. Джейк говорил, что они изящные, как молодые девушки! Так что я назову ее Тамариск! Это должно гюнравиться ему, если он сюда приедет. Когда он сюда приедет…. — Я промолчала, и тут она схватила меня за руку:
— Я чувствую, что-то случилось!
— Вам не следует беспокоиться, — ответила я. — Вы должны думать о ребенке!
— Я понимаю, но что-то чувствую. У меня всегда было какое-то чувство, не знаю, как это назвать, но я всегда знала, когда что-то должно случиться. Может, оттого, что я не совсем такая, как другие люди… не совсем нормальная? Если природа что-то человеку недодает, так, может, он получает что-то… взамен?
— Очень может быть.
— Мне случалось иногда грешить!
— Полагаю, как и всем нам.
— Я делала особенно грешные вещи, но все это некоторым образом из-за любви… Жаль, конечно, что я так поступала. Например, похитила вас, когда вы были ребенком. Теперь-то я понимаю, через что Френшоу должны были тогда пройти. Да и тогда, наверное, знала, но мне хотелось причинить им боль!
— Не нужно сейчас думать об этом. Ведь это не причинило мне никакого вреда.
— Я делала и кое-что похуже, гораздо хуже… Мне хотелось мстить, это нехорошо.
— Наверное, во всяком случае так говорят.
— Но к вам я всегда питала особые чувства — все из-за того, что я прятала вас в своей комнате. Хорошо помню, какой вы были. Эти чудные большие глаза, которыми вы удивленно смотрели на меня, а потом вдруг начинали улыбаться, будто увидели во мне что-то забавное… Я знала, что ни за что не решусь навредить вам, Джессика! Прошу вас, расскажите мне о Джейке!
— Что рассказать?
— Все тут постоянно шепчутся, и, я чувствую, что-то произошло! Вы ездили в Ноттингем, и это было как-то связано с ним! — Она крепко схватила меня за руку. — Я все время беспокоюсь. Расскажите мне все, я должна знать! Когда я задаю вопросы Жанне, она делает вид, что не понимает меня, что очень плохо знает английский. Мадемуазель д'Обинье тоже ничего не хочет мне рассказывать, она только твердит, что все будет в порядке. А я знаю, что-то не так, и, думаю, это связано с ним!
Я встала, сказав:
— Мне пора возвращаться!
Долли умоляюще посмотрела на меня:
— Я думала, у вас хватит смелости рассказать мне! Если уж кому-то положено знать, так это мне! К концу лета цыгане всегда перебираются на юг. Скоро уже лето. С ним что-то случилось, верно? Я ведь слышу, как прислуга шепчется: «Только ей не говорите, пусть она ничего не знает до тех пор, пока не родит ребенка!»
Долли явно разволновалась, и на ее щеках вспыхнул нервный румянец.
— Вам не надо расстраиваться, — начала я.
— Я уже расстроилась и буду расстраиваться до тех пор, пока не узнаю! Какими бы плохими ни были известия, я должна их знать! Он убил человека, его поймали и судили. Я понимаю, что это означает. Они думают, что я не слышу, о чем они шепчутся, но я слышу!
Я взорвалась:
— Он убил человека, который пытался изнасиловать одну из девушек-цыганок!
Она прикрыла глаза.
— Ах, значит, все это правда! Значит, теперь его повесят?
— Нет, нет! — воскликнула я.
Мне следовало снять с нее этот тяжкий груз. Теперь я была уверена в том, что ей лучше знать правду, чем терзаться страхом неизвестности.
— С ним ничего не случится, — сказала я, — его не повесят! Мой отец сумел избавить его от этой участи. Конечно, нельзя было рассчитывать на то, что его освободят…
— Значит, он в тюрьме…
— Он приговорен к каторжным работам.
Долли закрыла глаза и откинулась на подушку. Я испугалась. С ее лица сошел румянец, оно было белым, почти как подушка, на которой она лежала.
— Всего лишь на семь лет! — пояснила я.
Она не отвечала. Испугавшись, я позвала Жанну.
Вот так все и началось. Я не уверена, действительно ли это потрясение вызвало преждевременные роды, но всего через два дня Долли родила ребенка.
Я рассказала матери о том, что я натворила, но она уверила меня, что в данных обстоятельствах мне не оставалось ничего иного. Но, разумеется, было неприятно, что именно я сообщила ей эту весть.
Родилась девочка — здоровенькая и крепкая. Хуже были дела у Долли. Повивальная бабка сказала, что роды были одними из самых сложных. Тетушка Софи послала за врачом. По его словам, Долли вообще не следовало рожать: несмотря на возраст, телосложение у нее было почти детским.
Долли было очень плохо всю неделю. Большую часть времени она находилась без сознания, но все-таки несколько раз ей удалось подержать на руках своего ребенка.
К концу недели Долли умерла, Эндерби и Эверсли погрузились в горе.
Жанна сказала:
— Долли была так счастлива, что родила! Никогда до этого я не видела ее по-настоящему счастливой. И вот, не успел ребенок родиться, как ей пришлось покинуть этот мир! До чего же жестокой бывает жизнь!
Мать и Клодина долго обсуждали вопрос, что делать с ребенком.
— Мы заберем его! — решила мать. — Девочкам очень понравится, что в детской будет младенец. Да мне и самой этого хочется: нет ничего лучше, чем маленький в доме!.
Девочку решили назвать Тамариск, я ведь помнила, что Долли хотела назвать девочку именно так. Должно быть, она говорила о том же и тетушке Софи.
Когда мать предложила забрать Тамариск в Эверсли, но тетушка Софи возмутилась. Действительно, этого не надо было делать. Она сама была способна воспитать ребенка Долли. С самого начала она собиралась заботиться и о ребенке, и о матери. Теперь оставалась лишь Тамариск.
Жанна, как всегда, сумела предусмотреть все, и детская выглядела просто прелестно. Тетушка Софи чувствовала себя так хорошо, как никогда раньше.
— В ее жизни появился интерес! — заметила мать. Итак, Тамариск осталась жить в Эндерби.
ТАМАРИСК
Теперь, после смерти Долли, встал вопрос: что будет с Грасслендом. Наследницей Долли была, конечно, Тамариск, но поскольку ей долгие годы предстояло жить в Эндерби, то было решено Грассленд сдать внаем или продать. Найти желающих взять дом в аренду было нелегко, и продажа была признана наиболее разумным выходом. Мать заметила:
— А не заинтересуются ли покупкой дома Баррингтоны?
Мы удивленно посмотрели на нее. Все и забыли о том, что эта семья присматривала себе дом.
