Число людей росло, и имя чудовища, изгнавшего их из родных домов, звучало все чаще и чаще. Все началось с робкого шепота освещенных кострами бесед и выросло до ужасающих размеров — имя твари само по себе обрело силу. Рассказывали о станицах, выжженных дотла, о зарубленных женщинах и детях. Монстру приписывались все самые жестокие зверства, и с каждым днем все больше и больше историй о варварах переползало от костра к костру.
Говорили, что вражеские воины вспороли животы каждой живой душе в станице Рамаежек, а потом насадили людей на заостренные бревна частокола. Долго еще стервятники расклевывали их тела, и эта жуткая сцена стала памятником триумфу чудовища.
Кто первым назвал имя твари — загадка. Возможно, оно было вовсе и не именем, а плохо расслышанным боевым кличем или проклятым талисманом, перешедшим к выжившим для того, чтобы они могли донести ужас этого звука до южных земель.
Однако оно было произнесено, имя Альфрика Цинвульфа, верховного атамана северных племен и любимого лейтенанта самого Архаона — он шел на Кислев. Войны в Кургане не новы, и старейшие мужчины и женщины степей знали многих кровожадных главарей варваров — те приходили и уходили. Они знали, что северные племена то и дело совершают набеги на их земли, но даже они понимали, что на этот раз все по-другому.
На этот раз племена идут не грабить — они идут уничтожать.
II
Каспар, стоя на зубчатом бастионе городских стен, смотрел, как падает с потемневшего неба снег, испытывая опасение и облегчение разом. Снега замедлят продвижение армии и, по всей вероятности, заставят ее отступить на зимние квартиры — или солдаты будут голодать и замерзать до смерти.
Хотя снегопад был негуст, Каспар знал, что до диких морозов кислевской зимы осталось не больше пары недель — в лучшем случае. Она стиснет нацию в своих ледяных объятиях, похоронит землю под бесконечным снежным саваном. Кислевиты называли это время распутицей, что означало бездорожье; путешествия становились практически невозможными, поскольку все тропы и дороги скрывались под глубокими белыми сугробами.
Он отвел взгляд от стен и витых колонн дыма, колеблемых жестоким ветром, дующим с севера. Сотни маленьких костерков собирали вокруг себя людей, которые в поисках тепла теснились у огня. Самые уязвимые уже умерли — старики и новорожденные не могли выжить без еды на свирепом холоде. Стоящие поблизости солдаты, лишенные припасов и новостей из дому, питались немногим лучше, так что об их боевом духе и говорить не стоило.
Каспар знал, что моральное состояние солдата и его готовность к действиям поддерживают очень простые вещи. Пламенная речь командира, конечно, могла бы разжечь огонь в его сердце, но горячую еду и каплю алкоголя он оценил бы гораздо больше. Пока что бойцы Империи не имели ни того, ни другого, хотя Каспар собирался исправить положение.
Он наблюдал, как колонна из пятнадцати длинных речных судов величаво скользит по Урской, бесшумно разрезая темную воду, направляясь к опускающейся решетке западного шлюза. Матросы переднего корабля спустили паруса, и тени высоких стен проглотили судно. Каспар увидел написанное на корпусе над самой ватерлинией название и продолжил следить за кораблем, прошедшим ворота шлюза и поплывшим дальше вверх по реке, к докам.
Павел Коровиц и Курт Бремен взобрались по лестнице на укрепления и присоединились к послу.
— Это они? — спросил Бремен. Каспар кивнул:
— Да, первое судно — «Дева Шиирлагена», это они. Твои люди готовы?
— Мы готовы, — подтвердил Бремен.
— Тогда идем, — сказал Каспар.
III
Они последовали за судами, движущимися в главный порт города. Каспар не был моряком, он с юности ненавидел любые виды морских путешествий, но даже он мог сказать, что корабли опасно перегружены — медленные воды реки едва не переливались через планшир. Несколько раз они теряли караван из виду, поскольку приходилось пользоваться окольными путями, чтобы избежать улиц, забитых народом, но корабли каждый раз легко находились — река не изобиловала судами, большинство капитанов уже отвели свои шхуны на юг, присоединяясь к Талабеку, стремясь к Альтдорфу и Нулну.
Прохожие одаривали их любопытными взглядами: человек явно высокородный скакал рядом с бородатым кислевитом на надрывающемся битюге с покатой спиной, из тех, что обычно тащат телеги, в сопровождении шестнадцати рыцарей в сверкающих латах. Экипаж судов недолго оставался в неведении об их присутствии — матросы на палубе громко окликали всадников.
Каспар и рыцари игнорировали вопли; но Павел не удержался:
— Какие новости с юга?
— Вольфенбурга больше нет, — проорал в ответ моряк.
— Его стерла с лица земли страшная буря, — крикнул другой. — Говорят, тут не обошлось без темной магии!
Каспар не мешал Павлу «беседовать» с людьми на шхунах, он был слишком сосредоточен на первоочередной задаче, чтобы перешучиваться с теми, с кем, возможно, вскоре придется ругаться. Он ждал каравана, ведомого «Девой Шиирлагена», с тех пор, как получил письма из Альтдорфа, то есть уже четыре дня.
Украшенные гербами Второго Дома Вильгельма и Имперского Комиссариата бумаги требовали ответа на вопрос, какие действия предприняты для предотвращения дальнейшего расхищения посылаемых товаров. Каспар понятия не имел, о чем идет речь, пока не потратил день на наипротивнейшее занятие — изучение записей прошлого посла. Собрав все воедино, он понял, почему имперское подразделение в Кислеве голодает в то время, как зернохранилища города набиты зерном. Они также в некотором смысле объясняли, почему власти Кислева до сих пор встречали просьбы об аудиенции вежливыми отказами.
Оказывается, припасы прибывали в Кислев, но не доходили до тех, кому предназначались. Двенадцать последних месяцев распределением продовольствия, оружия и всякой всячины, которая требуется нации и ее союзникам во время войны, по поручению Имперского Комиссариата занимался купец из Хохланда, некий Матиас Герхард. Император не скупился, отправляя товары в Кислев, но очень немногое достигало тех, кто действительно отчаянно нуждался.
В письмах говорилось о постоянных кражах со складов Матиаса Герхарда, и, хотя купец докладывал об усилении бдительности, похоже, ничто не могло предотвратить обильное утекание припасов из его хранилищ. Герхард винил бездеятельность кислевитов, и сидящим в Альтдорфе могло показаться, что их северные соседи — варвары, обрекающие себя на голод и поражение из-за собственной лени и глупости. Но здесь, в городе, было ясно, что ни у кого нет достаточно средств для того, чтобы выжить, и что товары украдены, только не разбойниками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
