И вот Питер вспомнил о кукольном домике.
Может, он не в своем уме?
Пейна так не считал.
Теперь салфетка.., что ж, это можно понять. Питер всегда требовал, чтобы ему подавали салфетку. Даже когда ездил на охоту с отцом. Странно, что он не просил лучшей еды, как все прочие знатные узники, но на него это похоже.
Эти салфетки.., тоже от матери, я уверен. Есть ли тут какая-нибудь связь? Салфетки и кукольный домик Саши. Что это значит?
Пейна не знал, но абсурдная надежда возникла опять. Флегг не хотел, чтобы Питер играл с домиком в детстве – и вот он возник опять.
И где-то глубоко, едва уловимо, таилась еще одна мысль. Если Питер все-таки не убивал отца, то кто мог это сделать? Конечно, тот, кому принадлежал сначала этот ужасный яд. Тот, кто лишился бы всего, если бы Питер пришел к власти. Тот, кто теперь, при Томасе, приобрел все.
Флегг.
Эта мысль ужасала. Она значила, что правосудие совершило ошибку. Что он судил Питера не на основании логики, которой всегда гордился, а на основании неприязни, возникшей, когда он увидел слезы принца. Мысль о том, что он вынес самый важный приговор в жизни, руководствуясь эмоциями, была невыносима.
Так почему бы не дать ему теперь этот домик?
Пейна написал короткую записку. Бесон получил еще два золотых и надеялся на дальнейшую переписку, но ее не последовало.
Питер получил то, о чем просил.
Глава 62
В детстве Бен Стаад был стройным голубоглазым мальчиком с вьющимися светлыми волосами. Девочки заглядывались на него, еще когда ему было девять лет.
«Скоро это кончится, – предрекал отец Бена. – Все Стаады в детстве были хороши. Он тоже, когда вырастет, потемнеет, станет щуриться на все вокруг и сделается обыкновенной свиньей в королевском свинарнике».
Но эти предсказания не сбылись. Бен стал первым Стаадом за несколько поколений, который в семнадцать остался таким же светловолосым, как был в семь, и мог за четыреста ярдов отличить ястреба от коршуна. И глаза его не щурились близоруко, а смотрели светло и ясно, и девочки заглядывались на него все так же.
Ему повезло.., и это тоже отличало его от других Стаадов, на которых неудачи так и сыпались, по крайней мере, в последние триста лет. Семья Бена надеялась, что он вытащит ее из благородной бедности. В конце концов глаза его не помутнели и волосы не потемнели. И принц Питер – его лучший друг.
Но потом Питера обвинили в убийстве отца и посадили в Иглу быстрее, чем Стаады успели сообразить, что это значит. Эндрю, отец Бена, был на коронации Томаса и вернулся оттуда весь в синяках.
«Я уверен, что Питер невиновен, – сказал тем вечером Бен за ужином. – Отказываюсь верить, что…»
В следующий момент он лежал на полу, в ухе у него звенело, а отец возвышался над ним с капающим с усов гороховым супом. Лицо его было пурпурным. Младшая сестренка Бена, Эммалина, разревелась на своем детском стульчике.
«Не упоминай в моем доме этого мерзавца», – сказал отец.
«Эндрю! – крикнула мать. – Эндрю, он же не понимает…»
Отец, обычно добрейший человек, повернул голову и свирепо уставился на мать:
«Помолчи, женщина!» – рявкнул он, и она испуганно замолчала. Даже Эммалина утихла на своем стуле.
«Отец, – тихо сказал Бен, – ты уже лет десять не трогал меня пальцем. Да и до того ты никогда не делал этого в гневе. Но я все равно не верю…»
Эндрю Стаад предостерегающе поднял палец:
«Я велел тебе не упоминать его имени. Бен, я очень тебя люблю, но если ты еще раз назовешь это имя, ты покинешь мой дом».
«Не назову, – сказал Бен, поднимаясь, – но только потому, что люблю тебя, отец, а не потому, что боюсь».
«Прекратите! – голос миссис Стаад был испуганным. – Я не желаю, чтобы вы так говорили друг с другом. Вы что, хотите свести меня с ума?»
«Нет, мама, не беспокойся, уже все, – сказал Бен. – Правда, папа?»
«Все. Ты очень хороший сын, Бен, но не упоминай этого имени».
Хотя Бену было семнадцать, Энди по-прежнему считал его ребенком и не хотел говорить с ним о некоторых вещах. Он удивился бы, если бы узнал, что Бен отлично понимает, почему он так сердит.
Прежде чем случились события, о которых вы уже знаете, дружба Бена с принцем улучшила положение Стаадов. Их ферма была когда-то очень большой, но на протяжении ста лет они были вынуждены продавать земли кусок за куском. Осталось всего шестьдесят акров, большей частью заложенных.
