– Ньюбери был человеком Сермэка.
– Ну и что?
– А сейчас он – ничей.
– Так что?
Он глянул на меня мельком. Вокруг нас все еще тянулись дюны: похоже на Ближний Восток, хоть и плохонькая, но весьма выразительная интонация Египта.
Элиот ответил:
– Может, это открывает тебе возможности на суде по делу Нитти представить другую версию.
– Имеешь в виду, похожую на правду?
Он пожал плечами.
– Во всяком случае, подумай об этом. Ньюбери – пример того, как действует Нитти. И тот же Ньюбери пример того, что Сермэк теряет влияние.
– Ну и что? Хочешь сказать, что если я останусь в команде Сермэка, меня тоже зароют? Не думаю, что это так, Элиот. Нитти знает, что я – посторонний наблюдатель. Заметь, убили-то Ньюбери, а не Лэнга или Миллера. Фрэнк Нитти не убивает исполнителя, он уничтожает того парня, который этого исполнителя послал.
Элиот молча вел машину, а я продолжал толковать:
– Сермэк просто на какой-то миг расслабился, но это не значит, что вскоре он опять не войдет в силу. Уж ты-то знаешь, он в эти игры играет давно. А если я перейду дорогу Сермэку, лишусь и лицензии, и права на револьвер. Пойми меня, Элиот.
Элиот больше ни словом не обмолвился до самого дома на Ван-Барен. На душе у меня было погано.
– Извини, Нейт, – сказал он. – Все-таки я считал, что тебе надо было взглянуть на этого жмурика. Меня бросило в жар, хотя было прохладно.
– Господи, Элиот, чего ты от меня добиваешься? Неужели ты, чертов бойскаут, ждешь, что я скажу правду, потому только, что это правда? Ты в Чикаго уже достаточно долго, чтобы перестать быть таким наивным.
С моей стороны так говорить было мерзко – при такой работе, как у Элиота, не требовалось много времени, чтобы лишиться малейших иллюзий.
Он печально улыбнулся и сказал:
– Мне не нравится, что ты в суде будешь лжесвидетельствовать.
Он не добавил «снова», но это было в его глазах, в который уже раз попрекая меня делом Лингла. Явился правдолюбец на мою голову!
Я кивнул ему, показав, что намек понял; захлопнув дверцу, он уехал.
Чуть перевалило за одиннадцать, и я решил сходить в заведение на углу – съесть ланч пораньше. Я взял свой обычный сэндвич, но, несмотря на голод, едва его осилил. Элиот меня расстроил – хотел я в этом себе признаться или нет. Потерянно прихлебывая имбирный эль, я вдруг увидел появившегося Барни – он сиял, будто его только что избрали в конгресс.
– Там кое-кто хочет с тобой повидаться, – сказал он, наклоняясь над столом, и указал мне пальцем на дверь, из которой только что вышел.
– Хорошенькая?
– Нейт, это не женщина.
– Тогда мне неинтересно.
– Нейт, это знаменитость.
– Барни, ты вот тоже знаменит, и то мне неинтересно.
– Похоже, у тебя плохое настроение.
– Тут ты прав, извини. Лучше буду с тобой поласковее, а то еще назначишь мне арендную плату. С кем ты хочешь, чтобы я увиделся? Еще какой-нибудь чертов драчун?
Он снова глупо заухмылялся:
– Увидишь. Пойдем.
Я прикончил эль и пошел следом за ним в бар. Помещение было полупустым. Немногочисленные посетители, свернув шеи, глазели на дальнюю угловую кабинку у закрытых с улицы окон. Мы подошли именно к этой кабинке.
На секунду, но только на секунду, я подумал, что это Фрэнк Нитти. Те же зачесанные назад черные с сединой блестящие волосы, такой же красивый, нахальный взгляд черных глаз... Но у этого парня отсутствовало нечто, присущее только Нитти. К тому же он был моложе – от тридцати пяти до сорока лет. Как и Нитти, он был ухоженный, модно и со вкусом одет в темно-серый в тонкую полоску костюм с широченными лацканами и черную рубашку с белым галстуком. И так же, как Нитти, был не крупным мужчиной: если бы он встал, то был бы не больше пяти футов шести дюймов. Этот парень был красивой копией Фрэнка Нитти, как бы с примесью Валентино.
Мы с Барни встали у кабинки, и мужчина улыбнулся нам немного отстраненно, пока Барни нас знакомил.
– Джордж, – сказал он, – это мой друг детства, Нейт Геллер. Нейт, это Джордж Рэфт.
Мы уселись в кабинке напротив Рэфта, и я, улыбнувшись актеру, сказал:
– Извините, что не сразу узнал вас.
Рэфт едва заметно пожал плечами и усмехнулся.
– Может быть, если бы я гремел цепями...
Я кивнул.
– Эту картину я видел. Страшновато.
Мы говорили о фильме «Лицо со шрамом», самом популярном в прошлом году, сделавшем Рэфта звездой. Он вызвал много полемики в Чикаго, цензурный комитет бился в истерике по поводу изображения города (хотя именно Чикаго был родным городом Бэна Хехта, написавшего сценарий).
