— Позвольте, не знаю, как обращаться к вам…
— Александра, — сухо ответила она.
— О, стало быть, мы тезки? — обрадовался старик. — Ну, не буду вас задерживать, Сашенька, бегите, а я к вечеру буду здесь как штык!
Он ощерился беззубым ртом и засеменил прочь. Саша погладила корешок вновь обретенного фамильного сокровища, наугад раскрыла книгу и торопливо перелистала страницы. Из нее ничего не выпало, заметок на полях не обнаружилось, но это ее особо не удивило. Федор Ковалевский при жизни к книгам относился уважительно, и экслибрис был тем максимумом, который он позволял запечатлеть на титульном листе. И то лишь на особо ценных изданиях.
Где же ты взял эту книжицу, дедуля?
Затолкав томик в сумку, Саша набрала номер Никиты и двинулась следом за Соколовым, который уже нырнул под арку центрального входа в парк.
Шмелев ответил не сразу. Судя по гулу голосов в трубке, он находился на работе или на каком-то общественном мероприятии, поэтому велел говорить кратко и по делу.
— Я только что купила старинную книгу у бомжа, — по-военному четко доложила Саша. — Но главное, книга из библиотеки деда. С его экслибрисом. Я решила выследить бомжа и сейчас иду за ним.
Роль, которую Саша себе придумала, ей невероятно нравилась, но Никита почему-то не оценил и сердито прошипел в трубку:
— С ума сошла? А если он заметит?
— Вряд ли, — заявила она самодовольно. — Дед с похмелья, еле ноги передвигает. Сильно сомневаюсь, что увидит. Ты понимаешь? Книгу он скорее всего украл из нашей квартиры.
— Думаешь, именно он организовал налет? Старик-бомж? Вскрыл замок, оставил на местах более ценные вещи и телик и спер книгу? Сумасшедший библиофил? Или это и впрямь ценная книга?
— Книга старая, начало двадцатого века, но не в этом дело. Очень уж необычный старик. Явно спившийся интеллигент. Еще он признался, что раньше был известной личностью! Александр Антонович Соколов, не слышал о таком?
— Не слышал! — рявкнул Никита. — Саня, ты прости, конечно, но тебе лечиться надо. На каком основании ты решила, что он причастен к смерти твоего деда? Только на том, что он спившийся интеллигент?
Саша не дала ему договорить. Соколов вдруг резко свернул за угол и пропал из виду. Она припустила следом и завертела головой, пытаясь отыскать его, и буквально в последний момент заметила, что старик резво рванул к старому, приготовленному на слом деревянному бараку.
— Он должен был либо сам взять у деда книгу, либо знает, где она побывала, — зачастила она в трубку. — В любом случае это свидетель.
— Я сейчас приеду, — строго сказал Никита. — Говори, где ты.
— На улице Гоголя. Возле старого барака недалеко от магазина «Уют». Дед к нему направился.
— Буду минут через двадцать, а ты докладывай, если куда-то свернете. Только не суйся никуда! — быстро приказал Никита и отключился.
Саша убрала телефон в сумку и огляделась. Пока она говорила с Никитой, старик исчез где-то в запущенном дворе полуразрушенного бревенчатого здания, зиявшего пустыми проемами дверей и окон. Недолго думая, Саша направилась к ближнему подъезду. Лавируя между кучами хлама, она подошла к крыльцу с прогнившими ступенями и снова огляделась. Узкая, едва заметная в траве тропинка вела к дыре в покосившемся заборе.
И куда теперь?
Саша поежилась, решая, двинуться ли на поиски Соколова или дождаться Никиту. За то время, пока Шмелев доберется до места, старик вполне способен исчезнуть навсегда, а если успеет еще и выпить, то не факт, что найдется впоследствии.
Дом показался более перспективным для поисков. Рядом с подъездом валялись битые бутылки, банки, куски штукатурки, старых обоев и ветхое тряпье. Саша подумала, что ничего страшного не случится, если она заглянет сначала внутрь дома, а затем пройдет по тропинке к забору. Она крадучись, по ступенькам крыльца вошла в подъезд, стараясь не наступать на битое стекло.
В подъезде было прохладно и сыро. Сильно воняло кошками, плесенью и гнилыми тряпками. Вверх уходила лестница с разбитыми перилами. Налево виднелась дверь, висевшая на одной петле. Она вела в одну из квартир. А справа все пространство было завалено досками и кусками шифера. Саша запоздало подумала, что соваться сюда явно не стоило, попятилась в сторону светлого пятна — выхода из подъезда, но выбраться наружу не успела.
Откуда-то из-за досок к ней метнулась человеческая фигура. Саша отпрянула назад, запнулась за кирпич и едва не упала.
— Стой, где стоишь! — приказал дребезжащий тенорок.