Однако за последние десять лет многое изменилось. Банкиры перестали угрожать конфискацией заложенных земель и даже предлагали новые кредиты по смехотворно низким процентам. А Энди Стааду было больно смотреть, как земли предков уплывают от него акр за акром, и он был счастлив, когда смог сказать Хэлвен, соседу, который зарился на его три акра, что раздумал их продавать. И он знал, кого следует благодарить за эти удивительные перемены. Его сына, который дружил с принцем Питером, будущим королем.
Теперь они снова сделались невезучими Стаадами. Если бы не это, он в жизни не стал бить сына – поступок, о котором он уже жалел.
Их положение ухудшилось разом. Энди в последнее время потратил уйму денег – выкупил проданные раньше земли, построил мельницу. Теперь банкиры скинут овечью шкуру, набросятся на него жадными волками, и он разом потеряет все, что раньше продавал кусок за куском.
И это еще не все. Какой-то инстинкт заставил его не брать никого из родных на коронацию Томаса. И он оказался прав.
После коронации он заглянул в пивную. Эти события – смерть короля и заточение Питера – сильно взволновали его, и он хотел выпить, чтобы успокоиться. Его сразу узнали.
«Помогал ему твой сынок, Стаад?» – осведомился один пьяный, и остальные гнусно захохотали.
«Может, он держал старика, пока принц вливал ему отраву в глотку?» – подхватил другой.
Эндрю одним глотком допил кружку и собрался уходить. Делать ему здесь было нечего.
Но третий пьяный – громила, от которого воняло, как от бочки с кислой капустой, – рванул его назад.
«И что ты об этом знаешь?» – спросил громила задушевным голосом.
«Ничего, – сказал Эндрю. – Я ничего не знаю, и мой сын тоже. Пусти».
«Ты уйдешь, когда – и если, – мы тебя отпустим», – сообщил громила и толкнул его в объятия прочих пьяных.
Тут началась потеха. Они перекидывали Энди Стаада друг другу, поддавая ему то локтем, то коленом. Бить его они не осмеливались, хотя по глазам было видно, как им хотелось это сделать. Будь они попьянее, Энди оказался бы в серьезной переделке.
Энди, мужчина сильный и широкоплечий, прикинул, что смог бы уложить двоих, может, даже троих.., но их было не меньше восьми. В возрасте Бена он еще мог бы полезть на рожон, но в сорок пять он не мог позволить себе притащиться домой избитым до полусмерти. К тому же это бесполезно – удача вновь покинула их семью, с этим ничего не поделаешь. Бармен безучастно глядел на происходящее, даже не пытаясь вмешаться.
Наконец они отпустили его.
Теперь он боялся за жену.., за дочь.., и больше всего за Бена. «Будь на моем месте Бен, – думал он, – они наверняка пустили бы в ход кулаки. Они избили бы его.., если бы не хуже».
Поэтому он и ударил сына, и пригрозил прогнать из дома, если Бен еще хоть раз упомянет имя принца.
Иногда люди ведут себя странно.
Глава 63
То, что Бен Стаад понял теоретически, ему доказали на практике на следующий день.
Он отогнал на рынок шестерых коров и продал их за хорошую цену (покупатель не знал его, иначе цена не была бы такой хорошей). Он уже подходил к городским воротам, когда его окружили какие-то бездельники, обзывая убийцей и еще похлеще.
Бен сделал все, что мог. В конце концов они избили его – их было семеро, – но заплатили за это синяками, разбитыми носами и выбитыми зубами. Уже в темноте Бен кое-как доплелся домой. Все у него болело, но он был доволен собой.
Отец сразу понял, что произошло.
«Скажи матери, что ты упал», – коротко бросил он.
«Да, папа».
«И теперь я буду отвозить на рынок коров, или зерно, или что угодно, пока банкиры не выгонят нас отсюда».
«Нет, папа», – сказал Бен так же спокойно, как только что говорил «да». Для парня, которого, только что здорово побили, он держался странно – почти весело.
«Что это значит?» – с недоумением спросил отец.
«Если я буду прятаться, они все равно меня найдут. Если же я буду стоять на своем, они скоро устанут и оставят меня в покое».
«Если кто-нибудь из них возьмется за нож, – возразил Энди, – ты можешь не дожить до того, как они устанут».
Бен крепко обнял отца.
«Богов не перехитришь», – процитировал он одну из древних пословиц Делейна. – Я все равно буду драться за Пи.., за того, чье имя ты запретил мне упоминать".
Отец грустно посмотрел на него:
«Ты так и не поверил, что это сделал он?»
«Нет. И никогда не поверю».
«Ты стал мужчиной, сын, а я и не заметил. Нехороший это способ становиться мужчиной. Но и времена сейчас нехорошие».