– Я слышал хорошие отзывы об этом фильме, – сказал Рэфт. – Но сам не видел. Барни объяснил:
– Джордж никогда не смотрит фильмы, в которых снимается.
– А почему? – спросил я Рэфта.
– Кому это нужно? – спросил он. – Боюсь, я там ужасно выгляжу. Только детей пугать...
Не похоже было, чтобы он притворялся. Я вдруг понял, что его отстраненность была не позой крутого парня, а неким видом застенчивости.
– В нашем городе у Джорджа несколько персональных выступлений, – сообщил Барни. – Как называется новый фильм?
– "Таинственный человек", – ответил Рэфт.
– О-о? – протянул я. – И где вы выступаете?
– В Ориенталь-Театре, – пояснил Рэфт. – Я выхожу, беседую с публикой, играет оркестр, и я немного танцую. Вы видели «Вечер за вечером»?
– К сожалению, нет, – ответил я.
– Довольно неплохой фильм. Не какое-нибудь гангстерское дерьмо. Пришлось даже немного потанцевать.
– В нем играла Мэй Уэст, – сказал Барни мечтательно.
– Ну да, – сказал Рэфт, слегка улыбнувшись, – она украла все, кроме камеры.
– Как же получилось, что вы познакомились друг с другом? – спросил я Барни, кивнув на Рэфта.
– Джордж – большой поклонник боев, – пояснил Барни. – И сам был боксером, верно, Джордж?
Рэфт засмеялся:
– Семнадцать боев – десять нокаутов.
– Рекорд хороший, – согласился я.
– Но не тогда, когда нокауты достаются тебе, – заметил Рэфт.
– Но несколько боев ты все же выиграл, – сказал Барни.
– Три, – уточнил, подняв три пальца, Рэфт. Подошел Бадди Голд принять у меня заказ. Я попросил пива. Ни Барни, ни Рэфт ничего не взяли. Я знал, почему не пьет Барни: у него предстоял бой с Джонни Дато в конце месяца в Питтсбурге.
– Хочешь что-нибудь, Джордж? – спросил я.
– Не пью, – ответил Рэфт. – Принеси мне кофе, ладно, Бадди?
– Ну конечно, мистер Рэфт.
Рэфт посмотрел в мою сторону и сказал:
– Я пристально слежу за карьерой Барни. Он своими победами уже принес мне много денег. Должен заметить, что о боксе я больше узнал не тогда, когда выступал на ринге, а потом. Был какое-то время менеджером боев, открыл Макси Розенблюма.
Что-то слабо зазвучало в моей памяти – как дальний гонг об окончании матча в ушах боксера, распростертого на ринге и воспринимающего его как спасение.
– Вы случайно не в паре с Примо Карнерой работали? – спросил я.
Казалось, Рэфт при этих словах вздрогнул. Краем глаза я увидел, что ухмылка Барни исчезла. Я приоткрыл ту дверь, в которую лучше было не заглядывать, и оскорбил гостя Барни. Я поспешил исправить положение и улыбнулся.
– Не совсем, – сказал Рэфт. – У моего друга было с ним дело.
– Имеете в виду Оуни Мэддена? – уточнил я.
– Да, – сказал Рэфт.
Было естественно, что такой благородный боксер, как Барни, смутился от того, что один из его друзей был связан с Примо Карнерой и Оуни Мэдденом. Примо Карнера был огромным, неповоротливым тяжеловесом из Италии, который посредством серии зачастую фиктивных боев и невероятной шумихи, поднятой в спортивной прессе, был поднят до мирового чемпионата. Карнера был медлительным, неуклюжим гигантом со «стеклянной челюстью»[16], но на нем делали хороший бизнес, пока настоящий боксер, Макс Бэр не отнял у него чемпионство и едва не убил бедного клоуна на ринге. Карнерой владел нью-йоркский гангстер Оуни Мэдден, а Мэдден и Джордж Рэфт были старыми друзьями. История Рэфта, как я слышал, была такова – еще до своей голливудской славы он подсыпал снотворное боксеру «Громиле» Эдди Петерсону; снотворное от Рэфта обеспечило первую главную победу Карнеры на Мэдисон-Сквер-Гарден.
Я знал, что эта история известна Барни: это он мне ее с некоторым отвращением и рассказал, когда услышал о подъеме Рэфта – парня, всегда считавшегося «шестеркой» при Оуни Мэддене. Но было это год назад, до того, как Барни начал получать большие деньги и замелькал во всех газетах, и до того, как он встретил Джорджа в Арлингтон-парке, где они поклялись друг другу в вечной любви.
– Терпеть не могу вспоминать, как мне дались мои боксерские знания, – сказал Рэфт.
– А почему? – спросил я.
– Ну, боксерские арены – это место, где меня избивали, так же как в бытность мою карманником. А мне известно, что вы из отдела легавых по борьбе с карманниками. Может, вам не хочется, чтобы вас на публике увидели с бывшим вором.