Саша поняла, что перед ней Соколов. Но куда только исчезли его приветливость и интеллигентность? В руках дед сжимал кусок ржавой арматуры, а глаза его полыхали такой лютой ненавистью, что Саша замерла возле стены. Ее словно парализовало от страха, хотя до выхода было рукой подать и она вполне могла бы выскочить из подъезда.
Глава 14
Кто бы мог подумать, что престарелый алкаш, вонючий и немощный, на своей территории окажется быстрым и хватким, как кошка. Он ловко оттеснил Сашу в глубь подъезда, обхватил ее одной рукой, а второй прижал к горлу что-то острое и приказал:
— Не дергайся, песья кровь! — И угрожающе добавил: — А то прирежу!
В глазах старика плескалось, билось безумие. Саша испугалась, как никогда в жизни.
— Что вы? Что вы делаете? Я кричать буду, — прошептала она.
Но крикнуть вряд ли удалось бы. Даже от легкого движения губ острый край впился в кожу, и она почувствовала саднящую боль от пореза.
— Заткнись, падла! — старик осклабился, обнажив гнилые пеньки вместо зубов. — Кричать она будет! Можно подумать, я позволю!
Старик убрал лезвие и придвинулся ближе. От него страшно воняло. Саша пыталась задержать дыхание, но не могла ж она не дышать вовсе? Поэтому только зажмурилась, лихорадочно повторяя про себя: не двигаться, не дышать, молчать!
Где-то вдали шумели машины, гудел город, сновали по своим делам прохожие, но тут, в сырых холодных стенах заброшенного дома, казалось, что она погребена в старом склепе и нет ни малейшей надежды на спасение. В развалинах дома не было никого и ничего, кроме завалов мусора, гнилых досок, битого кирпича, тряпья да старого тюфяка под лестницей, видно, Соколов здесь ночевал, а может, кто из его приятелей, столь же отвратительных бродяг.
— Умная нашлась! Шпионка, мать твою! — гнусно захихикал Соколов. — Да я тебя сразу срисовал, как только за мной поперлась. И ведь даже не пряталась. Вся в деда, тварь!
Его последние слова оглушили, как пощечина. Саша вытаращила глаза, не веря своим ушам.
Вся в деда? Что такое? Неужели послышалось?
— Чего уставилась? — криво усмехнулся Соколов. — Вымахала, конечно, не узнать сразу. Кабы не глазищи, какими на книжонку смотрела… Ты ж, паскудина, у меня на коленях когда-то сидела, конфеты клянчила! Забыла, да? А я вот помню, хоть и стар стал совсем.
Саша нахмурилась. В самых дальних глубинах памяти, на самых ее задворках не возникло ничего, что помогло бы вспомнить Соколова, хотя предание, как она малышкой выпрашивала конфеты у деда с бабушкой, естественно, вспоминали на каждом семейном собрании. Маленькая Саша, выкушав отведенный бабушкой лимит, продолжала выпрашивать еще и еще и не отставала, пока та не сдавалась.
Саша получала и предпоследнюю, последнюю, и самую последнюю конфету, затем вмешивался дед, и сладости на короткое время становились табу. Но и он порой тайком совал внучке конфеты, сохраняя при этом очень строгое лицо.
— Вы все-таки знали дедушку? — прошептала Саша.
— Дедушку? — Соколов скривился и сплюнул на землю, но попал себе на рукав. — Еще бы мне его не знать, аспида проклятого! Всю жизнь поломал! И его знал, и бабку твою… Но ничего, ничего! За все с ним рассчитались! Сполна!
Мутные глаза ожили, налились кровью, в уголках синюшных губ пузырилась желтая слюна… Волна ненависти и отвращения ударила Саше в голову. И она что было сил толкнула старика в хилую грудь и одновременно пнула его по ноге.
Соколов потерял равновесие, ударился спиной о разбитые перила и неуклюже повалился на бок, уронил на себя старую стремянку и заорал дурным голосом. Откуда-то сверху рванулась стая голубей, а Саша подхватила сумку и перевалилась через подоконник выбитого окна прямо в колючие кусты акации; она разодрала юбку, исцарапала руки и ноги, но, не чувствуя боли, бросилась прочь от страшного барака. А Соколов бесновался в гнилых руинах, пытался столкнуть с себя тяжелую стремянку и орал, срываясь то на вой, то на жалкие причитания:
— Стой, дрянь такая! Стой! Убью!
Постанывая от страха, она заползла за кучу досок и затаилась, как оказалось, вовремя. В оконном проеме возникла голова с вытаращенными глазами, с торчавшими дыбом грязными космами, и тут же исчезла. В подъезде что-то с грохотом упало, а Соколов показался уже в черном проеме дверей, зорко огляделся по сторонам и сделал было шаг наружу, но внезапно вытянул шею, как гусак, высматривая и вынюхивая что-то снаружи, и торопливо нырнул обратно. В доме захрустел битый кирпич, а затем все стихло.
